Полчаса спустя я осматривал место описанных событий. Черные воронки с рыжими, опаленными краями уже наполнились водой. Вокруг глыбы разбросанной грязи. Почти в самом конце тропинки, взбирающейся к блиндажу, неглубокая воронка, какие оставляют осколочные бомбы, обожженная трава вокруг нее, раскиданные обломки коромысла и корзин, растрепанные остатки соломенной шляпы. Если бы рабочий не успел обогнать нашего техника к моменту падения бомбы, дело и для него, возможно, ограничилось бы грязевым душем.
Проходя на обратном пути по широкому дну балки, я видел, как крестьяне в конусообразных соломенных шляпах уже мирно трудились, убирая созревший рис, будто только что здесь не летали смертоносные осколки бомб. Срезанный серпами рис тут же обмолачивался: пучками, как веником, хлестали о край большого дощатого ящика, при каждом ударе зерна риса, выбитые из колосьев, дождем брызгали внутрь этого зерноприемника.
Несколько дней спустя, около полуночи, снова завыла сирена. Как обычно, мы выехали за город и стали ждать. Было темно и тихо. Вдруг в одной точке невидимого, затаившегося города возник колеблющийся свет. Показались бегающие язычки пламени. Пожар.... С минуты на минуту могут появиться бомбовозы противника. Если пожар не загасить сейчас же, он предательски осветит город и реку - точные ориентиры для неприятельской авиации. Сама собой напрашивалась догадка: совпадение пожара по времени с налетом японцев - не случайность. Вот почему интервенты решились на рейд в такую темную, безлунную ночь! К моменту появления самолетов пожар принял большие размеры. В его багровом свете японцы бомбили аэродром с исключительной точностью. Как выяснилось потом, горел склад нефтепродуктов акционерного общества "Техас". Пожар продолжался до утра.
На следующий день китайцы из Авиационного комитета просили наших радиоспециалистов помочь им обнаружить тайную шпионскую рацию, подававшую в эфир пеленгаторные сигналы:
"Я - женщина! Я - женщина! " Говорили, что японские диверсанты, поджигатели нефтесклада, были пойманы на второй день.
Во время ночных налетов мы вынуждены были выезжать за город на целые ночи, захватывая с собой теплую одежду, чтобы где - нибудь вздремнуть между бомбежками. Собирались группками, вполголоса пели. Звучали задушевные украинские напевы - среди нас было много украинцев. Авиатехник Серготюк однажды пошутил, обращаясь к соотечественникам: "Дывлюсь я на вас, хлопцы, та гадаю, виткиля вы сюды припхалыся? " И сам отвечал примерно так: "Мы припхалыся с далэкой Украины, щоб добыть китайскому народу щастлывой доли! ". Советские газеты и журналы приходили к нам с опозданием на неделю и более. Мы с жадностью набрасывались на них. Было даже как - то странно читать о воскресном отдыхе трудящихся, видеть на фотоснимках, как развлекаются отпускники на курортных пляжах. Все это было так не похоже на паши тревожные будни. В Хэнъяне мы узнали из газет о гибели замечательного летчика В. П. Чкалова, о героическом полете на Дальний Восток женского экипажа в составе В. С. Гризодубовой, П. Д. Осипенко и М. М. Расковой.
Боевые действия группы наших бомбардировщиков возглавлял Сидор Васильевич Слюсарев - сухощавый блондин высокого роста, отличной физкультурной выправки. Он был немного словен, требователен к себе и подчиненным. За несколько месяцев под командованием Слюсарева эскадрильи наших скоростных бомбардировщиков с советскими и китайскими экипажами произвели много смелых ударов по важным объектам японских. интервентов на оккупированной ими территории Южного Китая. Одинокий сарайчик под односкатной бамбуковой крышей в. юго - западной части аэродрома был местом, где собирались и обсуждали боевые действия. Мне запомнились слова С. В. Слюсарева, сказанные на одном из разборов: "Скорость японского истребителя после переделки И - 96 на И - 97 увеличилась километров на 26 в час. Теперь нашей "катюше" стало труднее уходить от него. Воевать стало сложнее. Но при соблюдении надлежащей плотности строя в полете, самом внимательном наблюдении за воздухом и умелом применении оружия воевать можно успешно, несмотря на численное превосходство противника".
Военная обстановка продолжала усложняться. Японцы настолько приблизились к Ханькоу, что правительство Китая было вынуждено эвакуироваться в Чунцин. Наши старшие начальники - Г. И. Тхор, замполит Ф. И. Ершов, начальник штаба М. Н. Григорьев и вместе с ними врач С. Я. Торопович - выехали в Хэнъян на автомашинах. В пути, где - то под Чанша, автоколонна подверглась воздушному нападению, но, к счастью, все обошлось благополучно. Степан Яковлевич Торопович поселился в одной со мной комнате. Остальные разместились в другом, более просторном здании у самой р. Сянцзян.
Появился в Хэнъяне и доктор Скиннер, владелец английской лечебницы. Обстановка накалялась, и он торопился добраться до Гуанчжоу, чтобы как можно скорее вылететь домой, в Англию, считая дальнейшее пребывание для себя в Китае небезопасным.
В середине сентября мы с Тороповичем встречали И. М. Журавлева, вновь появившегося в Китае после непродолжительного отдыха на родине. К этому времени тяжело заболел замполит группы истребителей Иван Дмитриевич Мамонтов. Мы втроем (Журавлев, Торопович и я) по очереди несли ночные дежурства у его постели в терапевтическом отделении городской больницы, нередко под грохот бомбардировок. Состояние больного продолжало ухудшаться. Было решено вызвать на консультацию хирурга ланьчжоуского госпиталя.
Вскоре из Ланьчжоу прибыл в самолете хирург Василий Иванович Трофимов, которого я знал только понаслышке. Мы познакомились и быстро подружились. Теперь нас, земляков - ташкентцев, было трое: Торопович, Трофимов и я.
Хирургическое вмешательство Мамонтову не потребовалось, и Трофимов собирался вернуться в Ланьчжоу. Но обстановка изменилась: попутного транспорта не было, и Василий Иванович задержался у нас на неопределенный срок. Наши дежурства у постели Мамонтова продолжались (теперь уже с участием Трофимова). После одного такого дежурства я долго не мог вернуться в общежитие из - за утренней воздушной тревоги. На этот раз самолеты бомбили город. Они разрушили уже ранее выведенную из строя городскую электростанцию. За мной пришел Журавлев. Выйдя с ним с территории больницы, мы на углу одной из улиц увидели лежащего на тротуаре китайца. Оказалось, он был ранен в живот осколком бомбы. Раненого доставили в больницу. Петр Миронович остался с ним, чтобы участвовать в операции, я пошел было к переправе, когда снова завыла сирена. Смерть буквально ходила вокруг. В один из дневных налетов на Хэнъян осколочная авиабомба попала в бомбоубежище около аэродрома. Снаряд угодил в узкое, открытое сверху пространство между наклонным входом в туннель железнодорожной трубы и заслонявшей его вертикальной стенкой из мешков с песком. Блиндаж был переполнен людьми, работавшими на аэродроме. От взрыва пострадало несколько десятков человек, много было убитых.
Вскоре после этого горестного события произошла транспортная катастрофа: на неохранясмом переезде через железнодорожные пути вблизи аэродрома на открытый грузовой автомобиль с китайским летным составом наскочил поезд. Нелепой смертью погибло двенадцать человек. А ведь национальные кадры военно - воздушных сил тогдашнего Китая были и без того невелики!
Многие китайские летчики, действовавшие вместе с нашими добровольцами, проявляли подлинный героизм и показывали высокое летное мастерство. Как - то в новом помещении хэнъянского литишэ, куда нас перевели, был устроен банкет. За столом мы, советские добровольцы, сидели вперемежку с китайскими авиаторами. Произносились тосты за успехи в совместной борьбе с интервентами. На банкете присутствовал отважный китайский летчик - истребитель Ван. Мы познакомились с ним двумя месяцами раньше, па ханькоуском аэродроме. Окруженный нашими добровольцами, он рассказывал тогда какой - то эпизод из своей боевой жизни: "Посмотрел я вверх, а их там много, много! " - Ван зажмурил при этом глаза и покачал головой, показывая, как много было над ним вражеских истребителей.
Здесь, в Хэнъяне, храбрый летчик вместе с нашими истребителями Орловым и Лысункиным неоднократно пускался в дерзкие "охотничьи" налеты на позиции врага и однажды чуть не попал в беду: при пикировании встречной волной воздуха у его машины задрало капот мотора, и только умелым маневром Вану удалось вернуть самолету управляемость. Вражеские налеты между тем продолжались. В одну из ночей командир эскадрильи Александр Илларионович Лысункин в паре со своим подчиненным Евгением Орловым решили вступить в бой с японскими бомбардировщиками.
Часов в одиннадцать ночи при полной луне по сигналу воздушной тревоги мы выехали на аэродром. С неразлучным медицинским ящичком в руках я сидел рядом с Лысункиным в легковой машине. Он молчал, погруженный в раздумье, иногда зачем то освещал фонариком свои ноги в лакированных туфлях. При выходе из машины Александр Илларионович сказал, обращаясь ко мне, но отвечая, по - видимому, на собственные мысли.
- Французы говорят: "На войне как на войне", а мы, русские, добавляем: "Или грудь в крестах, или голова в кустах! "
Аэродром, хорошо знакомый днем, в призрачном свете луны имел иной, почти неузнаваемый вид. У развалин комендантского помещения стояло несколько грузовых машин с установленными на площадках кузовов мощными юпитерами. Лысункин и Орлов, уже в полном снаряжении, с подвешенными парашютами, планшетами и ракетницами в руках, через переводчика договаривались с начальником аэродрома генералом Яном:
"Взлет при лунном свете. Юпитеры не нужны. Как только противник отбомбится, зенитки прекращают огонь, а прожекторы указывают направление полета противника. Запрос на посадку - белая ракета".
Минуту спустя мы с полковым комиссаром Иваном Ивановичем Сулиным наблюдали, как в серебристой дымке лунного света две тупоносые "ласточки", стремительно набирая скорость, одна за другой промчались мимо нас, взмыли вверх и потонули в ночном небе.
Судя по удаляющемуся шуму моторов, истребители направились на юго - запад, в сторону города. Неожиданно с неба на землю опустилась светящаяся цепочка красных трассирующих точек, и донеслась пулеметная очередь. За ней послышалась вторая, но уже в ином направлении. Затем третья. Впоследствии мы узнали: Лысункин и Орлов по поручению китайского командования "гасили" таким способом в разных районах Хэнъяна огни, продолжавшие светиться в условиях сплошного затемнения. Возможно, огонь жгли по недисциплинированности, а может быть, и по злому умыслу....
Переводчик повел нас с Иваном Ивановичем в бомбоубежище, под которое была приспособлена большая железнодорожная труба рядом с аэродромом. Скоро в настороженную ночную тишину проник приглушенный шум моторов. Рванул первый взрыв. Последовавшие за ним через неуловимо короткие промежутки времени сотни взрывов слились в грохот чудовищной силы. Задрожала земля, посыпались камни дорожной насыпи. Близкие разрывы били в уши, обдавая лицо горячим воздухом. Так близко к "эпицентру" бомбового удара я оказался впервые.
Адская канонада оборвалась разом: бухнули в одиночку последние две - три бомбы, и стало вдруг до странности тихо. Мы с Сулиным поспешно вскарабкались на насыпь в надежде увидеть, как наши смельчаки - истребители встретят воздушного врага, удалявшегося на юг. Туда, вслед за самолетами противника, вытянулись и бледно голубые полосы прожекторных лучей.
Аэродром заволокло дымом и пылью. Напрасно напрягали мы зрение и слух. Только однажды Иван Иванович вдруг воскликнул: "Смотрите, доктор, вон там что - то вспыхнуло! "
Но смолк гул моторов бомбардировщиков, погасли прожекторы, подходило к концу время, на которое могло хватить горючего у наших истребителей. Генерал Ян объявил: "Приближается вторая волна, вышла и третья".
А Лысункина и Орлова все не было. Наконец в небе послышался рокот одиночного мотора, и вниз полетела белая ракета. Кто - то из наших вернулся и просил разрешения на посадку. А где же второй? Почему его нет, что с ним? Задавая друг другу эти тревожные вопросы, мы опасались, что вернувшийся летчик не успеет приземлиться и угодит под японские бомбы. Но вот самолет зарулил по земле.
В томительном ожидании прошло еще некоторое время, а летчик все еще продолжал маневрировать, очевидно отыскивая просветы между свежими воронками. Пилот скорее всего не догадывался о грозившей ему опасности. Не утерпев, Сулин послал авиатехника на аэродром за возвратившимся. Наконец мотор смолк, и тут же в наступившей тишине явственно обозначился отдаленный шум очередной группы "Мицубиси".
Вражеские бомбовозы уже грозно гудели над аэродромом, когда к нашему укрытию подбежали запыхавшиеся авиатехник и прилетевший Евгений Орлов. Едва успели мы втиснуться в переполненное бомбоубежище, как грохнули бомбы. - Где Лысункин?
- Не знаю. Последний раз я видел его, когда мы пошли в атаку на японцев. Они отвечали сильным огнем. Я думал, Александр уже вернулся.... Выходит, с ним произошло что - то неладное.
Теперь все понимали, что Лысункин не сможет благополучно возвратиться: бензин у него давно кончился. Все же, выйдя из тоннеля, я невольно шарил глазами по небу, не появится ли оттуда желанная белая ракета, и прислушивался, не трещит ли мотор истребителя. Чуда не произошло. Оставалась единственная надежда на то, что летчик выбросился с парашютом.
Невдалеке отсюда на аэродроме коптящим пламенем пылал пожар: японские бомбы подожгли на земле один из американских истребителей марки "Хаук". Комендант аэродрома генерал Ян оповестил: "Приближается третья волна, вышла четвертая.... ".
В литишэ, куда мы вернулись в конце ночи, нас ожидала печальная весть: из населенного пункта, расположенного в 30 км к юго - западу от Хэнъяна, по телефону сообщили, что там упал китайский самолет с убитым летчиком. На рассвете Сулин, Орлов и я в сопровождении переводчика выехали на санитарной автомашине к месту происшествия. Вскоре достигли пункта, откуда можно было двигаться только пешком. Оставив "санитарку" с шофером, мы зашагали по извилистым узеньким пешеходным тропкам между залитыми водой рисовыми полями. Утомленный волнениями ряда бессонных ночей, преодолевая боль в ноге, я с трудом поспевал за моими более молодыми спутниками. В одном месте нас перевезли на лодке через тихую неширокую речку. Завтракали, когда уже взошло солнце, в маленьком поселке у местного начальника, который рассказал подробности происшедшего.
Часов в десять утра мы были у цели. С разных сторон к месту катастрофы группами и в одиночку спешили люди. За длинным узким озером, окруженным рощами, на травянистом берегу стояло некое подобие самодельных носилок, удерживаемых на полутораметровой высоте четырьмя столбиками, вбитыми в землю. На этих носилках лежал мертвый Лысункин с руками, вытянутыми вдоль тела. У головы и ног покойного стояли в позе часовых два охранника, держащих наперевес пики с красными флажками.
Исковерканные обломки истребителя торчали из воды. Александр Илларионович был в авиационном шлеме без очков (их нашли в кабине). В правой лобной части зияла страшная рана. Никаких других повреждений не оказалось. Следов пуль не было ни на головном шлеме, ни на одежде убитого. Только в мягкой обивке броневой спинки кабины была обнаружена крупнокалиберная пуля, которая могла остаться и от прежних встреч Лы - сункина с противником.
По общему мнению, самолет Лысункина получил в бою повреждение, с которым нельзя было продолжать полет. Следовало парашютироваться, но летчик, по - видимому, надеялся сохранить самолет, посадив его на хорошо видимую при ярком свете луны полосу чистой земли, увы, оказавшуюся водой. При посадке на озеро летчик получил смертельную травму, наткнувшись в силу чудовищной инерции головой на прицельную трубу, укрепленную прямо перед его глазами.
После переговоров с китайскими властями о времени и месте похорон (китайцы предложили похоронить героя на живописной возвышенности недалеко от места гибели), о содержании надписи на могильном обелиске мы тронулись в наш печальный обратный путь.
В следующую после гибели Лысункина ночь состоялись три налета вражеской авиации на хэньянский аэродром. После второго из них на небе появилась облачность. И когда третья группа, освободившись от бомбового груза, поворачивала назад, произошло необычное: японцы открыли вдруг интенсивную пальбу из пулеметов с нескольких бомбардировщиков. Вокруг нас зацокали пули. Одни светящиеся пулевые трассы тянулись в горизонтальном направлении, другие - вниз, по диагоналям. Горизонтальных трасс было значительно больше. Значит, не мы были главной целью. До нас долетали случайные, шальные пули.
Что же произошло? По - видимому, кто - то из японских летчиков, напуганный смелой ночной атакой наших истребителей накануне, со страху принял в ночных облаках свои самолеты за наши и поторопился первым открыть огонь. Подвергшиеся нападению, естественно, ответили стрельбой, полагая, что имеют дело с китайцами. Экипажам других "мицубиси" было еще труднее разобраться в обстановке. Так со злобно рычащими пулеметами японцы и удалились обратно к себе.
В ту ночь враг потерял 11 бомбардировщиков. Китайцы приписали такой успех действию зенитчиков. Па самом же деле наиболее существенный урон, несомненно, нанесли себе сами японцы. И явилось это прямым следствием самоотверженного поступка наших смельчаков Лысункина и Орлова.
Я видел, как вывезли несколько поломанных "мицубиси" па берег р. Сянцзян. Помятые пузатые фюзеляжи, двухкилевые хвостовые оперения, звездообразные моторы воздушного охлаждения марки американского завода, изувеченные трехлопастные металлические винты....
Потери японцев были настолько ощутимы, что они на некоторое время прервали свои налеты на Хэнъян.
От Хэнъяна до Чэнду (октябрь - декабрь 1938 г. )
Наше пребывание в Хэнъяне подходило к концу. Японские войска приближались к Чанша, реально угрожая Хэнъяну. В первой декаде октября 1938 г. поступило распоряжение приготовиться к выезду. Летный состав группы во главе со Слюсаревым вылетел на своих машинах к месту новой дислокации - Чжицзяну. Чуть раньше на американском пассажирском самолете СИ - 47 улетели в Чунцин Тхор и Григорьев (вместе с ними Торопович и Мамонтов, поправлявшийся после перенесенной болезни). Журавлев с группой корреспондентов выехал на легковом автомобиле в Чунцин через Гуйлинь и Куньмин. И. И. Сулина уже не было, его незадолго до того отозвали в Москву. Вместо него остался Я. И. Далинский, недавно прибывший из СССР.
Наша автоколонна состояла из нескольких разнородных машин. Возгавлял ее легковой автомобиль с китайским начальством из Авиационного комитета. За ним следовал автобус с частью добровольцев. Дальше двигалось несколько грузовых машин с обслуживающим персоналом и нашими вещами. За грузовиками - второй автобус, тоже занятый добровольцами. Замыкал караван еще один легковой автомобиль - с нашим начальством во главе с Федором Ивановичем Ершовым, замполитом Тхора. Мы с Трофимовым оказались сидящими рядом, в первом автобусе. Ночь провели в дороге. К утру приехали на переправу через р. Сянцзян у Сянтаня, близ Чанша. Там скопилось много автомобилей, конных повозок, арб, запряженных буйволами, тележек в ослиных упряжках. Люди волновались, горячо спорили между собой. Каждый стремился скорее перебраться на левый берег. Какой - то иностранец в военной форме ругался, угрожающе размахивая револьвером перед носом китайского солдата, пытающегося навести порядок на переправе. Нас высадили из машин и на первом же пароме перевезли на противоположный берег. При автомобилях остались лишь шоферы да несколько человек из нашей группы. Переправившись, мы нетерпеливо ожидали прибытия с того берега автоколонны. Мимо нас вниз по течению сплошным фронтом проследовала под парусами вытянутая в одну линию поперек р. Сянцзян флотилия джонок.
