И, действительно, октябристы искренне «радели» за всемерное укрепление вооруженных сил, не исключая применения их и для борьбы «с врагом внутренним». Докладчик комиссии по
Государственной обороне III-й Государственной думы октябрист Н.В. Савич так определил позицию своей партии: «Мы должны убедиться, что деньги (на вооруженные силы - К.Ш.) нужны и именно… на эту цель, на которую они испрашивались… При этом мы исходили из того же самого положения, на котором находилось и правительство»23. Именно для этого октябристы требовали полной сенаторской ревизии и реорганизации по ее результатам военного и морского министерств.
Однако запрос октябристов оказался для самодержавия слишком велик, и Николай II на это не пошел. Он рассчитывал и без ревизий «приказать дать деньги», но их нужно было прежде всего иметь в государственном бюджете, для чего планировалось ввести новые налоги. Здесь же миновать Государственную думу было никак нельзя. Признав это, Совет министров вынужден был обратиться к царю со специальной просьбой сделать хоть шаг навстречу Думе и не только сменить не ладившего с ней морского министра, но и проверить деятельность этого ведомства, (если не сенатской ревизией, то хотя бы комиссией из членов Государственного совета)25. Николай II вынужден был сделать еще один шажок навстречу Думе. Принимая комиссию Государственного совета, составленную из трех особо доверенных лиц в генеральских чинах, царь заявил, что поручает им «обследовать кораблестроительное дело в видах скорейшего воссоздания нашего боевого флота»26.
Получив такое недвусмысленное напутствие, комиссия быстро «провернула» свою работу и в январе 1911 г. подала царю доклад, в котором содержалась довольно серьезная критика деятельности морского ведомства. Подобные, пусть и незначительные шаги навстречу Думе, удовлетворили не только октябристов, но и более левые либеральные партии конституционных демократов и прогрессистов, которые охотно сотрудничали с комиссией Государственного совета, подав ей свою «Записку о мерах, необходимых для ускорения и улучшения кораблестроения»28.
Отношение кадетской партии к вооруженным силам было хотя и более сложным, чем у октябристов, но по существу своему схожим. Конечно, кадетов не устраивало использование армии и флота для вооруженной поддержки тех самодержавных порядков, которые никак не согласовывались с их программными установками, но и великодержавные интересы были им отнюдь не чужды. На закрытых заседаниях центрального комитета кадетской партии их лидер П.Б. Струве заявлял: «Мы - одна из самых мощных стран. Мы могли бы говорить таким языком, чтобы все попрятались в нору». Те же идеи звучали в изданном под редакцией того же Струве (на деньги Рябушинских) сборнике «Великая Россия». В выступлении в Думе лидер партии и кадетской фракции П.Н. Милюков в 1912 г. говорил: «При будущем делении сфер влияния или территориальных приобретений что же останется нам? Об этом говорить считается неудобным, но и умолчать нельзя. Это вопрос о проливах». Именно из-за своей империалистической ориентации тот же Милюков на заседании ЦК кадетской партии заявил: «К планам царизма в области внешней политики наше отношение должно быть иное, чем во внутренней, менее партийное. Мы должны выражать мнение по возможности общенационального значения, стоять на внепартийной точке зрения».
Эта «внепартийная, общенациональная» точка зрения, конечно же, подразумевала необходимость реорганизации и развития вооруженных сил России. Но не только это. В отличие от крайне правых, рассматривавших революционное движение как «недоработку» министерства внутренних дел, кадеты видели, что милитаризация страны должна быть ограничена некоторыми рамками, а не проводиться беспредельно. Отсюда и постоянные выступления в Думе против крайностей милитаризма главного критика при обсуждении государственного бюджета А.И. Шингарева, и поездка с антивоенными лекциями по стране в 1911 г. П.Н. Милюкова и других кадетских лидеров, и серия антимилитаристских статей в кадетском официозе «Речь» в 1912 г.
В принципе в отношении к назревавшей мировой войне кадеты сами не видели различий между своей позицией и позициями более правых партий. Выступая на заседании центрального комитета тот же А.И. Шингарев сам признал это: войны боятся все, потому что боятся революции. «Нет ни одной политической группы в Думе, - заявил он, - которая подходила бы к войне с легким сердцем»32. Пускаться в легкомысленные и плохо подготовленные внешнеполитические «предприятия» было, по мнению кадетской партии, совершенно невозможно: «при современном состоянии страны война явилась бы в высшей степени рискованным шагом не только с внешней стороны, но и со стороны возможных внутренних осложнений». Но подготовка к войне должна была, по мысли кадетов, заключаться не только в развитии вооруженных сил, но и в реорганизации всего государственного строя, всех ведомств. В борьбе за реформы после русско-японской войны кадеты, по их собственным словам, «избрали как бы точкой самого слабого сопротивления в спорах и прениях по отношению к правительству именно морское министерство».
Кадеты, подобно октябристам, также хотели использовать думскую трибуну и нужду самодержавия в средствах на перевооружение армии и флота для выдвижения своих требований, но куда более широких и далеко идущих, чем требования октябристов. «Наш отказ в кредите (на Большую программу Военного министерства - К.Ш.) имеет весьма определенный смысл: желание, чтобы или это правительство ушло или переменило свою тактику, - заявил П.Н. Милюков в Думе незадолго до начала мировой войны, в апреле 1914 г. Разъясняя смысл этого высказывания, Милюков позже писал: «Всякая попытка толковать его какими-либо антимилитаристскими соображениями была бы неправильна и опровергалась бы целым рядом других голосований фракции за вооружение. Ближе всего голосование 1914 г. стоит к подобному же голосованию большинства III Государственной думы против кредитов на новые броненосцы из-за желания вызвать коренную реформу порядков в ведомстве, получившем название «цусимского».
Единственными, кто всегда и последовательно выступал против ассигнований на развитие вооруженных сил России были представители революционных партий (народные социалисты, трудовики, эсеры, социал-демократы). Выступая с думской трибуны, социал-демократ И.П. Покровский от имени своей фракции заявлял, что в прогрессивном росте военных расходов Дума всегда шла услужливо навстречу правительственным требованиям. В стремлении царизма укрепить свою военно-полицейскую мощь его поддерживают не только правые, националисты и октябристы, этой идеей зарядились и «соседи слева» из так называемой «ответственной оппозиции» - прогрессисты и кадеты, тоже в конце концов согласившиеся на военно-морские ассигнования (на Черноморский флот, нацеленный для борьбы за Черноморские проливы). И.П. Покровский справедливо отмечал: «В четырехчасовой речи депутат Шингарев нагромоздил бесконечный ворох жалоб на нищету, бедность, некультурность России и т.д. Он видит, конечно, что из-за этих расходов на военные и морские надобности Россия, оставаясь в том же положении десятки лет, будет оставаться такой же некультурной и бедной»36.
От имени социал-демократической фракции И.П. Покровский решительно возражал против использования ресурсов государственного казначейства на рост военных расходов. Он упрекал большинство Государственной думы в том, что оно ничего не сделало для облегчения налогового бремени на неимущие классы населения и подчеркивал, что думским поощрением милитаризма страна обрекается на культурный застой и обнищание широких масс населения.
А расходы эти с возникновением Государственной думы не только не уменьшились, но и более того - значительно возросли, что было связано, разумеется, не столько с ее созданием, сколько со значительным укреплением финансового положения России в годы предвоенного промышленного подъема. Все более и более возраставшие военные расходы стали важнейшим фактором, влиявшим на взаимоотношения между российским обществом и вооруженными силами, тем более, что Николай II с самого начала своего царствования пустился в явно авантюристическую внешнюю политику. С первых же дней восшествия на престол он требовал все новых и новых военных расходов. Опытный бюрократ министр финансов С.Ю. Витте при составлении «предельного бюджета»* военного и морского ведомств на 1898-1903 гг. отмечал, что в предыдущее пятилетие на военные нужды уже выделялось более 1,58 млрд руб., в связи с чем платежеспособные возможности населения исчерпаны почти полностью. Несмотря на быстрое развитие экономики в последнее десятилетие, отмечал С.Ю. Витте, стране грозит бюджетный дефицит и «никакая страна, даже самая богатая, не может выдержать непрестанно напряженного военного бюджета»38. Но самодержец оказался глух к доводам министра финансов и, взяв тогда курс на войну против Японии, требовал все новых и новых чрезвычайных ассигнований. Государственный совет, назначавшийся в то время самим царем из отставных министров и других многоопытных бюрократов, также предупреждал царя, что государственный долг страны в 1902 г. достиг 6629 млн. руб., более половины которых (около 3,5 млн.) падает на внешние займы. Дальнейший рост расходов, и прежде всего - на гонку вооружений, подорвет «не только финансовое благополучие (государства - К.Ш.), но и его внутреннюю мощь и международное политическое значение»39. Однако Николай II держал твердый курс на дальневосточную авантюру. Чем она закончилась - общеизвестно. Наибольшие потери понес флот: в водах Тихого океана погибло или было захвачено в плен около 70 боевых кораблей и вспомогательных судов общей стоимостью в 230 млн. руб. золотом, а вместе с артиллерийским и минным вооружением, хранившемся в Порт-Артуре и тоже захваченном японцами, прямые материальные потери флота составили 265888951 руб. В результате войны оказалась расстроенной и крайне ослабленной и сухопутная армия. По подсчетам В.Н. Коковцова (сменившего на посту министра финансов С.Ю. Витте) прямые расходы на русско-японскую войну составили 2,3 млрд. руб. Позже эта цифра была им увеличена до 2,6 млрд., а с учетом и косвенных потерь народного хозяйства авантюра на Дальнем Востоке обошлась стране не менее чем в 4-6 млрд. руб.
Но и появление после октябрьского манифеста 1905 г. законодательного представительного учреждения - Государственной думы - не привело, как указывалось выше, к ограничению военных расходов царизма. Если перед русско-японской войной на перевооружение армии и флота, кроме обычного бюджета, из казны было выделено 775 млн. руб., то после нее, к началу первой мировой войны, законодательными органами было ассигновано только на новое вооружение армии и флота 1810 млн. руб. В период с 1898 по 1913 г. согласно отчетам Государственного контроля суммарный бюджет военного и морского ведомств составил 8381367 тыс. руб. золотом. На флот и армию царская Россия потратила за это время более 22% всех своих общегосударственных расходов. Если к этой сумме прибавить определенные министром финансов 4-5 млрд руб. косвенных и прямых потерь народного хозяйства от русско-японской войны, то получится, что всепожирающий молох милитаризма проглотил от 12,3 до 13,3 млрд. золотых рублей.
Что значила для нищей России эта сумма, можно понять, сопоставив ее с другими цифрами: общий капитал всех акционерных компаний России (без железнодорожных) составлял к 1 мая 1914 г. около ее трети (4639,4 млн. руб.)42, стоимость железнодорожного транспорта (с железнодорожными заводами, мастерскими, железнодорожным телеграфом и т.д.) на 1 января 1914 г. равнялась 5,115 млн. руб., стоимость всей промышленности - 6083 млн. руб.. А ведь на создание этих фондов ушли не только последние 16 лет, а многие десятилетия в развитии российского общества.
Отток колоссальных сумм в непроизводительную сферу был важнейшим следствием развития милитаризма в России. Однако неверно было бы считать 12-13 млрд. руб. просто потерянными для народного хозяйства, ибо некоторая часть из них оказалась вложенной в казенную и частную металлообрабатывающую (а частично и горнодобывающую) промышленность, развивавшуюся за счет военных заказов, но могущую, естественно, выполнять не только их. Общие цифры бюджетов военного и морского ведомств не могут дать представления о той сумме, которая предназначалась военной промышленности и таким образом повлияла на ее развитие, ибо большая часть ассигнованных военному и морскому ведомствам средств шла на содержание личного состава, строительство казарм и других служебных помещений, продовольствие, фураж и т.д.
Более полное представление о той реальной базе, которая служила основой для развития крупной промышленности, могут дать сведения об ассигнованиях на перевооружение армии и флота. В XX в. даже хорошо освоенное и несложное в производстве вооружение (винтовки, патроны, снаряды, большинство инженерного имущества) могло быть произведено только крупной промышленностью, и можно считать, что почти все ассигнования по военным и морским программам достались именно ей. С 1898 по 1914 г. только на перевооружение армии и флота было выделено 2585 млн. руб.; и хотя к началу первой мировой войны оба ведомства смогли использовать только часть этих ассигнованных средств (окончательное выполнение большинства предвоенных программ намечалось на 19171919 гг.) крупный капитал, устремившийся в военную промышленность, рассчитывал не только на эту сумму, а на гораздо большую прибыль. Военная верхушка России не считала себя удовлетворенной одобренными программами и вынашивала планы дальнейшего развития армии и флота. Некоторые из них уже получили поддержку «верховного вождя армии» (Николая II) и правительства. Так, морскому министру удалось добиться одобрения «Закона об императорском российском флоте», по которому предполагалось потратить на новое судостроение 2,1 млрд. руб. золотом.
Помимо огромных общих размеров военные заказы имели и другие особенности: во-первых, они могли быть выполнены только крупной промышленностью; во-вторых, военные ведомства давали их только тем предприятиям, которые уже имели опыт производства вооружения, или представляли гарантии крупных банков и ведущих промышленных фирм мира в успешности их выполнения. В итоге гонка вооружений приводила не только к росту экономической силы российской буржуазии, подчинению ей через взятки и подкупы некоторых органов государственного аппарата, но и усиливала ее влияние на решение важных государственных дел.
Одним из главных итогов влияния милитаризма на экономику страны и состояние русского общества было критическое состояние социальной сферы. Чтобы «выжать» из бюджета многие миллионы и миллиарды рублей на военное и морское министерства, правительство без конца закручивало налоговый пресс, вводя все новые и новые косвенные налоги и увеличивая старые. Оно сокращало до предела все расходы на просвещение, науку, здравоохранение и другие социальные нужды. Так, в 1900 г. на университеты было израсходовано 4,4 млн. руб., на средние учебные заведения - 97 млн. руб., на Академию наук - 486,9 тыс. руб. Через год расходы на университеты сократили почти на 4 тыс. руб., зато военное и морское министерства получили на 7,5 млн. руб. больше. И при Думе рост военных расходов опережал увеличение затрат на любое из гражданских ведомств.
Однобокое развитие экономики, обнищание народных масс, отсутствие материальных условий для развития культуры и науки, безграмотность народа - это тоже результат гонки вооружений. Все это, естественно, непосредственно влияло на развитие народного хозяйства страны, на состояние российского общества, его политическую культуру и экономический прогресс.
Из анализа взаимоотношений общества и вооруженных сил в дореволюционной России в начале XX в. вытекает ряд общих выводов. Во-первых, создание Государственной думы разделило эти взаимоотношения как бы на два периода. До ее появления общество было совершенно отстранено от какого-либо влияния на состояние и развитие вооруженных сил. Это оставалось прерогативой неограниченного самодержца и окончилось катастрофой русско-японской войны. С появлением после манифеста 17 октября 1905 г. законодательной Государственной думы и ряда политических партий возник известный контроль над вооруженными силами: стало возможным гласно обсуждать их состояние и перспективу развития как в самой Думе, так и в прессе. В результате вовлечения в политическую жизнь общества многомиллионных народных масс самодержавие перестало быть неограниченным, оказалось в известной зависимости от политического климата в стране, от выборных органов, от Думы, вынуждено было считаться с ней и кое в чем идти ей на уступки. Это не пошло во вред флоту и армии, но вследствие социально-экономической отсталости России, финансовых трудностей и тяжкого наследства, оставшегося после русско-японской войны и революционных потрясений 1905-1907 гг., вооруженные силы России оказались явно не подготовленными к тем требованиям, которые предъявила первая мировая война ко всем вступившим в нее государствам. Тяжелое социально-экономическое и политическое наследие царской России не дало ей раскрыть огромные материальные и духовные силы государства без радикальных перемен в жизни общества.
Необходимо отметить и другое. Весьма значительное бюджетное финансирование строительства вооруженных сил имело далеко идущие социально-экономические последствия. Оно дифференцировало общество, резко обострило и без того напряженные до предела социально-политические противоречия в нем. Богатые становились богаче, бедные - беднее. Возросшая экономическая сила буржуазии усиливала ее претензии на политическую власть в стране, на влияние в сфере, еще сравнительно недавно бывшей «заповедной» областью «благородного сословия» - дворянства и чиновной бюрократии. Та же милитаризация вела к обнищанию широких народных масс, лишала русское общество необходимых средств для развития просвещения, науки, культуры, она же ограничивала возможности самого правительства в сфере социального реформаторства. В конечном итоге самодержавие не могло подготовить страну и общество к тяжелым испытаниям первой мировой войны и предотвратить крах 300-летней монархии Романовых.
Страницы: 1, 2
