ппозиция все еще оставалась важной силой, располагала сотнями опытных агитаторов и организаторов, которых так не хватало партии. Оппозиционеры продолжали распространять листовки, в которых протестовали против репрессий и правого курса. Значительная часть партийного актива втайне сочувствовала Троцкому и другим левым. Пока обстановка была неустойчивой, левые могли стать решающей гирькой на весах.

Свою ссылку оппозиционеры считали временной и активно искали пути возвращения. Правда, сами условия ссылки ставили под угрозу надежды на возвращение к политической жизни. Можно было не дожить до возвращения, как случилось в свое время с народовольцами. Особенно беспокоила оппозиционеров болезнь Троцкого, который страдал в Алма-Ате от малярии.

Оппозиционеры считали, что без них партия не справится с социальным кризисом, доведет дело до катастрофы, напоминающей обстановку гражданской войны. Каменев, который вместе с Зиновьевым и своими сторонниками стучался назад в партию, видел необходимость смены партийного руководства в момент кризиса. Без старых лидеров ВКП(б), по его мнению, не могла проводить левый курс компетентно. В воздухе снова повеяло военным коммунизмом.

Оппозиционеры внимательно следили за начавшейся борьбой между правыми и Сталиным, и их симпатии были на стороне последнего. По существу, он превращался в троцкиста. Они понимали - кризис НЭПа породил мощный социальный процесс, направленный против имущественных элит. Его может возглавить или Сталин, или Троцкий. И если они потерпят поражение, рухнет сама большевистская диктатура. Троцкисты готовы вернуться в партию после того, как ее лидеры признают правоту левых. Зиновьев и Каменев считают, что ждать нельзя, нужно поддержать наметившийся левый поворот изнутри. Пока Зиновьев и Каменев ждали ответа на их просьбу о восстановлении в партии, зиновьевцы вели подготовительную работу в парторганизациях.

Переход Сталина на полутроцкистские позиции породил у Бухарина опасение, что «левые» могут объединиться со Сталиным в борьбе против «правых». Бухарин, как и левые оппозиционеры, недооценивал способности Сталина и думал, что он не сможет управлять страной сам, без сильных идеологов и опытных политиков. Раз речь идет о разрыве Сталина с Бухариным и Рыковым, их нужно кем-то заменить. А таких же крупных фигур в окружении Сталина не было. Не собирается ли Сталин привлечь к работе вождей левой оппозиции, с которыми он сблизился идейно? Желая предотвратить этот гипотетический поворот, Бухарин встретился с Каменевым и довольно откровенно изложил ему подноготную борьбы в Политбюро. Каменев тщательно зафиксировал все сказанное. Бухарин говорил, что «разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезнее всех бывших разногласий с Вами» [26, Т.4, с.560]. Он считал, что в условиях возникшего равновесия обе стороны будут апеллировать к оппозиции. Но это возможно при равенстве сил, а Бухарин признает, что Ворошилов, Орджоникидзе и Калинин уже «изменили» ему. Бухарин обвинял Сталина в том, что он - «беспринципный интриган, который все подчиняет сохранению своей власти». Они к этому времени уже разругались с ним до обвинений друг друга во лжи.

Бухарин то утверждал, что линия Сталина будет бита, то признавался, что он в трагическом положении, за ним ходит ГПУ. На Каменева еще формально полновластный коммунистический лидер произвел «впечатление обреченности» [26, Т.4, с.562]. Обращение Бухарина к Каменеву уже само по себе было жестом отчаяния, так как по своим взглядам в это время левые были гораздо ближе к Сталину. Жизнь снова сблизит левых и правых оппозиционеров только после того, как сталинские преобразования дадут результаты - в 30-е годы. А пока и левые, и правые боролись за место под солнцем рядом со Сталиным.

В условиях «полевения» Сталина вожди оппозиции, причем уже не только Зиновьев и Каменев, но и Преображенский, Радек и Пятаков, были готовы к примирению с ним. После того как партия, по сути, приняла троцкистскую экономическую программу, оппозиционеры думали вернуться в партию торжественно, с развернутыми знаменами. Но нет, Сталину не нужна была «союзная армия» в партии. Он был готов принять троцкистов назад в партию только через покаяние. Лишь бы они не претендовали на авторство новой политики и, следовательно, - высшую власть. В июне 1928 года начали принимать в партию зиновьевцев, которые, впрочем, продолжали «просить совета» у Зиновьева.

Оппозиционеров восстанавливали в партии, возвращали в Москву. Каменев был восстановлен и затем назначен начальником Научно-технического управления ВСНХ. Зиновьев, восстановленный в партии, стал ректором Казанского университета, а затем введен в редакцию теоретического органа ВКП(б)"Большевик», сотрудничал в «Правде». Пятаков стал заместителем председателя, а с 1929 года - председателем Госбанка. Преображенский, Радек и Смилга готовили «разрыв с троцкизмом», о котором объявили 10 июля 1929 года.И. Смирнов и его сторонники сначала попытались отделаться заявлением об общности взглядов с нынешним руководством. Не прошло, пришлось переписывать заявление несколько раз в духе покаяния, и только в октябре оно было признано приемлемым Политбюро. Стали возвращать раскаявшихся троцкистов из ссылок, предоставлять им работу в соответствии с квалификацией. Не желавший каяться Троцкий в этих условиях становился лишней фигурой - 10 февраля 1929 года его выслали из СССР. А бывшие троцкисты стали верхушкой слоя спецов. Но только те, кто покаялся. Остальных продолжали арестовывать.

Сталин не доверял вернувшимся в партию оппозиционерам. Идейно они теперь были ближе. Но что будет завтра, когда потребуется новый крутой поворот. Их фракция будет решать - поддерживать Сталина или голосовать против него. Они каются, но это неискренне. В 1928 году Сталин говорил Зиновьеву: «Вам... вредят даже не столько принципиальные ошибки, сколько... не прямодушие... » [2, с.493]. Сталин уже понял, что ошибки совершал Бухарин, а не Зиновьев. Но вот «не прямодушие», фракционная интрига, исходящая от Зиновьева, мешала его возвращению в руководящую группу, которая теперь должна была строго подчиняться именно Сталину, а не аргументам в споре.

Еще меньшее значение Сталин придавал теперь аргументам непартийных специалистов. Если для левой оппозиции поворот Сталина к троцкистской программе был идейной победой, то для спецов - поражением. Форсирование темпов индустриализации, по их мнению, вело к экономической катастрофе, и они продолжали по привычке убеждать своих начальников в недопустимости темпов роста промышленности, предлагавшихся сторонниками Сталина. «Затухающая кривая», на которую были рассчитаны предложения спецов, была отвергнута, темпы роста, предлагавшиеся прежде, осуждены как «плюгавенькие». Сложные подсчеты оптимального экономического роста, произведенные бывшими меньшевиками А. Гинзбургом и Я. Гринцером, были отклонены.

Аргументы спецов с доверием воспринимались Рыковым, который привык опираться на их знания при решении сложных экономических вопросов. Председатель ВСНХ В. Куйбышев, близкий Сталину, относился к предложениям спецов скептически. Что касается самого Сталина, то, как говорил М. Владимиров, «по мнению товарища Сталина, все наши специалисты, и военные, и штатские, воняют как хорьки, и чтоб их вонь не заражала и не отравляла партию, нужно их всегда держать на приличном от себя расстоянии» [17, с.278]. Сквозь сталинскую грубость проступает реальное опасение: воздействие спецов заразительно, они могут «заразить» большевиков своими социал-демократическими взглядами.

В 1928 году по спецам был нанесен сильный удар. ГПУ «разоблачил» в г. Шахты (Донбасса) заговор специалистов-«вредителей». На публичном процессе многие обвиняемые сознались во «вредительстве». Это зловещее слово ассоциировалось с организацией катастроф, следствию же не удалось найти жертв. Шахтинское дело получило широкое освещение, хотя было далеко не первым в своем роде. Вредителей время от времени разоблачали и при Дзержинском.

Шахтинское дело не вызвало возражений ни у кого из большевистских лидеров. То, что старые специалисты недолюбливали советскую власть и ждали реставрации - не было секретом. При этом граница между ошибками в работе, разгильдяйством и вредительством была размытой.

3.3. Столкновение стратегий

Активизация «левых» настроений происходила в условиях, когда кризис старой политики становился все более очевидным. И это усиливало споры в руководящем ядре ВКП(б).

Каков был план Бухарина и его сторонников? Бухарин признал, что лидеры партии запаздывали с осознанием новых задач, которые поставил перед страной «реконструктивный период» (то есть модернизация промышленности). Нужно быстрее готовить своих спецов (шахтинское дело, результаты которого Бухарин не подвергал сомнению, показало опасность использования старых спецов), нужно ускорить коллективизацию и создание совхозов, нужно организовать техническую базу не хуже, чем у американцев. Рассказав о первых успехах «реконструктивного периода», Бухарин с тревогой обнаруживает, что советское хозяйство в «вогнутом зеркале» повторяет кризисы капитализма: «там - перепроизводство, здесь - товарный голод; там спрос со стороны масс гораздо меньше предложения, здесь - этот спрос больше предложения» [13, с.394]. Преодолеть кризис можно, установив правильные пропорции хозяйственного развития. Эту задачу должен решить план. Но Бухарин напоминает, что еще в своей полемике с Преображенским предупреждал: «Нельзя переоценивать планового начала и не видеть очень значительных элементов стихийности» [13, с.397]. Приходится подстраиваться под стихию, направляя ее в нужное государству русло. «В своей наивности идеологи троцкизма полагают, что максимум годовой перекачки из крестьянского хозяйства в индустрию обеспечивает максимальный темп развития индустрии вообще. Но это явно неверно. Наивысший длительно темп получается при таком сочетании, когда индустрия поднимается на быстро растущем сельском хозяйстве» [13, с.399]. Так прямо «наивные» троцкисты не формулировали мысль, с которой спорит Бухарин. Но теперь именно эту идею отстаивает Сталин. На практике не получается быстрого роста сельского хозяйства.

Бухарин не может открыто спорить со Сталиным, поэтому он спорит с Троцким (благо, тот не может ответить в прессе). Сталин считал сильнее свою позицию, понимая, что она ближе если не «спецам», то большинству партийных чиновников. Генсек лично собрался дать отпор идеям, изложенным Бухариным. Но рукопись Сталина осталась неоконченной. По мнению В.П. Данилова, О.В. Хлевнюка и А.Ю. Ватлина, «ответ на уровне конкретного анализа экономических проблем не получился, оказался Сталину не по плечу» [22, Т.3, с.12]. Это сомнительно. Позднее Сталин будет развернуто спорить с Бухариным, в том числе и по конкретным экономическим проблемам. Его аргументы будут лучше убеждать членов ЦК, чем аргументы Бухарина. Свои аргументы Сталин изложил в развернутой речи на ноябрьском пленуме ЦК. Но именно в этой речи он «заступился» за Бухарина, противопоставив взгляды, изложенные Бухариным, идеям «правого уклониста» М. Фрумкина.

Сталин не считал целесообразным осенью 1928 года разворачивать открытую дискуссию. Он прекрасно понимал, что в компартии побеждает не тот, кто скажет больше, а тот, за кем останется последнее слово. Наступление на правых началось не с прямой атаки, а с длительной артподготовки, с организационного разгрома структур, на которые опирались правые.

ГЛАВА IV. УКРЕПЛЕНИЕ ПОЗИЦИЙ СТАЛИНА В ПАРТИЙНО-ГОСУДАРСТВЕННОМ РУКОВОДСТВЕ СТРАНЫ

4.1. Аппаратное наступление и политика отставок

Сталин развернул наступление на организации, в которых преобладали сторонники правых. Пропагандистская машина партии, раньше служившая инструментом в руках Бухарина, теперь была переналажена против него.

Началось наступление и на союзника Бухарина, первого секретаря Московской парторганизации Н. Угланова, который продолжал критиковать новую продовольственную политику, опровергая оптимистичные утверждения сталинской фракции. Главную задачу в области идеологической борьбы Угланов видел в борьбе «против проникновения отравленной философии оппозиции в наши ряды». А ведь взгляды, подобные идеям левых, высказывали лидеры Политбюро, которые настаивали на приоритете борьбы с «правым уклоном»! «Разоблаченный» правый уклонист Мандельштам, выступая на пленуме МК и МГК, продолжал развивать идеи о длительности перехода к социализму: «Вся эта огромная масса трудностей, которую мы переживаем, есть длительная полоса».

Битва за Москву стала решающим этапом борьбы между сталинской фракцией и правыми. На этот раз Сталин решил действовать с помощью демократии, натравив на Угланова партийные низы, недовольные НЭПом.

В это время три правых члена Политбюро, Бухарин, Рыков и Томский, подали в отставку. Они утверждали, что в таких условиях невозможно работать. Сталин успокаивал и в то же время убеждал, метод отставок - не большевистский. Нельзя шантажировать товарищей отставкой. Надо решить дело по-хорошему. Орджоникидзе, не понимавший принципиальности разногласий между Сталиным и Бухариным, пытался «сделать все возможное, чтобы их помирить» [44, с.58]. В результате Рыков и Томский взяли заявления назад. Открытая дискуссия между сторонниками Сталина и правыми не развернулась. Бухарин, не взявший заявление об отставке назад, счел за лучшее уклониться от участия в пленуме, но написал проект резолюции, который лег в основу проекта Политбюро. В своем проекте Бухарин и поддержавший его Рыков выступали за форсированные темпы индустриализации. Проект лишь предлагает «сузить фронт» строительства тяжелой промышленности (уменьшить количество планируемых заводов), чтобы сэкономить средства и время строительства. Но уже в этом документе эта экономия сводится на нет, так как предлагается обратить особое внимание и на черную металлургию, и на сельскохозяйственное машиностроение, и о текстиле не забыть [26, Т.3, с.601]. «Фронт строительства» снова расширяется, а при обсуждении на пленуме, когда руководители ведомств и регионов стали лоббировать «свои» стройки, об экономии стало говорить и вовсе невозможно. Каждый делегат хотел «пробить» свой проект, а при экономии - все планы отложат на неопределенный срок.

Ведомственные интересы, ажиотаж великих строек и связанного с ним почета, экономической власти и мощи - определяли настроение партийной элиты в это время.

На ноябрьском пленуме доклады о хозяйственных задачах читали сразу три человека: председатель Совнаркома А. Рыков, председатель Госплана М. Кржижановский и председатель ВСНХ В. Куйбышев. Резких различий между докладами не было, но сам факт выдвижения трех содокладчиков подтверждал - в большевистской партии идет борьба.

Конфликт в Политбюро на пленуме не вырвался на авансцену. Рыкова критиковали чуть больше, чем других докладчиков, но достаточно корректно. В некоторых вопросах его поддерживали и «не правые» руководители.

Рыков еще ведет себя как один из хозяев партии, берет под защиту от обвинений в «правом уклоне» московскую организацию (там только «примиренчество», с этим и Сталин согласен), от обвинений во фракционной работе - Фрумкина (он ошибается, но хороший специалист, не надо его увольнять). Рыков уверенно отражает нападения.

Пленум утвердил напряженный бюджет, который должен был вырасти на 20% при росте национального дохода только на 10%. Темпы индустриального строительства должны были быть сохранены (речь не шла об их быстром росте). Резолюция пленума ставила задачу «борьбы на два фронта - как против правого, откровенно оппортунистического уклона, так и против социал-демократического, троцкистского, «левого», т.е. по существу тоже правого, но прикрывающегося левой фразой, уклона от ленинской линии» [30, Т.4, с.382].

Резолюция, как казалось, свидетельствовала о компромиссе между Сталиным и правыми. Но ситуация не терпела компромиссов, должен был быть выбран или один путь развития страны, или другой. И Сталин продолжил наступление на своих противников.

Сталин, изо дня в день наращивавший свои позиции, все еще не был уверен, что открытое, публичное столкновение принесет победу именно ему. Не дрогнет ли ЦК под действием речей Бухарина и Рыкова - официально самого компетентного в экономике человека? Поэтому, по словам Бухарина, после ноябрьского пленума «были созданы две «линии»: одна - словесные резолюции, другая - это то, что проводилось на деле» [26, Т.4, с.569]. Компромиссные резолюции не выполнялись, Сталин готовил индустриальный рывок. Бухарин же продолжил иносказательную критику Сталина, напомнив ему о ленинском «завещании». Свой доклад на траурном заседании 21 января 1929 года по поводу пятой годовщины со дня смерти Ленина Бухарин так и назвал - «Политическое завещание Ленина». Обобщая последние статьи Ленина (о его письме к съезду открыто речь не шла), Бухарин напоминает, что именно Ленин заложил основы стратегии, которую теперь отстаивает Бухарин. Необходимо «зацепить «наше дело» за частные интересы крестьянина» [13, с.429], а не наносить удары по этим интересам. Имея в виду сталинские планы, Бухарин цитирует Ленина: «Надо проникнуться спасительным недоверием к скоропалительно-быстрому движению вперед, ко всякому хвастовству и т.д. » [13, с.433].

Для Сталина Бухарин оставался опасным идеологическим противником. Против него нужен был сильный козырь, и тут Сталину помогли троцкисты, которые распространили запись разговора Бухарина с Каменевым.

4.2. Осуждение правых

Публикация разговора Бухарина с Каменевым, подлинность которой последний официально подтвердил, позволила Сталину и большинству ЦК перейти в открытую атаку против идеологов правых с позиций борьбы с фракционностью в партии. Бухарин был уличен в тяжком партийном преступлении - попытках создать фракционный блок против Сталина. При этом гласности были преданы его резкие высказывания о Сталине и других членах Политбюро «за глаза», что выглядело очень некрасиво.

От Бухарина потребовали объяснений.30 января 1929 года он зачитал на заседании ЦКК свое заявление, в котором назвал запись Каменева с комментариями троцкистов «гнусной и провокационной прокламацией». Однако ему пришлось признать не только сам факт встречи, но и подлинность зафиксированных Каменевым слов. Бухарин утверждал, что эти фразы вырваны из контекста и поэтому их смысл искажен. Он признал встречу с Каменевым ошибкой и отверг обвинения во фракционной деятельности: «У меня нет разногласий с партией, т.е. с ее коллективной мыслью и волей, выраженных в официальных партийных резолюциях» [26, Т.4, с.572]. Такие же заявления в свое время делали и левые оппозиционеры. Но в устах Бухарина эта фраза была опасней. Ведь он был одним из авторов постановлений XV съезда и пленумов ЦК. Поэтому Бухарин мог толковать их ничем не хуже, чем Сталин.

Бухарин перешел в контрнаступление, в свою очередь обвиняя Сталина в дезорганизации работы подведомственных правым организаций: «Картина яркая: в Правде - два политкома, в ВЦСПС - «двоецентрие», в Коминтерне - предварительная политическая дискредитация... Документ - вернее, его рассылка и т.д. - уничтожает все и всяческие сомнения и колебания. В то же время трудности, стоящие перед страной, настолько велики, что прямым преступлением является трата времени и сил на внутреннюю верхушечную борьбу. Никто не загонит меня на путь фракционной борьбы, какие бы усилия ни прилагались к этому» [26, Т.4, с.576].

Однако обсуждение документа Каменева и заявления Бухарина складывалось не в пользу правых. Многие лидеры партии были чисто по-человечески обижены.

Для изучения троцкистской прокламации была создана комиссия ЦКК, в которую включили и Бухарина. Но на заседание комиссии его не позвали, а предложили внести свои поправки в подготовленный Сталиным проект решения по этому делу. Встреча Бухарина и Каменева была названа «фракционными переговорами», что считалось большим прегрешением перед партией. Бухарин не соглашался с этим, тем более, что «проект резолюции неоднократно ставит рядом т. Сталина и партию как равновеликие величины, или же прямо заменяет тов. Сталина Центральным Комитетом, а ЦК - тов. Сталиным. На этом «смешении» сроится обвинение тов. Бухарина в нападении на ЦК» [26, Т.4, с.607], - говорилось в обращении Бухарина, Рыкова и Томского 9 февраля. Действительно, Бухарин критикует Сталина, а не Политбюро и ЦК, решения которых вырабатывались при их участии.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7

Голосование

Как вы оцениваете работу нашего сайта? Отлично Хорошо Нормально Плохо Результаты