i>В-третьих, приток в страну нефтедолларов и расширение контактов с Западом ускорили структуризацию правящей элиты, усилили противоречия интересов в ее рамках. Собственно, эти процессы зародились раньше, где-то на рубеже 50-60-х годов. Хрущевские реформы подстегнули выделение и повышение роли региональной бюрократии как самостоятельной силы в рамках элиты. А экономические преобразования середины 60-х усилили позиции руководителей предприятий.

Дифференциация элиты сопровождалась нарастанием процессов частного присвоения формально государственных ресурсов. Исследователи отмечают, что в 60-е годы чиновники все более получают возможность относиться к должности как к своей частной собственности. При этом, "относясь к должности как к частной собственности, советская элита опосредованно относится как к частной собственности и к той доли государственного имущества и благ, доступ к которым она получает благодаря служебному положению"

Это не могло не повлиять на реальный характер складывающихся в обществе отношений собственности. "При внешнем господстве все той же тотально-государственной собственности внутри нее развиваются своеобразные "теневые" процессы, возникает особый "бюрократический рынок". Внутри защитной оболочки государственной... собственности зарождается, развивается в скрытой, но действенной форме "квазичастная", "прачастная" собственность. Идет по нарастающей перерождение номенклатуры, незаметный процесс "предприватизации" собственности".

Существующие источники информации не позволяют более конкретно проанализировать, какое именно влияние на эти процессы оказал нефтяной бум. Однако очевидно, что в подобных условиях процессы дифференциации элиты должны были ускориться, обостряя противоречия внутри правящего слоя и создавая предпосылки фрагментации его интересов. Здесь сыграли роль несколько факторов. Усилилось накопление богатства в руках отдельных представителей номенклатуры, причем не обязательно в соответствии с существовавшей в то время формальной иерархией. У обогатившихся слоев элиты, а также у дельцов теневого рынка возрос интерес к легальному присвоению и использованию этих ресурсов. Масштабное перераспределение средств, заработанных в экспортно-ориентированных секторах экономики, в менее эффективные (импортозамещающие) отрасли резко обострило противоречие между разными отраслями и регионами страны, укрепило у влиятельной части правящей элиты недовольство перераспределительной деятельностью государства. Именно в этот период начинаются активные пререкания между ними по вопросу о том, кто за чей счет живет. Нарастающее отставание от западных стран, особенно очевидное в условиях активизации внешних контактов, формировало протест у достаточно широких слоев элиты, включая интеллигенцию, часть государственных чиновников, представителей военно-промышленного комплекса.

Обостряющиеся противоречия накладывались на характерное для 70-х годов резкое замедление вертикальной мобильности, обновления кадров в рамках номенклатуры. До 1953 года темпы вертикальной мобильности достигали 8 лет, в 1954-1961 годах - 9, в 1962 - 1968-м - 11, в 1969-1973-м - 14, в 1974-1984-м - 18 лет. К середине 70-х годов приток кадров со стороны также был резко ограничен. В брежневский период лица, не входившие ранее в номенклатуру, составляли лишь 6% партийной элиты, а в высшем руководстве, правительстве, региональной элите притока извне не было вообще. Существенно обновлялась только парламентская элита - более 50%, однако ее роль в советский период была весьма незначительной. В целом "вертикальная мобильность окончательно приобрела характер медленного продвижения по строго выверенным ступенькам карьерной лестницы, каждое перемещение по которой сопровождалось жестким социальным контролем".

Под воздействием перечисленных факторов среди элиты в годы нефтяного бума усиливались центробежные тенденции, основанные на расхождении интересов ее слоев, что подталкивало к началу преобразований "сверху". При исследовании предпосылок перестройки обычно приводят весьма схожую классификацию этих противоречий. Так, В.А. Красильщиков перечисляет следующие социальные слои, заинтересованные в переменах:

отраслевая промышленная "техбюрократия", стремящаяся уйти из-под контроля партийных чиновников;

либеральные "интеллектуалы", журналисты, часть чиновников МИДа и Министерства внешней торговли, имеющие частые контакты с Западом;

деятели "серой" и "черной" экономики, нередко сросшиеся с региональными властями и оказывающие сильное влияние на положение дел на местах, но заинтересованные в более "самостоятельной жизни";

государственные чиновники и военные, связанные с военно-промышленным комплексом технократы, которые прекрасно осознавали наметившееся отставание СССР в области военных технологий.

Судя по всему, противоречия накапливались и внутри партийной номенклатуры. По свидетельству А.Н. Яковлева, региональная партийная элита хотела, "с одной стороны, самостоятельности и власти, а с другой стороны - чтобы центр гарантировал эту власть" (интервью авторам). Существуют многочисленные свидетельства (в том числе и в интервью с М.С. Горбачевым и А.Н. Яковлевым), что в 80-е годы провинциальный партийный актив гораздо энергичнее поддерживал идеи реформ, чем центральный партийный аппарат, где в основном видели решение проблем в укреплении дисциплины и "завинчивании гаек".

Еще более сложным, чем выявление противоречий в рамках элиты, является анализ ситуации в обществе в целом. Чтобы понять, каким образом здесь могли складываться предпосылки фрагментации, надо отказаться от упрощенных представлений о населении СССР как однородной массе, которой противостоял господствующий класс в лице номенклатуры. На самом деле, все общество было достаточно жестко структурировано - если не по отношению к средствам производства, то по возможностям потребления. Причем место человека определялось здесь не только его должностью, но и территорией, где он жил, отраслью его деятельности, размерами и стратегической важностью предприятия, на котором он работал. Особые правила и механизмы снабжения, достаточно однозначно определявшие возможности человека удовлетворять свои потребности в зависимости от всех вышеперечисленных обстоятельств, предопределяли принципы социальной стратификации советского общества. Еще в конце 1980-х годов исследователи отмечали, что покупательная способность денег, например, существенно зависела от социального статуса их обладателя. "В силу ранжированности территорий, отраслей и должностей и соответствующего распределения благ покупательная способность денег возрастает с ростом служебного положения, с передвижением из поселений низкого ранга в поселения низших рангов и с переходом с предприятий и организаций низкопрестижных отраслей в высокопрестижные".

Нефтяной бум, обеспечивший приток в страну твердой валюты и импортных потребительских товаров, должен был расшатывать подобную систему - прежде всего из-за невозможности отрегулировать столь масштабные ресурсные потоки по сколько-нибудь формальным правилам, согласовать в их рамках рост номинальных доходов населения с доступностью материальных благ. Еще более существенное влияние оказало исчерпание потока дешевых ресурсов, связанное с резким падением нефтяных доходов.

Кроме того, стратификация в зависимости от установленной "сверху" значимости того или иного рабочего места практически несовместима с использованием какой-либо альтернативной базы распределения материальных благ: например, в соответствии с реальным трудовым вкладом либо результатами предпринимательской деятельности. Любые попытки подобного совмещения приводят к резким обострениям конфликтов в обществе, усилению фрагментации его интересов, что ярко проявилось уже в период перестройки.

По мере исчерпания основанной на нефтяных доходах модели экономического роста обострялась вся совокупность рассмотренных здесь противоречий. На рубеже 70-80-х годов в ряде отраслей обозначился спад производства: в добыче угля (1979-1981 - 2,7%), выпуске готового проката (1979-1982 - 2,9%), железнодорожных перевозках (1979 - 2,3%, 1982 - 1%) (Белоусов, 1994, с.28). Несмотря на продолжающийся быстрый рост капиталовложений в ТЭК (в 1985 году они вдвое превысили уровень 1975 года) и доли ТЭК в общем объеме капиталовложений, рост добычи нефти остановился, стабилизировались и объемы экспорта. Неблагоприятная динамика нефтяных цен на мировом рынке привела к постепенному снижению доходов от экспорта. Их максимум приходится на 1983-1984 годы, а затем, как видно из таблицы 3, происходит устойчивое снижение, и это несмотря на наращивание объемов экспорта вплоть до 1988 года.

Таблица 3.

Экспорт нефти и нефтепродуктов из СССР в 1980-1990 годах

	1980	1981	1982	1983	1984	1985	1986	1987	1988	1989	1990
Экспорт нефти сырой, млн тонн. В т. ч. на свободно конвертируемую валюту	119 27,4	-	-	-	-	117 28,9	129 32,1	137 38,2	144 49,1	127 27,2	109 38,0
Нефтепродукты, синтетическое жидкое топливо, млн тонн. В т. ч. на свободно конвертируемую валюту	41,3 22,3	-	-	-	-	49,7 30,6	56,8 37,2	59,2 38,4	61,0 40,5	57,4 34,6	50,0 33,3
Экспорт нефти и нефтепродуктов, млрд руб.	17,8	21,6	25,4	28.2	30,9	28,2	22,5	22,8	19,7	18,6	15,6

Таким образом, первые симптомы надвигающегося кризиса становятся очевидными уже в первой половине 80-х годов. "В 1985 году, когда М. Горбачев пришел к руководству страной, экономическое положение С С С Р лишь на первый, поверхностный взгляд казалось "застойно" прочным. На деле возможности не только развития, но и сохранения сложившегося уровня производства и потребления полностью зависели от факторов, находящихся вне его контроля, - мировой конъюнктуры на нефтегазовых рынках, открытия новых месторождений с крайне высокими параметрами нефте - и газоотдачи, возможностей беспрепятственного привлечения долгосрочных кредитов на мировых финансовых рынках по низким процентным ставкам. Однако начавшееся падение цен на нефть на мировом рынке, сокращение абсолютного уровня экспортных поступлений (1983 год - 91,4 млрд. долл., 1985 год - 86,7 млрд. долл) свидетельствовали о том, что чуда не произойдет".

Еще одним фактором, повлиявшим на усиление недовольства режимом как среди элиты, так и среди населения, стала затяжная война в Афганистане. С самого начала воспринимавшаяся народом как несправедливая, повлекшая за собой большие человеческие жертвы и явно продемонстрировавшая, что стране не по силам играть роль сверхдержавы, афганская война еще сильнее дискредитировала господствующий режим. Это подтверждается результатами социологических опросов конца 80-х годов. В 1988 году 63% населения отнесли вывод войск из Афганистана к важнейшим событиям года. Почти три четверти опрошенных согласились с оценкой этой войны как преступной - то есть с оценкой, данной А.Д. Сахаровым на первом съезде народных депутатов СССР.

Итак, можно утверждать, что по своему характеру предреволюционные процессы в СССР последней четверти XX века схожи с вызреванием предпосылок других известных нам революций. Роль фактора, который дестабилизировал систему и привел к фрагментации интересов элиты и населения в целом, сыграл нефтяной бум, в результате которого сначала произошло резкое увеличение притока ресурсов извне, а затем их исчерпание. Жестко стратифицированное общество, каким была советская система, оказалось уязвимым для столь масштабных колебаний, в нем стали нарастать внутренние противоречия, усиливаться центробежные силы. Однако по сравнению с другими революциями этот процесс носил достаточно скрытый характер. Не случайно, когда нефтяные доходы иссякли, а власть предприняла первые попытки реформ, глубина и масштабность вышедших на поверхность противоречий практически для всех оказались полной неожиданностью. Но проведенный анализ подтверждает, что основы этой фрагментации были порождены не политикой Горбачева - как и в других революциях, причина кроется в экономических условиях и действиях "старого режима" в предреволюционные годы.

4. Результаты революции: будет ли успешно преодолен кризис ранней постмодернизации?

Модернизация, обновление, приближение к стандартам развитых стран - один из ключевых элементов, определявших действия властей на разных этапах российской революции: от задач "ускорения научно-технического прогресса" в эпоху Горбачева до неоднократных попыток последних лет создать благоприятный инвестиционный климат и наконец-то перейти к экономическому росту. Была ли революция успешной с точки зрения создания условий для ускорения развития? Окончательного ответа на этот вопрос пока нет, хотя уже сейчас высказываются разные точки зрения.

Одна из весьма популярных позиций по этому вопросу состоит в том, что политика последнего десятилетия XX века нанесла непоправимый ущерб перспективам экономического развития России. Ее сторонники справедливо отмечают: страна пережила масштабный спад производства, одной из основных жертв которого стали предприятия военно-промышленного комплекса, самые передовые в научно-техническом отношении. Бюджетный кризис больно ударил по расходам на науку и образование. Многие квалифицированные работники покинули эти кризисные сектора и вынуждены были выполнять примитивные функции в торговле и сфере услуг. В результате развала Союза и СЭВ потеряны многие рынки, что также ограничивает возможности экономического развития.

На основании анализа всей этой совокупности фактов утверждается, что "экономический либерализм начала 90-х годов в России стал знаменем не модернизации, а антимодернизации, точнее, псевдомодернизации - в угоду российскому... топливно-энергетическому комплексу, металлургии и другим отраслям, занятым добычей и первичной переработкой сырья". По мнению сторонников данной точки зрения, это имело катастрофические последствия. "В последние годы российское общество все более впадает в процесс демодернизации, сопровождающийся выходом на поверхность социальной жизни структур феодально-бюрократического и криминального характера".

В качестве альтернативы в тот период обычно предлагали ввести жесткий протекционизм, проводить активную государственную промышленную политику, направленную на выделение "точек роста", усиливать концентрацию и монополизацию рынка путем создания крупных компаний, обладающих значительными материальными и финансовыми ресурсами. Другими словами, предлагалась стратегия, типичная для модернизации стран догоняющей индустриализации, о чем выше уже шла речь.

Оценивая подобные аргументы, необходимо иметь в виду, что российская революция конца XX века не является исключением из правил. Любая революция приводила к текущему ухудшению экономической ситуации, разрушению значительной части производственного потенциала и деквалификации работников. Революция 1917 года всего за три года довела страну до полного хозяйственного паралича, и 5-7 лет понадобилось на восстановление довоенного объема производства промышленности и сельского хозяйства10. Что, впрочем, не помешало постреволюционному режиму провести затем быструю модернизацию. В других революциях также требовалось от 12 до 15 лет, чтобы объемы производства вышли на предреволюционный уровень. Ни одна революция не способствовала и немедленному ускорению процессов модернизации. Исследователи отмечают непосредственное негативное влияние революций на развитие экономики как в Англии, так и во Франции". Однако среднесрочные последствия революционных потрясений были существенно различными. Постреволюционная Англия стала первой в мире страной промышленного переворота, тогда как во Франции революция привела к замедлению индустриализации. Еще раз подчеркнем важность вывода: революция сама по себе не ускоряет развитие, но она может снять институциональные и социокультурные преграды на его пути.

Если же рассматривать последствия современной российской революции с точки зрения снятия ограничений, препятствующих постмодернизационному развитию страны, то существующие оценки существенно отличаются от вышеприведенных. Разрушены такие неотъемлемые черты советской системы, как тоталитарный политический строй, централизованная плановая экономика, изолированность от внешнего мира. Сократился непомерный гнет военных расходов, производство освободилось от ограничений и давления "сверху", преодолен перманентный дефицит, и "рынок продавца" постепенно превращается в "рынок покупателя". "Стоит... хотя бы на время отвлечься от нравственного смысла происходящего передела, - отмечает А.Г. Вишневский, - и приходится признать, что при всех неимоверных издержках он все-таки подталкивает общество в направлении, подсказанном историей. Огромная, всеохватывающая мафия тоталитарного государства распалась на множество частей. Пусть они и сохранили многие родовые черты, но былой безраздельный монополизм недоступен ни одной из них, а это в корне меняет дело, превращает общество из вертикального в горизонтальное, из одноцентрового и многоцентровое, из строящегося сверху в строящееся снизу". С этой точки зрения предложения критиков российских реформ об усилении централизованных начал в структурной перестройке экономики представляли собой шаг в сторону восстановления "всеохватывающей мафии тоталитарного государства" и других "встроенных ограничителей", тормозящее влияние которых на развитие страны доказано опытом последних 30 лет.

Да и не все процессы, шедшие в экономике в революционный период, можно признать негативными для решения задач постмодернизации. Исследователи, отрицательно оценивавшие идущую трансформацию для перспектив развития России, часто смешивали понятия деиндустриализации и демодернизации. Однако их связь далеко не так однозначна, как кажется на первый взгляд. Мы уже отмечали, что при переходе к постиндустриальному развитию многим развитым и развивающимся странам пришлось преодолевать серьезные трудности, связанные с деиндустриализацией. При всей болезненности этого процесса, его нельзя однозначно считать отрицательным для дальнейшего развития страны.

Что касается научно-технического потенциала, сосредоточенного в военно-промышленном комплексе, то и здесь проблема не столь проста. Попытки обеспечить динамичное развитие производства, прогресс и конкурентоспособность на внешнем рынке, опираясь на крупные централизованные структуры, тесно сращенные с государством, предпринимались во многих странах Юго-Восточной Азии. Кризис так называемых азиатских тигров 1997-1998 годов остро поставил вопрос о противоречивости, даже несовместимости, постиндустриального содержания и типично индустриальной формы экономики этих стран. Это еще один аргумент в пользу того, что стремление ориентироваться на схожую модель, воплощенную в советском ВПК, не имеет реальной перспективы и, способно лишь оттянуть выход России из кризиса.

В условиях разрушения централизованного контроля над экономикой в стране начались стихийные сдвиги в направлении процессов и пропорций, характерных для постмодернизационного общества. Доля сферы услуг увеличилась с 37% в 1980 году до 53,5% в 2002 году. Несмотря на общую негативную экономическую динамику, продолжали расти показатели автомобилизации и телефонизации, по которым отставание СССР в 70-е годы от общемировых было наиболее значительным. С 1990 по 1997 годы количество телефонных аппаратов в Российской Федерации возросло с 33,2 шт.д.о 41,3 шт., автомобилей - с 18 до 35 (данные в расчете на 100 семей). Очевиден также быстрый рост компьютеризации в 90-х годах. По результатам опросов населения, в 1997 году 3% семей в стране имели домашние компьютеры, в Москве же компьютером обладала каждая десятая семья. Все более широко распространялись современные средства связи. Темпы роста сектора телекоммуникаций в 1997 году составили порядка 10% (при общем росте ВВП на 0,4%), причем в предшествующие годы экономического спада эта отрасль также демонстрировала устойчивый рост. Количество мобильных телефонов, которых практически не существовало в России к моменту краха коммунистической системы, быстро росло на протяжении 90-х годов, увеличившись только с 1995-1998 годах в 8 раз - с 93,2 тыс. до 770 тыс. .

Не менее важны и происходившие изменения в трудовой ориентации работников, в которой все более усиливается мотивация, характерная для этапа перехода к постиндустриальному обществу. Исследования жизненных стратегий молодежи показывали, что молодые люди все менее готовы жертвовать во имя работы своим здоровьем, заниматься низкоквалифицированным трудом, выполнять трудовые функции ниже своих способностей и умений, делать однообразную работу, трудиться в условиях сурового климата. В то же время они настроены преодолевать трудности, связанные с учебой в "трудном" институте, выполнять работу с повышенной ответственностью, переучиваться и осваивать новые профессии, не заводить семью до достижения определенного уровня образования, материального и социального положения. Повышается внимание молодежи и к качеству жизни: обеспеченности жильем, экологическим условиям.

Очевидно, что свои жизненные установки молодежь строит на отрицании как характерных для зрелого индустриального обществачерт труда (низкая квалификация, однообразность), так и принципов социальной стратификации советской системы. "Подобная стратегия имела мало шансов в прежней экономической системе советского общества, где сам по себе квалифицированный труд, как правило, не гарантировал работнику высокого уровня благосостояния и где именно жертва условиями и содержанием труда была наиболее массовым способом повышения уровня благосостояния".

Последствия революционной эпохи в России пока не исчерпаны, и окончательные итоги подводить еще рано. Сможет ли страна органично вписаться в постиндустриальный мир, или "генетический код" тоталитарной системы и деструктивные процессы революционного периода все-таки перевесят и еще долго будут определять пути развития России - это станет ясно даже не в ближайшие годы, а на протяжении нескольких последующих десятилетий.

Литература

1. Авен П.О., Широнин В.М. Реформа хозяйственного механизма: реальность намечаемых преобразований // Известия Сибирского отделения АН СССР. Сер. Экономика и прикладная социология, 1987. Вып.3.

2. Адо А.В. Современные споры о Великой Французской революции // Вопросы методологии и истории исторической науки. М.: МГУ, 1977.

3. Адов Л. На дальних подступах к выборам // ВЦИОМ: Мониторинг общественного мнения. 1999. № 1.

4. Альский М. Наши финансы за время Гражданской войны и нэпа. М.: Финансовое издательство НКФ, 1925.

5. Гамбарян М., May В. Экономика и выборы: опыт количественного анализа // Вопросы экономики. 1997. № 4.

6. Гайдар Е.Т. В начале новой фазы // Коммунист. 1991. № 2.

7. Гайдар Е.Т. Д.ни поражений и побед. М.: Вагриус, 1996.

8. Гайдар Е.Т. Аномалии экономического роста // Гайдар Е.Т. Сочинения. Т.2. М.: Евразия, 1997а.

9. Гайдар Е.Т. Государство и эволюция // Гайдар Е.Т. Сочинения. Т.2. М.: Евразия, 19976.

10. Гайдар Е.Т. Власть и собственность: развод по-российски // Известия. 1997в. № 186, октябрь.

11. Гайдар Е.Т. "Детские болезни" постсоциализма (к вопросу о природе бюджетного кризиса этапа финансовой стабилизации) // Вопросы экономики. 1997. № 4.

12. Гайдар Е.Т. Пора отбросить иллюзии. М.: ДВР, 19986. Ч.2

13. Гайдар Е.Т. Современный экономический рост и стратегические перспективы социально-экономического развития России. М.: ИЭПП, 2003.

14. Гастев А. О тенденциях пролетарской культуры // Пролетарская культура. 1919. № 9-10.

15. Гизо Ф. История английской революции. В 2-х томах. Ростов-н/Д.: Феникс, 1996.

16. Гимпельсон Е.Г. Военный коммунизм: политика, практика, идеология. М.: Мысль, 1973.

17. Гладков И.А. Очерки советской экономики, 1917-1920. М.: Изд-во АН СССР, 1956.

18. Голдстоун Дж. Теория революции, революции 1989-1991 годов и траектория развития "новой" России // Вопросы экономики. 2001. № 1.

19. Головачев Б.В., Косова Л.Б. Высокостатусные группы: штрихи к социальному портрету // Социс. 1996. № 1.

20. Горбачев М.С. Жизнь и реформы. М.: Новости, 1995. Кн.1.

21. Каценеленбаум З.С. Денежное обращение России: 1914-1924. М.; Л.: Эконом, жизнь, 1924.

22. Киселева Е.В. К вопросу о продаже национальных имуществ // Французский ежегодник - 1974. М.: Наука, 1976.

23. Клямкин И.М. Какой авторитарный режим возможен сегодня в России? // Полис. 1993. № 5.

24. Клямкин И.М. До и после парламентских выборов // Полис. 1993. № 6.

25. Коваль Т.Б. Экономическая реформа и общественное мнение // Пять лет реформ / Ред.В. May, Н. Гловацкая. М.: ИЭПП, 1997.

26. Коковцов В.Н. Из моего прошлого: Воспоминания 1903 - 1919 гг. В 2-х кн. М.: Наука, 1992.

27. Кокорев В. Институциональные преобразования в современной России: анализ динамики трансакционных издержек // Вопросы экономики. 1996. № 12.

28. May В., Стародубровская И. Закономерности революции, опыт перестройки и наши перспективы. М.: ИЭ АН СССР, 1991

29. May В., Стародубровская И. От Корнилова к большевикам? К чему может привести легкомыслие // Независимая газета. 1991, 25 сентября.

30. May В., Стародубровская И. Бюджет, банки и непролетарская диктатура // Иирни. 1998а. № 35.

31. May В., Стародубровская И. О грядущей диктатуре // Независимая газета. 19986. № 162. Сентябрь.

32. Медушевский А.Н. Демократия и авторитаризм: российский конституционализм в сравнительной перспективе. М.: Росспэн, 1998.

33. Медушевский А.Н. Русский бонапартизм // Россия в условиях трансформаций: Вестник Фонда развития политического центризма. М.: ФРПЦ, 2001. Вып.9.

34. Мельянцев В. Восток и Запад во втором тысячелетии: экономика, история и современность. М.: Изд-во МГУ, 1996.

35. Мельянцев В. Информационная революция, глобализация и парадоксы современного экономического роста в развитых и развивающихся странах. М: ИСАА МГУ, 2000.

36. Мирский Б. Путь термидора // Последние новости. 1921. Март.

37. Наркомпрод. Четыре года продовольственной работы: Статьи и отчетные материалы Наркомпрода. М.: Наркомпрод, 1922.

38. Рабинович А. Большевики приходят к власти. М.: Прогресс, 1989.

39. Радыгин А.Д. Реформа собственности в России: на пути из прошлого в будущее. М.: Республика, 1994.

40. Радыгин А. Российская приватизационная программа и ее результаты // Пять лет реформ / Ред.В. May, Н. Гловацкая. М.: И Э П П П, 1997.

41. Ракитский Б. Формы хозяйственного руководства предприятием. М.: Наука, 1968.

42. Ракитский Б. Россия моего поколения // Вопросы экономики. 1993. № 2.

43. Тоффлер О. Будущее труда // Новая технократическая волна на Западе / Ред.П.С. Гуревич. М.: Прогресс, 1986.

44. Троцкий Л. О термидорианстве и бонапартизме // Бюллетень оппозиции. 1930. №17-18.

45. Троцкий Л. Классовая природа советского государства // Бюллетень оппозиции. 1933. № 36-37.

46. Троцкий Л. Рабочее государство, термидор и бонапартизм // Бюллетень оппозиции, 1935. № 43.

47. Троцкий Л. Еще к вопросу о бонапартизме // Бюллетень оппозиции. 1935. № 43.

48. Троцкий Л. Бонапартистская философия государства // Бюллетень оппозиции. 1939. № 77-78.

49. Экономическая политика Правительства России: Документы, комментарии / Ред. А.В. Улюкаев, С В. Колесников. М.: Республика, 1992а.

50. Экономическая реформа в глазах общественного мнения / В. Рутгайзер, А. Гражданкин, В. Комарский и др. // Рабочий класс и современный мир. 1990. № 3.

51. Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения.2. изд.Т. 20.

52. Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения.2 изд. Т.21.

53. Явлинский Г.А. О новой политике правительства // Вопросы экономики. 1993. № 2.

54. Яницкий О.Н. Модернизация в России в свете концепции "общества риска" // Куда идет Россия? / Ред. Т.И. Заславская. М.: Интерцентр, 1997.

Страницы: 1, 2, 3

Голосование

Как вы оцениваете работу нашего сайта? Отлично Хорошо Нормально Плохо Результаты