Никита был у дантиста К[острицкого], только через него слышала про вас немного. Радуюсь, что у бедного Алексея больше не болят зубы и что он кончил с вами свою работу.
Надеюсь что Iza B.74 благополучно приехала и поправилась после операции. Пожалуйста, кланяйтесь им всем тоже Ил. Татищеву.
Кто с вами из людей, надеюсь, что добрый Тетеретников поехал с тобой. У меня только остались Ящик и Поляков, которыми я не могу достаточно нахвалиться, такие чудные верные люди. Они служат у меня за столом и очень ловко подают. Кукушкин с Ящиком большие друзья и много болтают.
6 дек[абря] <день именин Николая. - Ю.К.> все мои мысли будут с тобою, мой милый, дорогой Ники, и шлю тебе самые горячие пожелания. Да хранит тебя Господь, пошлет тебе много душевного спокойствия и не даст России погибнуть!
Крепко и нежно тебя обнимаю. Христос с вами.
Горячо любящая тебя
твоя старая Мама.
Письма великой княгини Ольги Александровны - великой княжне Марии Николаевне
5-6 декабря 1917 г. Ай-Тодор
Здравствуй моя дорогая душка Мария!
Получила открытку твою в письме одной из сестер, за что очень благодарю. Только что пили чай Зина Менгден и Николай Федорович. Мы их встретили в саду - они шли к морю, а мы с Николаем Александровичем были заняты собиранием шишек и грибов. Собрали много того и другого. Занятие очень веселое и полезное - в особенности тащить в гору домой!
Зина ужасно милая, и чем больше и больше ее знаешь, тем больше можно ее любить и даже любоваться ее характером и душой: простой, хороший человек. Бабушка ее нежно любит. Фиалки цветут в саду - не в лесу, а так, в клумбах. Знаешь, куст такой - Oleo Fragrance называется - чудно пахнут мелкие беленькие цветочки? А листья немного похоже на «Ноlly». Теперь это тоже в цвету. Хризантемы опять начали цвести, и погода теплее, сегодня идеально было.
Тихон долго рассматривал Зину, а затем собрался заплакать, и его отец ничего лучшего не нашел сказать: «Тишенька, не стоит на нее смотреть». Она очень смеялась, а Ник. Федорович спросил ее, вернется ли она когда-нибудь в дом, где с нею хозяин так нелюбезен, - и она сказала, что да, она любит, когда говорят так прямо и грубо. Потом я, тоже не думая, сказала, что теперь я такая же толстая, как Вы, и т.д., - а она, бедная, в отчаянии от своей полноты и не любит, когда это замечают.
Кончаю письмо 6-го декабря. Вспоминаю всегда чудный парад всех любимых частей и как мы любили этот день. Николай Александрович, будучи тоже именинником сегодня, был вместе со мною приглашен завтракать к бабушке. Ели крабы, и курицу, и печенье, яблоки. Затем пришел другой именинник, а именно Николай Федорович, и мы, попрощавшись, вернулись домой к Тихону и больше не выходили, т. к. он так уютно лежал у меня на коленях, сперва кушал чрезвычайно долго и со смаком, а затем улыбался и играл со мною, что было невозможно его оставить! В начале холодов было у нас очень холодно в квартире, в особенности в спальне - не больше 8-10 градусов, и ночью бедный маленький просыпался с ледяшками вместо ручек - и только отогревался у меня в кровати! Так жалко его! Но слава Богу, он не простудился, и теперь топят и стало теплее.
Ну до свиданья, толстая моя душка Мария. У бабушки стоит открытка от Алексея79. Она была очень рада ее получить. Вся семья Кукушкиных80 шлет свой привет всем. Храни вас Господь Бог, дорогие мои.
Любящая тебя
твоя старая тетя Ольга.
23 февраля 1918 г. Ай-Тодор
Милая душка Мария,
Спасибо за твое письмо хорошее. Наверное, если ты катаешься теперь с горки в саду, у тебя еще прибавилось много шишек на лбу и синяков повсюду. У нас тут что день-то новость, да, конечно, неприятные новости. Они не касаются семьи Кукушкиных особенно, Ай-Тодор - уже не собственность дяди Сандро. Конечно, много очень разговоров и событий, которые ежедневно меняются, - по этому поводу. По всему побережью то же самое. Пока дом еще не отняты, т.е. можно в них жить. Погода все еще холодная - вот на днях 5 мороза, и снег полежал и лишь растаял на другой день. Тихон совсем не гуляет - очень редко, когда тихо - выносим, и он сперва очень радуется и рассматривает все вокруг, но очень быстро его шляпа оказывается на одном боку или над самыми глазами и он делается сонным. Жаль, что нет колясочки; на руках таскать его по горам утомительно - да и ему не очень удобно. Давно обещали дать нам колясочку маленькой Ирины81 (у них две) но, вероятно, со всеми неприятностями и волнениями просто забыли, а мне стыдно напомнить. Дождемся тепла - и тогда спрошу опять. С трудом получаем свои деньги из банка. Дают не более трехсот в месяц - этого при ужасной здешней дороговизне не хватает. И так на этой неделе пришлось продать две пары сапог Ник[олая] Ал[ександровича]. - Смешно? не правда ли? К счастью, добрая милая Наталья Ивановна Орж[евская] прислала нам своего масла и окорока (нам и бабушке), и мы блаженствуем. Посылка после 2-х месяцев приехала благополучно. Получает ли от нас письма Илюша? Я ему <?> писала, но как будто письма оттуда и туда не ходят теперь. То же из Госпиталя - давно не было вестей, и я начала за них беспокоиться. Тихон такая душка невероятная! Когда встретишься с ним глазами, он сразу начинает улыбаться и «га!» говорит, знает собак, любит их гладить и щипать за уши. Много стал великолепно понимать, а лицо круглое, краснощекое и аппетитное - ужасно милое выражение глаз и рта. Одним словом - лучше лучшего. Добрый Ящик очень был рад твоему поклону и массу вещей приказал тебе и всем написать. Он все еще не поправился, и я каждый день у него сижу и разговариваем. Мечтаем о жизни в станице, и он рисует планы мест, которые можно было бы купить (если бы были деньги). Очень приятно хоть помечтать о жизни уютной и среди милых людей. Очень часто приходит Зина к нам чай пить. Мы ее полюбили. Она очень простая и хорошая, и с нею можно по душам говорить - и она с нами тоже. С Тихоном не умеет обращаться и на всё, что бы он ни делал - делает ему улыбку и говорит: «Очень хорошо». Вчера, говорит, была в том доме Мити, но я ее не видела. Ничего нового не рассказывала, у них моторы отняли, и они все сидят по домам.
Мне как-то не пишется… Так много бы сказала, если увидела вас! А что Иза? Все еще на квартире? Видят ли ее другие? Правда ли, что она невеста Вали? То, что сестры называют «слабостями», - тут неисчислимое количество все время, так что это вполне понимаем. Послезавтра наш Тишка делается «полугодиком» уже. Быстро время идет. По новому календарю - ему уже давно больше… Посылаю 4 карточки - они не новые, а все с ноября месяца. Теперь ничего нельзя достать, чтобы снимать; посылаю, ибо ты любишь получать карточки. Бабушка и мы очень сердечно вас всех целуем и обнимаем. Храни вас Господь.
Любящая тебя, душка Мария,
твоя старая и любимая тетя Ольга.
Последний год и десять лет.
К весне 1918 г. обстановка в Крыму резко обострилась. Ялтинский Совет требовал немедленной казни всех Романовых, а Севастопольский - ждал приказа от Ленина. Комиссар Задорожный от имени Севастопольского Совета объявил Романовым, что они, как и лица их свиты, должны поселиться в имении Дюльбер, ранее принадлежавшем великому князю Петру Николаевичу. По его словам, эта акция была продиктована прежде всего заботой о безопасности членов бывшей императорской семьи. Замок Дюльбер по сравнению с открытым и незащищенным Ай-Тодором представлял собой крепость, в которой можно было укрыться.
В намерения Ялтинского Совета входил захват и расстрел заложников. Севастопольский Совет действовал в значительной степени по указанию Москвы. Положение с каждым днем становилось все опаснее. Однажды ночью к Дюльберу прибыл отряд Ялтинского Совета, намереваясь проникнуть во дворец. Задорожный отказался впустить кого бы то ни было. Ялтинский Совет наступал, и Задорожный вынужден был направиться в Севастополь за поддержкой. Тюремщики Романовых превратились в их защитников. Задорожный, желая спасти своих поднадзорных от расправы, объявил им, что из-за недостатка людей он не может гарантировать безопасность и поэтому настаивает, чтобы члены царской семьи также взяли на себя охрану Дюльбера. По его требованию была создана ночная сторожевая вахта.
Судьба всех членов бывшей императорской семьи висела на волоске. К началу лета Ялта была занята немцами, начавшими оккупацию Крыма. Для узников Дюльбера это оказалось в тот момент спасением.
Между тем в Крым из разных источников поступали сообщения о смерти императора. Так, в пришедшей 1 августа 1918 г. телеграмме из Киева говорилось, что Николай убит 16 июля, но Александра Федоровна и Алексей живы и находятся в безопасности…
По свидетельству Ксении Александровны, силы вдовствующей императрицы из-за нервного напряжения были на исходе, и боясь за ее здоровье, они с Александром Михайловичем противились проведению церковных панихид по Николаю II.
В сентябре 1918 г. Марию Федоровну по заданию Датского Красного Креста посетила датская медицинская сестра Ингеборг Ларсен, доставившая императрице письма от датской королевской семьи. Мария Федоровна сказала ей, что очень тоскует по Дании и особенно по Видёре (королевский дворец под Копенгагеном), но выразила сомнение, что в ближайшем будущем ей удастся приехать в Данию. По словам Ларсен, Мария Федоровна «была убеждена в том, что ее сын - царь Николай II - жив, и не верила слухам о его убийстве. Поэтому она хотела остаться в России»84.
Осенью 1918 г. один из самых преданнных Марии Федоровне людей из ее ближайшего окружения князь Георгий Шервашидзе направил в Петроград датскому посланнику Харальду Скавениусу письмо, в котором просил сделать все возможное для выезда императрицы из России:
«<…>85 в нынешних условиях Ее Величество подвергается различного рода опасностям и унижениям, которые постоянно возрастают. В связи с этим крайне необходимо переправить Ее Величество в безопасное место, укрыв ее там от несчастий и бед, где она могла бы иметь гарантии безопасности.
Я вижу только два таких места: Данию, которая является дорогой родиной Ее Величества, и Финляндию, где Ее Величество всегда пользовалась любовью и уважением населения. Но главный вопрос состоит в том, каким образом и когда возможно осуществить этот проект. Я, к сожалению, совершенно беспомощен, чтобы дать Вам какой-либо совет. И великий князь Александр Михайлович, и князь Долгорукий, и я живем здесь совершенно как затворники, не ведая о том, что происходит за стенами места нашего пребывания. Не видя никого в Ай-Тодоре, мы не в состоянии что-либо организовать, ни даже предложить, как это сделать.
Находясь в таком жалком и печальном состоянии, я счастлив был узнать, что Ее Величество в Вашем лице имеет энергичного рыцаря и поборника, готового всегда выступить в защиту интересов Ее Величества.
В качестве министра Дании Вы являетесь в данный момент тем единственным лицом, к которому можно обратиться за оказанием помощи и поддержкой в наших усилиях, направленных на облегчение участи Ее Величества. Поэтому с надеждой и доверием я жду от Вас решения этого вопроса, который нас всех здесь очень тревожит.
Единственно, в чем я совершенно уверен, - это то, что отъезд Ее Величества должен быть организован официальным образом, т.е. что Ее Величество должна отправиться в путь в сопровождении эскорта, в том числе делегата от центрального правительства (народных комиссаров), а также одного из членов Датской миссии, если Вы найдете это возможным.
Что касается остальных, то я не могу дать Вам какого-либо указания и совета.
У меня нет никаких представлений о том, удастся ли, несмотря на плачевное состояние железных дорог, провезти поезд Ее Величества через территорию всей России до границ Финляндии или, может быть, лучше организовать отъезд отсюда до Констанцы на французском пароходе с тем, чтобы уже оттуда отбыть в Данию.
Единственное, о чем я прошу Вас, это иметь в виду, что Ее Величество никогда не согласится покинуть эти места, если не будет предложения о возможности увезти с собою ее дочь - великую княгиню Ксению вместе с ее семьей.
Это все, глубокоуважаемый господин министр, что я из чувства долга обязан довести до Вашего сведения.
Ваше благородное и мужественное поведение летом, в период правления Керенского, дает мне уверенность в том, что в настоящих условиях Вы будете действовать таким же образом, и я премного огорчен, что, находясь далеко от Вас, не имею возможности быть Вам чем-то полезным в ходе обсуждения данного вопроса.
С огромным нетерпением буду ждать получения Вашего ответа, который Вы, может быть, сочтете необходимым передать мне через подателя этого письма.
Ваш преданный слуга
Г. Шервашидзе
P.S. Господин Сургенсон является доверенным лицом великого князя Александра Михайловича. Он очень хорошо говорит по-немецки. Во время пребывания в Петрограде он будет находиться в Вашем распоряжении с тем, чтобы дать Вам всю информацию, которая Вам потребуется.
Г.Ш.»
Det Kongelige Bibliotek, K? benhavn. Пер. с фр.
3 октября 1918 г. Мария Федоровна получила от своего племянника, датского короля Кристиана Х, письмо, в котором он выражал соболезнование по поводу гибели Николая II. В ответном письме, направленном тогда же в Копенгаген, она писала: «Ужасающие слухи о моем бедном любимом Ники, кажется, слава Богу, не являются правдой, т. к. после нескольких недель жуткого ожидания я поверила в то, что он и его семья освобождены и находятся в безопасности.
Можешь представить себе, каким чувством благодарности к нашему Спасителю наполнилось мое сердце!
Я ничего не слышала от него с марта, когда они были еще в Тобольске, так что ты можешь понять, какими страшными для меня были все эти месяцы. Теперь, когда со всех сторон мне говорят об этом <что Николай жив. - Ю.К.>, должна же я надеяться, что это действительно правда. Дай-то Бог!..Ужасно быть отрезанным от всех когда-то любимых и даже не получать писем - единственного утешения в долгой разлуке.
В данный момент мы живем свободно и спокойно, надеясь на светлые времена. Мы все здоровы. Сын Ольги бегает сейчас вокруг, и он такой милый и всегда в хорошем настроении. Это радость видеть, как она счастлива. Она и Ксения просят меня кланяться тебе и Александрине»86.
Осенью 1918 г. в Крым с семьей приехала княгиня Л.Л. Васильчикова. Она с трудом вырвалась из Петрограда, где была подвергнута допросу в ЧК. В своих воспоминаниях княгиня описала разговор, состоявшийся между ней и Марией Федоровной на следующий день после приезда. «Императрица во всех подробностях расспросила меня о моем пребывании в Петербурге и Москве, о условиях жизни, о настроении жителей, о допросе меня Урицким и заключении в ЧЕКА. «Мне говорили, что Вы сидели в одной камере с Н.С. Брасовой. Какие у нее известия о Мише?»
Боясь вопроса о Государе, я старалась растянуть рассказ о том немногом, что я знала про Михаила Александровича, но, наконец, она меня спросила: «А что Вы слышали про моего старшего сына?» Я ответила, что до Москвы дошли самые страшные слухи. Видя мое смущение, Императрица сказала успокоительным тоном: «Да, я знаю, что говорят, но у меня другие сведения!» Когда я упомянула об этом разговоре великой княгине Ольге Александровне, она мне прямо сказала: «Я знаю, все думают, что мой старший брат убит, но у Мам имеются сведения, что он жив!»»87.
Васильчикова далее отмечает, что некоторые приписывали такой оптимизм известию, привезенному в Крым женой киевского губернского предводителя дворянства, члена Государственного Совета Ф.Н. Безака Еленой Николаевной Безак, «что слухи об убийстве Государя будут ложные». «…в июне 1918 г., - рассказывает Л.Л. Васильчикова в своих воспоминаниях, - в Киеве князь Долгоруков, который командовал войсками гетмана Скоропадского, позвонил вечером по телефону и вызвал к себе последнего предводителя дворянства Безака, просив его никому этого не разглашать. Кроме самого хозяина и его супруги, он застал там некоего графа фон Альвенслебена, генерал-адъютанта германского кайзера Вильгельма II, который состоял при фельдмаршале фон Эйхоре, командовавшего немецкими войсками на Украине. После того как все присутствующие принесли клятву о молчании, Альвенслебен объявил, что через несколько дней разнесется слух, что Государь умерщвлен. В действительности же немцы его спасут. Г-жа Безак немедленно поехала в Крым, чтобы предупредить императрицу, а сам Безак и князь Долгоруков остались в Киеве. Точно в назначенный Альвенслебеном день известие об убийстве государя разнеслось по городу. Нечего говорить, ни Безак, ни Долгоруков не присутствовали на официальной панихиде в дворце гетмана и, чтобы избежать неудобных объяснений, оба они уехали на пару дней за город. Вернувшись в Киев, они к своему превеликому удивлению узнали, что граф Альвенслебен не только присутствовал на панихиде, но что он обливался слезами. Считая, что граф слегка «переборщил», они отправились к нему за объяснениями. Граф или был занят, или уехал загород. Когда им наконец удалось его разыскать, Альвенслебен с видимым смущением признал, что намечаемое спасение не удалось и Государь действительно погиб.
Как все это объяснить? Не исключено, что всесильные тогда немцы действительно планировали спасение Государя с тем, чтобы убедить его расписаться под постыдным Брест-Литовским договором, и, когда он отказался это сделать, они предоставили его своей судьбе. Какой бы ни была истинная версия, я лично не сомневаюсь, что эпизод с Альвенслебеном объясняет убежденность императрицы, что Государь еще жив»88.
Эта убежденность императрицы заколебалась, когда в конце сентября 1918 г. с большими трудностями в Крым из Петрограда прибыл П.П. Булыгин с сообщением об убийстве царя и его семьи. Несколько месяцев он возглавляет личную охрану императрицы, налаживает офицерскую охрану всех дворцов, где жили члены царской фамилии, но в январе 1919 г. получает от императрицы высочайшее распоряжение участвовать в расследовании убийства царской семьи. Мария Федоровна сама уже начинает говорить об убийстве. Через Европу, Англию, Порт-Саид, Аден, Цейлон, Гонконг, Японию, Владивосток, Омск Булыгин попадает в Сибирь вместе с есаулом Кубанского дивизиона А.А. Грамотиным. По приказу адмирала А.В. Колчака, в это время Верховного правителя России, он поступает под начало судебного следователя Н.А. Соколова и помогает ему в расследовании обстоятельств гибели Николая II и его семьи.
С приближением Красной армии к Крыму весной 1919 г. над крымскими изгнанниками снова нависла угроза. Европейские королевские дома предпринимают шаги к спасению Марии Федоровны и ее ближайшего окружения. Датский король Кристиан Х несколько раз обращается к английскому королю по этому вопросу. В результате - 7 апреля 1919 г. вдовствующую императрицу в Хараксе посетил командующий британскими военно-морскими силами в Севастополе адмирал Калсорп и заявил, что английский король Георг V, племянник Марии Федоровны, предоставляет в ее распоряжение дредноут «Мальборо» для немедленного отъезда с семьей. Он настаивал на отплытии из Крыма в тот же вечер. Однако Мария Федоровна, проявляя твердость характера, что было свойственно ей в трудные минуты жизни, наотрез отказалась уезжать - бежать - из России. Родственникам стоило большого труда убедить ее в необходимости отъезда. Решившись на этот шаг, императрица обратилась к Калсорпу с просьбой предоставить возможность для эвакуации из Крыма всем тем, чья жизнь могла оказаться в опасности из-за прихода большевиков. Причем выполнение этого пожелания она поставила условием своего отъезда. И 11 апреля 1919 г. английские суда вошли в Ялтинский порт, чтобы забрать беженцев. Мария Федоровна покинула страну, бывшую ее второй родиной. Через Константинополь и Мальту она в мае 1919 г. прибыла в Англию, где находилась все лето.
Она не была уже императрицей России, и та прежняя страна Россия уже не существовала. Там погибли ее сыновья и внуки. Теперь ее звала маленькая Дания, где находились могилы ее отца и матери - датского короля Кристиана IX и королевы Луизы.
В сопровождении брата, датского принца Вальдемара, и других ближайших родственников, а также двух казаков, которые всю жизнь служили ей верой и правдой, 19 августа 1919 г. императрица на борту парохода «Фиония», принадлежавшего известной датской Восточно-Азиатской компании, возвратилась на родину.
В первые годы после возвращения в Данию Мария Федоровна жила в Копенгагене в королевском дворце Амалиенборг. Имея очень ограниченные возможности, она старалась помогать всем обращавшимся к ней за помощью. А таких - русских беженцев - было немало. Материально поддерживал Марию Федоровну английский королевский дом. По указанию Георга V вдовствующая императрица получала ежегодную пенсию в десять тысяч фунтов стерлингов. Король Кристиан Х относился к тетушке довольно прохладно. В литературе сохранилось немало историй, рассказывающих об их постоянных стычках. Одна из них произошла из-за счета за электричество. Однажды вечером к Марии Федоровне явился слуга короля и от его имени попросил погасить часть ламп, так как последний счет за электричество оказался слишком высок. В ответ Мария Федоровна вызвала своего камердинера и велела зажечь все лампы на своей половине. Кристиан Х неоднократно предлагал Марии Федоровне продать или заложить драгоценности, привезенные ею из России. Однако Мария Федоровна упорно отказывалась это сделать, храня их вплоть до своей смерти в шкатулке под кроватью.
В 1920 г. Мария Федоровна переехала в замок Видёре, к северу от Копенгагена, который был куплен ею и сестрой Александрой в 1907 г. после смерти их отца - датского короля Кристиана IX. Здесь английская королева часто гостила до своей смерти в 1925 г.
В 1921 г. в баварском курортном городке Рейхенгале состоялся общероссийский монархический съезд, на котором присутствовали 150 человек. На съезде был избран Высший монархический Совет в составе бывшего члена Государственной Думы Н.Е. Маркова Второго, бывшего члена Государственного Совета князя А.А. Ширинского-Шихматова и А.Н. Масленникова. Представители монархической эмиграции занялись поисками кандидата на пост «Временного блюстителя престола до окончательного решения вопроса о его замене законным государем-императором». Митрополит Антоний (Храповицкий), генерал-адьютант В.М. Безобразов и Н.Е. Марков обратились по этому вопросу к Марии Федоровне, но она предпочла уклониться от того, чтобы возглавить монархическое объединение.
В конце ноября 1922 г. датская пресса сообщила, что Мария Федоровна покидает Данию, чтобы обосноваться в Англии. За этим решением вдовствующей императрицы стоял директор датской Восточно-Азиатской компании Х.Н. Андерсен. Дело в том, что в 1920 г. произошел крах датского Ландсмансбанка. Мария Федоровна имела в банке заем в размере 803000 крон, из которых гарантированными были 639000 крон, и Восточно-Азиатская компания несла ответственность за эти суммы. Родной брат Марии Федоровны - принц Вальдемар, оказавшийся разоренным в результате биржевых спекуляций и неосмотрительных инвестиций банка, также не мог оказать финансовую помощь вдовствующей императрице. Когда банк обанкротился, гарантом кредита стала компания Х.Н. Андерсена. В эти годы Андерсен стал сторонником установления дипломатических отношений с Советской Россией, надеясь на то, что ему удастся вернуть утраченные в результате революции капиталы. Бывшая российская императрица, являясь центром притяжения русской эмиграции, вызывала раздражение большевистских функционеров. Андерсен, находясь в дружеских отношениях с Марией Федоровной, убедил ее выехать в Англию.
В декабре 1922 г. датское правительство объявило о закрытии старой русской миссии в Копенгагене и вскоре обратилось к правительству РСФСР через находящегося на Лозаннской конференции наркома по иностранным делам Г.В. Чичерина с предложением об урегулировании советско-датских отношений. 23 апреля 1923 г. было подписано так называемое предварительное соглашение на правительственной основе. Вскоре соглашение было одобрено ригсдагом и королем Кристианом Х, и 5 июня 1923 г. состоялся обмен ратификационными грамотами.
Между тем Мария Федоровна страстно желала вернуться в Данию, но не имела для этого необходимых средств. Спасение пришло от Большого Северного Телеграфного Общества, которому она, еще будучи российской императрицей, оказывала помощь и поддержку: в апреле 1923 г. руководством общества собрано 20000 крон для бывшей русской императрицы.
В конце августа 1923 г. Мария Федоровна вернулась в Данию и поселилась в Видёре неподалеку от Копенгагена со своими двумя лейб-казаками и небольшим штатом прислуги. Примечательно, что БСТО, заинтересованное в расширении своей деятельности в России, не афишировало свою помощь бывшей императрице, выплачивая ей ежегодно 45 тысяч крон тайно.
Когда Мария Федоровна вернулась в Данию, она, по свидетельству лейб-казака Тимофея Ксенофонтовича Ящика, сильно постарела и выглядела усталой. В Лондоне вдовствующая императрица постоянно болела. На официальные ужины и приемы ее не приглашали. Все, кроме сестры Александры, старались дать ей понять, что она лишь бедная родственница и «компрометирующая гостья». Да и с Александрой отношения были не слишком близкими. Как признавалась Мария Федоровна своему любимому зятю Сандро, «мы с ней <Александрой. - Ю.К.> гораздо ближе друг к другу на расстоянии, когда я жила в Лондоне, я чувствовала себя чужой»89.
Но и в Дании было невесело. Если позволяло здоровье, она старалась все-таки выезжать. Однако постепенно императрица теряла аппетит и физически слабела, хотя и продолжала интересоваться политической и общественной жизнью. Приведем ее письмо от 21 сентября/4 октября 1924 г. к великому князю Николаю Николаевичу по поводу манифеста о принятии в 1922 г. великим князем Кириллом Владимировичем императорского титула: «Болезненно сжалось мое сердце, когда я прочла манифест вел. князя Кирилла Владимировича, объявившего себя Императором Всероссийским. Боюсь, что этот манифест создаст раскол и уже тем самым не улучшит, а, наоборот, ухудшит положение и без того истерзанной России. Если Господу Богу, по Его неисповедимым путям, надо было призвать к себе моих любимых сыновей и внука, то я полагаю, что Государь Император будет указан нашими основными законами, в союзе с Церковью Православной, совместно с Русским народом. Молю Бога, чтобы Он не прогневался на нас до конца и скоро послал нам спасение, путями Ему только известными. Уверена, что Вы, как старший член Дома Романовых, одинаково со мной мыслите. Мария».
Ноябрь 1925 г. принес Марии Федоровне очередную утрату - умерла ее сестра, английская королева Александра.
Несмотря на то уже не оставалось сомнений в гибели царской семьи, императрица надеялась, что Николай II и его семья «чудодейственным способом» спасены. Она запретила близким служить панихиды по членам царской семьи. И хотя она и оказала финансовую поддержку следователю Н.А. Соколову, когда тот проводил расследование в Сибири, как только ей стало известно, что в живых никого не осталось, она отказалась принять как самого Соколова, так и собранное им досье и «коробку с находками»91.
Долгие часы просиживала теперь императрица в Видёре, держа в руках Библию. «Я завидовал своей теще, - писал Александр Михайлович. - Ее слепая вера в истинность каждого слова Писания давала еще нечто более прочное, нежели просто мужество. Она была готова ко встрече с Создателем; она была уверена в своей праведности, разве не повторяла она все время «на все воля Божья!»»92.
Мария Федоровна умерла 13 октября 1928 г. в Видёре под Копенгагеном. Проводить в последний путь бывшую русскую императрицу в Копенгаген съехались сотни русских эмигрантов из Парижа, Лондона, Стокгольма, Брюсселя. Но Кристиан X не спешил устроить ей торжественные похороны. Он считал, что это событие является чисто семейным делом. Лишь под давлением общественности и по настоянию дочерей Марии Федоровны - Ксении Александровны и Ольги Александровны, он вынужден был изменить свое решение.
Однако уже во время организации панихиды в Русской церкви возникли определенные трудности. Чтобы отслужить панихиду по православному обряду, по настоянию короля о. Леонид Колчев, духовник императрицы, вынужден был при входе в церковь облачиться в специальное длинное пальто, одетое поверх церковного платья. Кристиан X полагал, что в противном случае сторонники римско-католической церкви будут отстаивать для себя право совершать в русской церкви свои богослужения.
Отпевание состоялось 19 октября. На панихиде были представители всех королевских домов Европы - норвежский король Хокон, племянник императрицы, бельгийский король Альберт с наследником Леопольдом, будущие короли Англии братья Эдуард и Георг, а также большое количество других высокопоставленных лиц, был и великий князь Кирилл Владимирович, принявший на себя в 1922 г. императорский титул.
А вот как описывал похороны бывшей российской императрицы полномочный представитель Советов в Дании М. Кобецкий 5 ноября 1928 г. в депеше на имя заместителя наркома иностранных дел СССР М.М. Литвинова: «Похороны бывшей царицы Марии Федоровны были, по желанию короля, организованы как «семейное событие». Из дипломатов приглашен был только дуайен. Вообще король и МИД проявили в этом случае по отношению к нам полную корректность: нигде не было вывешено ни одного старого русского флага, эмигрантам-офицерам было запрещено стоять в почетном карауле в мундирах и т.д. Друг эмигрантов, латышский генконсул датчанин В. Христиансен вывесил было трехцветный флаг, но мы позвонили в МИД и флаг был убран… Смерть старухи, - заканчивал свое сообщение Кобецкий, - несомненно, будет способствовать дальнейшему разложению местной белой колонии. Большинство газет по поводу похорон писало, проливая слезы умиления, что это похороны старой России».
В действительности похороны прошли торжественно. Копенгаген давно не видел ничего подобного. Длинная процессия, возглавляемая церковными служителями в сопровождении эскорта датской гусарской гвардии проследовала через центр Копенгагена до станции Ёстепорт, и далее гроб с телом датской принцессы Дагмар, бывшей императрицы России Марии Федоровны, задрапированный пурпурной мантией, направился поездом в г. Роскилле к знаменитому Роскилльскому собору - усыпальнице датских королей.
Как писал в своих воспоминаниях великий князь Александр Михайлович, «в последний раз в своей жизни и в первый раз после революции Мария Федоровна оказалась во главе столь блестящей процессии. Со своей смертью она обрела то, что потеряла в тот день, когда ее сын отрекся от престола, - свое почетное место».
По воспоминаниям дочерей, Мария Федоровна при жизни не раз высказывала мысли о своем желании быть похороненной в России в Петербурге в Петропавловском соборе, где покоится прах ее супруга, императора Александра III и где есть специальное место для ее захоронения. Однако императрица всегда подчеркивала, что это может произойти лишь тогда, когда в России все будет спокойно. Настанет ли это время?
