НАУЧНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ГАЛИЛЕЯ - ПЕРВЫЙ ШАГ К СОВРЕМЕННОЙ НАУКЕ - (реферат)
Дата добавления: март 2006г.
КАФЕДРА ФИЛОСОФИИ РАН
НАУЧНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ГАЛИЛЕЯ - ПЕРВЫЙ ШАГ К СОВРЕМЕННОЙ НАУКЕ
МОСКВА - 1993
План
1. Введение. История развития науки есть история научных революций.
2. Категория сходства - основная в средневековом научном познании.
3. XVII век - познавать значит различать.
4. От физики Аристотеля - через физику импетуса - к физике Галилея.
5. Мысленный эксперимент - основной метод Галилея.
6. Новое понятие материи. Противоречия Галилея.
7. Распад Космоса - смысл галилеевской научной революции.
8. П. Фейерабенд: пропагандистские приемы - основа успеха Галилея.
9. Научная революция XVII века - первый шаг к современной науке.
Плавное течение научной мысли только кажется нам тако
вым. Находясь в самом потоке, постоянно ощущая непрерывность времени, мы не замечаем те скачки и повороты, которые совер шает процесс научного мышления. Только оглядываясь назад, пристально рассматривая последовательность этапов развития науки, мы обнаруживаем то, что потом называем революцией, что оказывается определяющим для научного познания на столе тия вперед.
Согласно концепции Томаса Куна, развитие науки проходит
ряд последовательных состояний. Начальная стадия характери зуется наличием различных точек зрения, отсутствием фунда ментальных теорий, общепринятых методов и ценностей. Затем возникает консенсус членов научного сообщества и создается единая парадигма - система взглядов и установок, ценностей и образцов деятельности, которые признаются и разделяются все ми членами данного научного сообщества. На её основе осу ществляется нормальное развитие науки, накапливаются факты, совершенствуются теории и методы. В процессе такого развития возникают аномальные факты, приводящие к кризису, а затем и к научной революции. В результате революции возникает новая парадигма и весь процесс повторяется снова.
Одной из таких революций является тот поворот в мышле
нии, который произошел в европейской науке в XVII веке. Он послужил причиной становления так называемой "классической науки", то есть тех представлений в математике, физике, аст рономии, связанных с именами Галилея, Декарта, Ньютона, ко торые адекватны способу мышления человека, имеющего дело с обычными размерностями, скоростями, временем. Понятия клас сической науки достаточны для повседневной, обыденной жизни. Они легко доступны пониманию и входят в нашу жизнь с раннего школьного возраста. В отличии от релятивистских построений Эйнштейна их можно проверить в любой момент. По словам А. Койре "они слишком ясны и просты - так ясны и просты, что, как и все начальные понятия, они трудноуловимы". Именно эта "очевидность", эта невозможность представить, что может быть иначе, и делает чрезвычайно интересным и важным попытку рассмотреть сам процесс перехода от средневековой науки, ос нованной на представлениях Аристотеля, к новому научному мышлению. Этот интерес касается как бы трёх аспектов научной революции XVII века. Во-первых, исторический: как и почему именно в это время, именно в Европе она смогла произойти. Во-вторых, философско-психологический: каковыми были миро воззрение и личные качества людей, её осуществивших. И, в-третьих, прогностический: что в ситуации и способе мышле ния того времени можно использовать в качестве указателей для предсказаний будущих научных революций и открытий.
Надо добавить, что история науки XVII века является
весьма привлекательным объектом для изучения. С одной сторо ны это время достаточно удалено от нас, чтобы мы могли бесп ристрастно и всеобъемлюще оценить происходящее, будучи уве ренными в достоверности оценок, подтвержденных научной прак тикой четырёх столетий. С другой - достаточно близко, чтобы оставить множество документов и первоисточников, которые позволяют исключить возможность нежелательного влияния трансляторов, как это имеет место, например, с античной нау кой.
* * *
Каков же был способ научного мышления накануне научной
революции XVII века? Вплоть до конца XVI в. основную роль в знании в рамках западной культуры играла категория сходства. Мир замыкался на себе самом: земля повторяла небо, лица от ражались в звёздах, живопись копировала пространство. И представления о вещах выступали как повторение - отсюда ме тафоры "театр жизни", "зеркало мира". Мишель Фуко в книге 1966 года "Слова и вещи" выделяет четыре типа категорий сходства в методологии средневекового научного познания.
Пригнаность (convenientia). Пригнаными являются такие
вещи, которые, соприкасаясь краями, соединяются друг с дру гом и конец одной обозначает начало другой. Благодаря этому происходит передача движения, воздействий, свойств от вещи к вещи. На сочленениях вещей возникают черты сходства, которые с одной стороны являются знаком некоторого родства, а с дру гой - порождают новые сходства, устанавливающие общий поря док. Мир - это всеобщая "пригнаность" вещей. Сколько сущест вует рыб в воде, столько же имеется на земле животных; всех вместе в воде и на земле столько же существ, сколько и на небе, и одни соответствуют другим. А всего существ столько же, сколько их высшим образом содержится в Боге. Таким обра зом, мир образует цепь вещей и замыкается на себе самом. В каждой точке контакта вещей начинается и кончается звено, похожее на предыдущее и на последующее. Так круг за кругом следуют подобия, удерживая крайности - Бога и материю - на соответствующем расстоянии и одновременно сближая их.
Соперничество (aemulatio). Здесь имеется в виду нечто
подобное тому, как если бы пространственное сочленение было бы порвано и звенья цепи, разлетевшиеся далеко друг от дру га, воспроизводили бы свои замкнутые очертания без всякого контакта с собой. Посредством соперничества вещи, рассеянные в мире, вступают между собой в перекличку. Человеческое лицо соперничает с небом, и как человеческий ум несовершенным об разом отражает божественную мудрость, так и глаза с их огра ниченным сиянием отражают свет, распространяемый в небе солнцем и луной. Однако соперничество не оставляет инертными относительно друг друга обе фигуры, связанные взаимным отра жением. Бывает, что одна из них более слабая воспринимает сильное влияние другой. Так земля является зеркалом усеянно го звездами неба. А звезды господствуют над травами, для ко торых они являются духовным прообразом, неизменным образцом, источником скрытых влияний. Здесь одно подобие охватывает другое, которое в свою очередь его окружает, и, возможно, будет охвачено другим, которое может возобновляться до бес конечности.
Аналогия. Использование этого понятия стало иным, чем в
античной и средневековой науке. В аналогии, которую имеет в виду Фуко, совмещаются пригнаность и соперничество. Подобно соперничеству аналогия обеспечивает столкновение сходств в пространстве. Подобно пригнаности она говорит о их соедине ниях и связях. Рассматриваемые ею подобия - более тонкие сходства их отношений. Аналогия теперь способна установить неопределенное число черт родства, исходя из одного и того же момента. Так старая аналогия между растением и животным растение это животное, голова которого внизу, а рот (корень) погружен в землю - теперь усиливается и развивается: расте ние - это стоящее животное, питательные вещества в котором поднимаются снизу вверх, вдоль стебля (тела), и увенчивается цветами, плодами (головой), так как у животных венозная сеть также начинается в нижней части живота, причем главная вена поднимается к сердцу и голове. Посредством аналогий могут сближаться любые вещи. Особая точка среди аналогий человек, который находится в пропорциональном отношении и с небом, и с животными, и с растениями, и с землей, и с металлами, и с бурями.
Симпатия. Она свободно действует в глубинах мира. В од
но мгновение она преодолевает огромные пространства, может появиться в результате единственного контакта, как, напри мер, устанавливается контакт в момент рождения человека меж ду ним и планетой, которой он управляется. Симпатия приводит в движение вещи в мире, вызывая взаимное сближение самых от даленных из них. Симпатия обеспечивает подвижность вещей: притягивает тяжелые предметы к тяжести земли, легкие тела увлекает в невесомый эфир, заставляет поворачиваться вслед за солнцем большой желтый цветок подсолнуха. Симпатия актив но изменяет вещи в направлении тождества, и если бы она не имела бы противовеса - антипатии - то мир свелся бы к одно родной массе, к одной точке. Антипатия сохраняет вещи в их изоляции друг от друга и препятствует их уподоблению. Она сохраняет каждую вещь в её стойком отличии, в её стремлении к самосохранению. Постоянное равновесие симпатии и антипатии обеспечивает то, что вещи могут походить друг на друга, сближаться между собой, не поглощая друг друга, не утрачивая при этом своей неповторимости. Именно этим равновесием объ ясняется то, что вещи растут, развиваются, исчезают, но бес конечно воспроизводятся, то есть, что существует пространс тво и время.
Пригнаность, соперничество, аналогия и симпатия указы
вают нам пути развития подобия, но не место его существова ния не способ его регистрации и опознания. Для того, чтобы скрытые сходства были бы видимы на поверхности вещей, необ ходима зримая примета. Мир подобного - это непременно мир примет. Знание подобий основывается на определении этих при мет и на их расшифровке. Лицо мира покрыто знаками, харак терными чертами, и тайными словами, являющимися видимыми формами невидимых сходств. Например, между волчьим корнем и глазами существует симпатия. Его семена представляют собой маленькие черные шарики, помещенные в белые оболочки, подоб но векам сверху глаз. Эта отметина сообщает нам, что это растение помогает при болезнях глаз.
Таким образом, в знании XVI века сходство оказывается
самым универсальным, самым очевидным, но вместе с тем и са мым скрытым, подлежащим выявлению элементом, определяющим форму познания и гарантирующим богатство его содержания. Но сходство - категория чрезвычайно неустойчивая, так как при любой попытке её познания отсылает к другому подобию, кото рое в свою очередь взывает к новым и так до бесконечности. Приходится обследовать весь мир, чтобы установить достовер ность самой поверхностной аналогии. Такое знание получается из бесконечного нагромождения утверждений, влекущихся друг за другом. Поэтому, начиная с самых основ, оно будет зыбким. Простое сложение - единственная форма связи элементов зна ния. Отсюда бесконечные реестры, отсюда их однообразие.
Именно здесь вступает в дело категория Космоса. Это
старое платоновское понятие сохранило свою жизнеспособность в течение средневековья и Возрождения. В XVI веке понятие Космоса играет основополагающую роль в знании, выполняя две определенные функции. Во-первых, как категория мышления, оно гарантирует исследованию, что каждая вещь при более широком охвате найдет свое зеркало и свое космическое подтверждение. Во-вторых, как всеобщая конфигурация природы, оно устанавли вает пределы на пути неустанного движения сменяющих друг друга подобий, то есть указывается на то, что существует большой мир и его границами обозначены пределы для всех ве щей, в них развертывается действие всех подобий. В рамках системы, где приметы и подобия взаимно переплетаются в бес конечном витке, было совершенно необходимо, чтобы в сущест вовании Космоса мыслилась гарантия знания XVI века и предел его распространения.
"Нам представляется, - пишет М. Фуко, - что познания XVI
века слагались из неустойчивой смеси рационального знания, из понятий, порожденных обрядами магии, и из всего культур ного наследия, воздействие которого было приумножено вновь открытыми античными текстами. Наука этой эпохи выстроенная таким образом, не отличается структурной прочностью; она яв ляется как бы всего-навсего лишь свободным пространством, в котором сталкиваются приверженность к авторитетам древности, пристрастие к чудесному и уже обострённое внимание к той высшей разумности, в которой мы узнаем себя. И эта трехчлен ная эпоха как бы отражается в зеркале каждого произведения и каждого отдельного ума.... "
* * *
В начале XVII века мысль перестает двигаться в стихии
сходства. Отныне подобие - не форма знания, а, скорее, повод совершить ошибку. "Заметив какое-нибудь сходство между двумя вещами, - говорит Декарт в "Правилах для руководства ума", люди имеют обыкновение приписывать им обеим, даже в том, чем эти вещи между собой различаются, свойства, которые они наш ли истинными для одной из них". Эпоха подобного постепенно замыкается в себе самой. Картезианская критика сходства иск лючает подобие как основную практику и первичную форму зна ния, обнаруживая в нем беспорядочную смесь, подлежащую ана лизу в понятиях тождества и различия меры и порядка.
Попытаемся реконструировать те изменения в научном мыш
ление XVII века, которые сделали иным само знание. В связи с тем, что утрачивает свое всеобщее значение понятие подобия, и его применение ограничивается самыми нижними и скромными рубежами знания, отныне любое сходство подчиняется испытанию сравнением, то есть принимается только на основе порядка тождества и серии различий. Более того, прежде цепь подобий могла быть бесконечной - всегда можно было открыть новые по добия. Теперь же становится возможным полное перечисление: и в форме перечисления всех элементов, и в форме категорий, и в форме анализа. Следовательно теперь сравнение вещей может достичь невиданной доселе точности, в то время как старая система подобий, никогда незавершаемая, всегда открытая для новых случайностей, могла становится лишь все более вероят ной , но не точной.
Таким образом, деятельность ума ученого XVII века, в
отличии от века предыдущего, состоит не в том, чтобы сбли жать вещи между собой, занимаясь поиском всего того, что мо жет быть в них обнаружено в плане родства, взаимного притя жения или скрытой природы, а, напротив, в том, чтобы разли чать. Познавать теперь значит различать, то есть посредством интуиции дать себе представление о вещах, установить тож дества, а затем зафиксировать необходимость перехода от од ного элемента серии к другому, непосредственно следующему за ним.
* * *
С научной революцией XVII века неразрывно связано имя
Галилео Галилея. Пересматривая все традиционные представле ния о науке, её методе и задаче, он опирался на определенную традицию, на те достижения, которые составили предпосылки его собственной работы. Сам Галилей называет несколько важ нейших имен, традиции которых он продолжает: критикуя Арис тотеля, Галилей апеллирует к Платону, а ещё чаще к Архимеду, чьи сочинения действительно оказали решающее влияние на творчество Галилея. Из более близких по времени он чаще все го ссылается на Коперника - обоснование гелиоцентрической системы последнего, создание физики, которая согласовалась бы с этой системой, стали делом жизни Галилея.
Физика Аристотеля к тому времени уже полностью отжила
свой век, но тем не менее это была прекрасно разработанная наука, хотя она и не была построена на математических нача лах. Более того она была более близка к опыту здравого смыс ла, чем физика Галилея. Это была теория, которая естествен ным образом исходя их данных здравого смысла, подвергала их чрезвычайно связному и систематическому истолкованию. Кроме того, аристотелевская физика не удовлетворялась простым вы ражением "факта" здравого смысла, она его помещала в целост ную концепцию физической реальности, основными чертами кото рой были вера в существование качественно различных "природ" и вера в существование Космоса, т. е. , в общем, вера в су ществование глобальных принципов порядка, в силу которых множество реальных существ образует иерархически упорядочен ное целое.
Итак, в аристотелевской физике каждая вещь, подчиняясь
всеобщему порядку имела свое естественное место в Космосе. И если эта вещь "в порядке", то она в нем оставалась и пребы вала навсегда. Более того, она должна была оказывать сопро тивление любой попытке удалить её из этого места. Последнее можно было совершить только в результате принуждения, и тог да тело, оказавшись вне своего места, стремилось в него возвратиться. То есть всякое движение вызывало своего рода космический беспорядок, так как оно есть результат либо при нуждения, либо, наоборот, усилия со стороны бытия, направ ленного на противодействие этому принуждению. Всё это восс тановление порядка и являлось движением "по природе". Следо вательно, состояние покоя в объяснении не нуждалось - это объяснялось собственной природой тела. Но хотя для каждого из движущихся тел движение являлось преходящим и эфемерным состоянием, тем не менее для Космоса в целом оно было вечно необходимым феноменом, неким процессом, в котором вещи конс титуировались, актуализировались и становились собственно вещами. В случае насильственного движения, которое предпола гало непрерывное действие связанного с движущимся телом дви гателя, то оно, разумеется, не могло быть продолжительным, так как ничто из того, что "является противоестественным, не может быть бесконечным и непрерывным". Если прервать связь между движущимся телом и двигателем, то движение останавли валось. Аристотель не допускал действия на расстоянии, с его точки зрения, всякая передача движения предполагает сопри косновение - т. е. , чтобы перемещать тело, его надо или та щить или толкать.
Таким образом, аристотелевская физика образовывала все
объемлющую, совершенно связную теорию, в которую не уклады вается лишь один повседневно наблюдаемый факт: движение бро шенного тела. Объяснение Аристотеля, что бросающий приводит в движение не только тело, но и воздух, который в состоянии некоторое время держать в движении тело, было отвергнуто ещё в VI веке Иоаном Филопоном. Он предложил новый способ объяс нения движения брошенного тела, который в XIV веке был раз вит в физику импетуса.
Согласно Филопону, бросающий сообщает брошенному телу
некую нематериальную движущую силу, а воздух, приводимый при этом в движение, ничего не добавляет к движению тела. В фи зике импетуса ещё нет никаких идей, в которых был бы хотя бы намек на то, что было названо законом инерции, но она содер жала ряд допущений, которые могли привести к открытию этого закона. Именно в ней наметился тот путь, которым затем пошел Галилей. Как показал А. Койре, Галилей в своем сочинении "О движении" выступает как критик аристотелевской динамики с точки зрения динамики импетуса, и впоследствии придает ей ту форму, в которой уже и на самом деле содержался принцип инерции.
Физика импетуса строится на базе космологии и физики
Аристотеля, пересматривая лишь отдельные положения послед ней. Полностью сохраняются представления о конечности Космо са, неравноценности пространства и связанным с этим делением движения на естественное и насильственное. Движение тела продолжается до тех пор пока действует двигатель. Скорость тела прямо пропорциональна силе двигателя и обратно пропор циональна сопротивлению среды. То есть сила здесь, в отличии от классической механики, является причиной скорости, а не ускорения. Тенденцию к покою, которая постоянно присутствует в движущемся теле, и которую должна преодолевать движущая сила, нельзя рассматривать как предшественницу инерции, как её понимала классическая механика. Импетус, или запечатлен ную силу (impetus impressus), расходует по мере движения брошенное тело. И он иссякает, уходя на преодоление тенден ции тела к покою. То есть инерция в физике импетуса это то, что способствует трате импетуса, прекращению движения, в противоположность инерции классической механики, сохраняющей состояние равномерного прямолинейного движения.
Первоначально понятие импетуса применялось для объясне
Страницы: 1, 2
