На протяжении 20-х годов удельный вес частной торговли на селе (сюда включались и деревня, и аул) оставался довольно высоким.
Согласно переписи 1926 года среди казахского населения насчитывалось 1680 так называемых одиночек, занимавшихся частной торговлей. Кроме того, торговые операции осуществляли 26 хозяев с наемными работниками (то есть крупным капиталом) и 309 хозяев, которым помогали только члены их семей. Особенно сильные позиции частная посредническая торговля имела в глубинных казахских районах. Не зря Казкрайсоюз в одном из своих отчетов за вторую половину 20-х годов был вынужден констатировать, что «южный и центральный Казахстан, будучи недостаточно охвачены кооперативной сетью (имеется в виду потребительской кооперацией). Представляли местами сплошную кооперативную пустыню. И при отсутствии конкуренции со стороны государственных и кооперативных органов в «пустыню» эту сразу же устремился торговый и ростовщический капитал.
Но по мере расширения торговопроводящей сети, увеличения объемов товарооборота в государственной и кооперативной торговле, развития снабженческо-сбытовой кооперации, активизации заготовительных операций через государственные пункты и фактории посредническая торговля, утрачивала свой еще совсем недавно всеобъемлющий характер в Степи. Сворачивало свою активность и ростовщичество, которое вытеснялось организованным денежным рынком, в частности различными, формами государственного и кооперативного кредита. Одним словом, и саудагеры и алыпсатары, и далдалы постепенно уходили из аула, утрачивая там свое экономическое влияние [28].
Процесс этот развивался параллельно тем социально-экономическим преобразованиям, которые с каждым годом все больше сужали круг объектов торгово-ростовщической эксплуатации. Что касается ее субъектов, то в ходе осуществления политики ограничения и вытеснения эксплуататорских элементов, расширения государственной и кооперативной торговли, внедрения в практику организованного кредита исчезали и они. На начало 30-х гг. удельный вес частной торговли на селе снизился до 60%, а с завершением коллективизации и оседания эти явления в массовом виде перестали существовать.
Таким образом, частнокапиталистический уклад в ауле имел ряд особенностей. Прежде всего, он не отличался «чистыми» укладными характеристиками (что, кстати, затрудняет его локализацию). Казахский ayл знал немало примеров, когда то или иное эксплуататорское хозяйство приближалось по целям производства к капиталистической модели, но по способам их достижения оставалось все тем же фрагментом традиционного механизма. Следовательно, частнокапиталистический уклад по ряду параметров смыкался с докапиталистическим типом хозяйства, широко используя существовавшие общественные формы и подчас интегрируясь с ними в некое симбиотическое единство. На каком-то функциональном отрезке интенсивность докапиталистических признаков могла возрастать, и в этот момент капиталистический уклад, оставаясь таковым по внешней форме, по своему внутреннему содержанию начинал отражать уже, другое качество-переходного или межукладного характера (к сожалению, эта грань очень часто не замечается исследователями)
2 ОСОБЕННОСТИ ПРОЦЕССА РАССЛОЕНИЯ И СОЦИАЛЬНОЙ СТРАТИФИКАЦИИ
2.1 Характер и механизм дифференциации в казахском ауле
Сложившаяся в эпоху позднего средневековия организация системы власти у казахов явилось закономерным результатом длительного исторического развития и взаимодействия сложных социально-экономических и протестарно-политических процессов в среди кочевого населения Восточного Дешт-и-Кыпчака. Она получила свое оканчательное оформление в течение 15 века в Казахском ханстве и просеществовала до серидины 19 века. В социально-экономическом отношении казахский аул представлял собой глубоко структурированное общество. Корпоративный эгалитаризм, ярко расцвечивавший внешние грани традиционного институционально-надстроечного комплекса служил не более чем декорумом, за которым проступали достаточно сильная социальная динамика и высокий потенциал социальной мобильности. Значительное накопление богатств на одном полюсе структуры и огромная концентрация неимущих и малоимущих масс на ее противоположной стороне однозначно указывали на крайне несправедливый характер распределения общественного продукта.
Понятно, что интенсивно воспроизводившаяся в недрах общины социальная дифференциация не могла не привлекать внимание тех органов, которые проводили в казахском ауле политику социально-экономических преобразований. Однако при этом ее сущностный аспект осознавался далеко не всегда адекватно. Что находило проявление как в логике принимаемых решений, так и в попытках их теоретического обоснования.
При ознакомлении с директивными материалами Краевой партийной организации становится заметным, что в своих представлениях по поводу социальной ситуации в ауле она исходила из известного постановления Х съезда РКП (б) «Об очередных задачах партии в национальном вопросе». Лежащие в основе этого документа тезисы Сталина и поправки к ним Сафарова ориентировали партийные организации национальных окраин Востока на ликвидацию «патриохально-феодальных отношений в среде самих ранее угнетенных наций». В контексте столь однозначно сформулированной установки было дано понять, что в качестве доминирующего следует признать патриархально-феодальную модель [29].
Но одно дело принять данный тезис в виде исходной абстрактно-теоретической посылки и совсем другое - проникнуться его глубинным содержанием, то есть предметно разобраться, как докапиталистические отношения реализуются в конкретно-повседневной практике. Хотя эта задача в своей проекции выходила на область как будто бы знакомых и понятных обыденных империй, она, тем не менее, оказалась настоящем камнем преткновения. В большой части именно этим объясняется то обстоятельство, что местные партийные, советские и хозяйственные органы, демонстрируя в целом понимание роли докапиталистических отношений в ауле, все же не сумели до конца выйти за пределы неуверенных, а подчас и просто аморфных знаний о механизме и специфике их функционирования.
Неслучайно очень часто на образ действовавших докапиталистических отношений переносилась атрибутика социально-экономических связей более высокого порядка в виде таких категорий, как «классовое расслоение», «сельский буржуа», «кулак», «сельскохозяйственный пролетариат» и т.п. Другими словами, происходила своеобразная аберрация, когда в силу отсутствия детального знания о реально разворачивавшихся процессах и явлениях аксиоматическое мышление пыталось раскрыть их через понятийно-категориальный аппарат, не соответствовавший данной объектной сфере.
Следствием этого явилось игнорирование принципиальных различий и в типах социальной дифференциации. Если дословно обозначить докапиталистическую и капиталистическую формы расслоения как некие феномены «А» и «Б», то выясняется, что под первым нередко понималось то, что в действительности отражало суть исключительного второго. Для примера обратимся к резолюциям III Пленума Казахского краевого комитета РКП (б) (9-11 апреля 1925года), где прямо утверждалось что «растущая товарность … скотоводческого хозяйства на основе рыночных отношений с неизбежностью проводит и в условиях Киргизии к расслоению аула». В итоговых документах VI Казахстанской краевой конференции ВКП (б) 15-23 ноября 1927года публиковалось: «…Байство, сосредоточив в своих руках значительную часть средств, производства и на основе рыночных отношений применяя формы капиталистической эксплуатации, экономически подчиняет себе эти массы на основе, главным образом, докапиталистической эксплуатации». Еще более туманные характеристики содержатся в материалах V Казахстанской краевой конференции РКП (б) 1-7 декабря 1925 года, которая, отмечая полунатуральный характер казахского хозяйства, тут же указывала, что «вовлечение его в сферу товарно-денежного оборота в большой мере, чем где-либо, сопровождается разрушительными стихийными процессами» [30].
Таким образом, чтобы заметить характерное для социально-экономического анализа тех лет смешение совершенно разнопорядковых типов расслоения, когда подразумевался один класс явлений, а вырисовывался, судя по описанию, ему противоположный; имелась в виду докапиталистическая дифференциация, а смысловой контекст, насыщенный такими понятиями, как рыночное отношение, товарность, товарно-денежный оборот и т.п., невольно указывал на нечто другое.
Отсутствие четких представлений по поводу проблемы социального расслоения в ауле видится и в других коллизиях. Так, историографическая традиция располагает прецедентами, когда признавалось вполне приемлемым распространять на казахский аул дифференцирующие процессы, развивавшиеся по законам товарного производства и имевшие своей результирующей образование новых классов - сельской буржуазии и сельского пролетариата. Причем в этих случаях мы сталкиваемся уже не с каким-то непроизвольным смещением смысловых акцентов или недопониманием глубинной природы явления, а с совершенно осознанной позицией (хотя, конечно, и она исходила также из методологического дилетантизма).
В данной связи можно напомнить, например, выступление С. Садвакасова на VI-й Казахстанской краевой конференции ВКП (б) в 1927 году, где он заявил, следующее: «У нас казахский аул в основном является товарным исходя из такой точки зрения, мы должны подойти к нашим политическим мероприятиям». В этом же смысле представляют интерес прозвучавшие в прениях VII-й Всеказахской партконференции 30 мая 6 июня 1930 года обвинения в непонимании «живой революционной теории», направленные в адрес У. Джандосова, К. Мустамбаева и др. Последние, как, оказалось, имели неосторожность откровенно сказать, что «сколько бы мы ни любили казахского батрака, его нельзя отнести к пролетариату» [31].
Таким образом, в приведенных иллюстрациях явно присутствует мысль о существовании в казахском ауле моментов капиталистического расслоения. Характерно, что эта идея обыгрывалась не только, если можно так выразиться, на трибунно-декларативном уровне (хотя и это представлялось не столь безобидным, ибо определенным образом могло влиять на характер и содержание принимаемых управленческих решений). В ряде случаев предпринимались достаточно серьезные попытки оформить ее в виде теоретической концепции.
Известный исследователь истории Казахстана Г. Тогжанов, развивал следующую посылку: «...Казахское хозяйство уже не оставалось натуральным. Байское хозяйство в массовом порядке производило на рынок продукты животноводства... и покупало на рынке не только необходимые предметы потребления, но и средства производства для дальнейшего расширения улучшения своего хозяйства. Середняцкое хозяйство же не могло существовать без рынка, -- часть своих сельскохозяйственных продуктов он вынуждено было продавать на рынке... Бедняк тоже был подчинен рынку, вынужден был продавать свою рабочую силу для того, чтобы покупать минимально необходимые продукты для своего существования. Такое положение стало возможным в результате расслоения казахского крестьянства и развития за счет среднего крестьянства двух новых типов бая, подобного русскому кулаку и жалши, подобного русскому батраку или бедняку с наделом, занимающемуся отхожим промыслом. Такой процесс означает коренное разрушение самодовлеющего натурального хозяйства и превращение его в товарное хозяйство. Все основные противоречия, которые свойственны всякому товарному хозяйству, к концу XIX века имели место в казахском ауле. Сосредоточение основных средств производства (скота) в руках меньшинства баев, вытеснение большинства казахов в ряды деревенской бедноты и сельскохозяйственного пролетариата... - все это было уже не редкостью, а обычным повседневным и массовым явлением в казахской жизни» Г. Тогжанов настаивал на существовании в ауле капиталистического типа расслоения, причем в его массовой форме.
Данная трактовка получила развитие в современной историографии. Ее явную проекцию можно обнаружить, например, у Б.С. Сулейменова, который применительно к предреволюционному аулу находит правомерным констатировать процесс классового расслоения и образования на его основе «новых классов» баев (кулаков) и наемного батрачества (сельскохозяйственного пролетариата).
Л.П. Кучкин, изучавший проблему советизации казахского аула, характеризуя в одном из сюжетов кочевание различных социальных групп, низшую социально-экономическую группировку обозначает как пролетариат, а высшую как капиталистический слой. Понятно, что такой расклад предполагает отнюдь не докапиталистический тип расслоения. Конечно, не исключено, что данный материал перенесен в авторский текст непосредственно из источника, так сказать, в «снятом» виде, но тогда не ясно, почему такой серьезный исследователь, как А.П. Кучкин не подверг его критическому осмыслению. В этой же связи привлекают внимание и выводы, сделанные С.А. Сундетовым. Хотя в его позиции, благодаря подчеркиванию, примата докапиталистических начал, больше гибкости, чем в жесткой концепции Г. Тогжанова, он, тем не менее, также не отходит от тезиса, что «в результате классового расслоения аула шел процесс формирования казахской буржуазии и сельскохозяйственного пролетариата...» [32].
Проблема расслоения аула в той или иной степени освещается во многих работах, событийную канву которых составляют исторические перипетии 20-х годов. Однако зафиксированные в них концептуальные подходы не выявляют того же многообразия.
По сути, почти все они сводятся к единой логической конструкции. Если отбросить незначительные нюансы, то нельзя будет не обратить внимания, что в основе лежит ее своеобразное калькирование тех историографических оценок, которые были даны процессам, разворачивавшимся в тот же период в более развитых центральных регионах страны. Известно, что там, в результате революционно-преобразующей политики Советского государства почти сразу же произошло осереднячивание деревни, выражавшееся не только и не столько в подтягивании хозяйственных характеристик подавляющего большинства крестьянских дворов до уровня средних параметров, сколько в их эволюции в сторону мелкотоварного производства. Учитывая эту важную предпосылку, историография определила в качестве главного момента переходного периода в деревне борьбу стихийной товарно-капиталистической и социалистической тенденций.
В доколхозный период докапиталистические отношения и соответствующий тип расслоения признаются более чем реальным обстоятельством. Но при этом в силу расплывчатого понимания механизма данного типа социального размежевания на него неосознанно экстраполируются моменты, присущие исключительно капиталис-тической модели дифференциации. Сторонники второй версии считают возможным констатировать примат традиционных личностных связей лишь до кануна коллективизации. Далее, то есть где-то к середине концу 20-х годов, по их мнению, достаточно массовое развитие в ауле получает уже качественно иная тенденция, а именно - стихийная товарно-капиталистическая, реализовывавшаяся помимо всего прочего и в капиталистическом характере расслоения.
Известно, что процесс капиталистической дифференциации крестьянства развивается под определяющим воздействием законов товарного производства и, в первую очередь, под давлением такого мощного регулятора, как закон стоимости. Следовательно, товарная экономика, рынок, свободная игра рыночных сил являются теми началами, без которых экономический механизм раскрестьянивания попросту не может «запуститься». Только с превращением этих моментов в действенные факторы социально-экономического бытия структуры разложение буржуазного типа становится реальностью. И что понятно, ибо социальное расслоение выступает при этом как результат различий в отношениях к условиям рынка, как следствие некоего стихийного соизмерения индивидуальных условий производства со среднеобщественными.
Социальным итогом развивавшейся в данном направлении тенденции было образование новых по отношению к докапиталистическим способам производства классов и слоев. В.И. Ленин по этому поводу писал: «...Крестьянство... совершенно разрушается, перестает существовать, вытесняемое совершенно новыми типами сельского населения, типами, которые являются базисом общества с господствующим товарным хозяйством и капиталистическим производством. Эта типы сельская буржуазия... и сельский пролетариат, класс товаропроизводителей в земледелии и класс сельскохозяйственных наемных рабочих». При этом он не забывал подчеркнуть, что процесс этот может «тянуться годами и десятилетиями» в виде разорения и ухудшения «условий хозяйства мелких земледельцев» [33]. И, тем не менее, объективный ход аграрной эволюции в условиях преобладания вещных отношений неизбежно вел к тому, что «крестьянин, производящий при помощи своих собственных средств производства, либо мало-помалу превращается в мелкого капиталиста, уже эксплуатирующего чужой труд, либо лишается своих средств производства и превращается в наемного рабочего».
Таким образом, экономическая суть буржуазного типа расслоения заключается в развитии под влиянием законов товарного производства процессов дифференциации мелких товаропроизводителей на сельскую буржуазию и сельскохозяйственный пролетариат.
Следовательно, в рассматриваемый период слой мелкотоварных производителей был здесь еще узок. И это закономерно, так как накопление и, следовательно, возможности трансформации простого воспроизводства в расширенное блокировались социальной организацией традиционной структуры и действовавшими в недрах ее институциональными отношениями. Для разрыва этого сдерживающего комплекса было необходимо «вычленение индивидуального хозяйства из системы натурального производства и докапиталистических отношений собственности» [34]. В исследуемые годы как раз этого и не произошло. Поэтому всякие рассуждения о капиталистическом типе расслоения, понимаемом как разложение мелкотоварного массива на сельскую буржуазию и сельскохозяйственный пролетариат, применительно к казахскому аулу утрачивают свои рациональные основания. В самом деле, о какой капиталистической сегментации крестьянских хозяйств можно говорить, если отсутствовал даже ее объект в виде достаточно массового мелкотоварного производства.
Теперь, что касается второго взгляда на проблему. Совершенно очевидно, что выработанные в его пределах представления обладают относительно большей объективностью. Тем не менее, признать их справедливыми можно лишь до тех пор, пока они развивают идею о докапиталистическом характере процесса социального расслоения в ауле. В той же части, где речь заходит о механизме данного типа дифференциации, логика рассуждений становится уязвимой. Происходит это потому, что в арсенал понятийных средств вводятся такие категории, как товарное производство, пролетаризация, сельская буржуазия и т. д. Между тем, как уже не раз говорилось, все это атрибуты явлений и процессов большее высокого порядка.
Итак, проблема расслоения фокусирует в себе мощные актуализирующие предпосылки, то есть стимулом к ее постановке служит отнюдь не праздный интерес. Разумеется, предпринимаемая в этой связи попытка не претендует на исчерпывающее решение обозначившейся задачи, поскольку в данном случае исследовательские амбиции не идут дальше стремления «закинуть пробный камень».
В качестве универсального института докапиталистических социумов выступала община. Социально-экономическая история традиционной аграрной структуры Казахстана в доколхозный период была так же пронизана реалиями данной формы организации производительных сил. При этом казахская община, как и все ее аналогия, сохраняла такое «сквозное» качество, как дуалистичность структуры. Если иметь в виду скотоводческую общинную организацию, то здесь феномен двойственности конституировался в совместной собственности на землю и частной на скот, коллективном производстве и индивидуальном присвоении. В диалектическом борении этих начал локализовался источник имущественной и социальной мобильности, ибо, как отмечал К. Маркс, дуализм общины служил потенциальным зародышем разложения», он суть «элемент, разлагающий первобытное экономическое и социальное равенство».
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11
