В другой, тоже балканской сказке мы встречаемся с вариантом нашего мотива, о котором стоит упомянуть: король ищет свою сестру, которую умыкнул чужеземец. Во время странствования он заезжает в хижину старухи, и та его предостерегает от продолжения поисков. Дерево, нагруженное плодами, заманивает героя, всё время отступая, и уводит его от хижины. Когда оно, наконец, останавливается, из его кроны спускается старик. Он угощает короля и приводит его к крепости, где живёт королевская сестра, оказавшаяся женой старика. Она говорит брату, что её муж–злой дух и что он убьет короля. На третий день король на самом деле исчезает. Тогда младший брат отправляется на поиски и убивает злого духа в образе дракона. Благодаря этому расколдовывается прекрасный молодой человек, который теперь женится на сестре короля. Старик, кажущийся сначала нуменом дерева, имеет очевидное отношение к сестре. Он–убийца. В одном вставном эпизоде ему вменяется в вину то, что он заколдовал целый город, сделав его“железным”, т. е. неподвижным и замкнутым2. Он также держит в заключении сестру короля и более не позволяет ей вернуться к своим родственникам. Тем самым изображаетсяАнимус-одержимостьу сестры. В известной мере старик воспринимается как Анимус сестры. Однако способ, каким король втянут в эту одержимость и поиски сестры, наводят на мысль, что сестра имеет значение Анимы для брата. Следовательно, судьбоносный архетип завладел сначала Анимой короля, т. е. он лишил его архетипа жизни, который как раз персонифицирован в Аниме, и тем самым навязал ему поиск утраченной жизненной привлекательности, “труднодостижимой драгоценности”. Он, таким образом, делает из короля мифического героя, т. е. значительную личность, которая есть выражение Самости. При этом сплошь и рядом старик действует, как злодей и должен быть насильственно устранён, чтобы затем появиться в качестве супруга сестры-Анимы: соответственно– в качестве жениха души, который справляет священный инцест, –символ объединения противоположного и подобного. Эта часто встречающаяся, рискованная энантиодромия означает не только
1 [Balkanmarchen Nr. 9: Die Taten des Zarensohnes und seiner beiden Gefahrten. ] 2 [I. c. Nr. 35: Der Schwiegersohn aus der Fremmde. ]
омоложение и преобразование старика, но позволяет заподозрить тайную, внутреннюю связь зла с добром и vice-versa.
В этой истории мы видим также архетип старика в облике преступника, ввергнутого в перипетии и превращения процесса индивидуализации, который мало-помалу доходит вплоть до hieros gamos. В упомянутой ранее русской сказке о лесном царе последний, наоборот, оказывается сначала услужливым и благодетельным, однако потом он уже не собирается отпускать своего батрака, так что фабула рассказа состоит в разнообразных попытках юноши вырваться из лап колдуна. Место поиска замещает побег, однако, кажется, будто последний приносит те же барыши, что и отважное поисковое приключение: герой, в конце концов, женится на дочери короля. Колдун же должен довольствоваться ролью одураченного чёрта.
ТЕРИОМОРФНАЯ СИМВОЛИКА ДУХА В СКАЗКАХ
Описание нашего архетипа не было бы полным, если бы мы не помянули еще об одном особенном способе его проявления, а именно о проявлении этого архетипа в животной форме. Последняя (в общем и целом) принадлежит к териоморфизму богов и демонов, а потому имеет такое же психологическое значение. Животный облик как раз указывает, что обсуждаемые содержания и функции пребывают во внечеловеческой области, т. е. по ту сторону человеческого сознания. С одной стороны, они соучаствуют в демонически-сверхчеловеческом, с другой—в животно-подчеловеческом. При этом необходимо иметь в виду, что такое разделение имеет ценность только в рамках сознания, где это отвечает необходимому условию мышления. Логика гласит: tertium non datur, т. е. мы не можем представить себе противоположности в их единобытии. Если же антиномия все же существует, то её снятие мы можем полагать только за постулат. Для бессознательного же это вовсе не так, и категория бытия для него не исключение, так как его содержания, все до единого, — парадоксальны и антиномичны по самой своей сути. Хотя старик (в только что изложенных сюжетах) демонстрирует в большинстве случаев и человеческую наружность, и человеческую манеру обхождения, но все же его колдовские способности, включая его духовное превосходство, указывают на нечто сверх-, или над-, или недо-человеческое в добре и зле. Его звериный аспект не означает умаления его ценности ни в глазах примитива, ни для бессознательного. Ведь в некотором отношении животное превосходит человека: оно еще не заплуталось в своем сознании, не противопоставляет своё своенравное Я той силе, которой оно живёт и которая в нём господствует, оно беспрекословно исполняет её волю едва ли не наилучшим образом. Если бы животное было сознательным, то оно было бы благочестивее человека. Легенда о грехопадении содержит глубокое наставление: не является ли она выражением смутного предчувствия того, что эмансипация Я - сознания представляет собой дело Люцифера. Всемирная история человечества с самого начала состоит из противоречия между чувством неполноценности и самопревозношением. Мудрость ищет середины и расплачивается за это смелое и рискованное предприятие сомнительным родством с демоном и зверем, а потому страдает превратным истолкованием морали.
Зачастую в сказках мы встречаем мотив услужливых зверей. Они ведут себя по-человечески, говорят человеческим языком, обнаруживают ум и знания, в которых даже превосходят человека. В этом случае с полным правом можно говорить, что в облике животного выражается архетип духа. В одной немецкой сказке1рассказывается, как юноша, разыскивающий свою исчезнувшую принцессу, встречает волка, который ему говорит: “Не бойся! Скажи, куда ты держишь путь? ”Юноша рассказывает свою историю, за что волк даёт ему магический подарок, а именно: несколько своих волосков, с помощью которых юноша сумеет призвать волка себе на помощь в любое время. Это интермеццо проходит точно так же, как встреча с услужливым стариком. В том же самом повествовании выступает и другая, а именно злая сторона архетипа. Для наглядности Юнг конспективно излагает эту сказку.
“Когда юноша пас в лесу свинью, то обнаружил большое дерево, чьи ветви затерялись в облаках. “Как было бы здорово, — сказал себе юноша, — посмотреть с его верхушки, что там, на краю света? ”Он карабкается вверх в течение целого дня, но так и не достигает ветвей. Настал вечер, и он вынужден переночевать на сучке. На другой день он карабкается дальше, и к полудню добирается до кроны. Только под вечер он достигает деревни, которая возведена на ветвях. Там живут крестьяне, которые его потчуют и дают на ночь приют. На утро он карабкается дальше и к полудню достигает дворца, где живет девушка. Здесь он узнаёт, что выше-то идти некуда. Она—королевская дочь, которую злой волшебник заключил в тюрьму. Итак, герой остается у принцессы. Ему разрешается входить во все комнаты замка. Только в 1 Die Prinzessin auf dem Baum. (Deutsche Marchen seit Grimm). одну-единственную принцесса запретила ему заходить. Однако любопытство сильнее. Он отпирает комнату и обнаруживает там ворона, прикованного к стене тремя гвоздями. Один гвоздь проходит через шею, два других—через крылья. Ворон сетует на жажду, и юноша, тронутый состраданием, дает ему попить воды. С каждым глотком выпадает по гвоздю, и после третьего глотка ворон освобождается и вылетает в окно. Когда принцесса услышала об этом, она очень испугалась и сказала: “Это был чёрт, который меня заколдовал. Теперь уж недолго осталось ждать, скоро он меня настигнет”. В одно прекрасное утро она на самом деле исчезла”. Теперь юноша отправляется на поиски, где ему, как уже описывалось ранее, встречается волк. Точно так же он встречает медведя и льва, от которых тоже получает волоски. Кроме того, лев ему сболтнул, что принцесса заточена неподалёку, в охотничьем домике. Он отыскивает эту сторожку и принцессу, однако знает, что побег невозможен, потому что охотник обладает трехногой сивой кобылой, которая всё ведает и неминуемо предупредит охотника. Несмотря на это юноша все же пытается сбежать, но тщетно. Охотник нагоняет его, однако позволяет сбежать вновь, так как юноша ведь однажды спас ему жизнь, в его бытность вороном. Итак, охотник вместе с принцессой ускакал прочь. Однако, когда охотник ушел в лес, юноша опять прокрался в дом и уговорил принцессу выведать у охотника тайну, как тот заполучил свою умную кобылу. Ночью это ей удается, и юноша, спрятавшийся под кроватью, узнаёт, что примерно в часе езды от сторожки охотника живет ведьма, которая разводит волшебных лошадей. Кто сумеет уберечь жеребят в течение трех дней, тот имеет право в награду выбрать себе лошадь. В старину она давала впридачу еще и двенадцать ягнят, чтобы утолить голод двенадцати волков, живущих в окрестностях хутора: давая им поочерёдно набрасываться на ягнят, можно было их отвлечь. Однако ему, охотнику, она не дала никаких ягнят. Когда он скакал домой, волки его преследовали. При переходе границы им все-таки удалось откусить ногу у сивой кобылы. И потому она имеет только три ноги.
Юноша немедленно отыскивает ведьму и нанимается к ней на выпас жеребят при условии, что она даст ему не только лошадь, которую он сам выберет, но в придачу еще и двенадцать ягнят. Она согласилась, но повелела жеребятам сбежать. Чтобы усыпить героя, она дала ему с собой хлебное вино. Он пьет это вино и засыпает, а жеребята сбегают. В первый день он нагоняет их с помощью волка, во второй— ему помогает медведь, а на третий —лев. Теперь он имеет право подыскать себе награду. Маленькая дочь ведьмы, однако, пробалтывает ему, какая из верховых лошадей принадлежит ее матери. Это, конечно же, самая лучшая лошадь, в самом деле сивая кобыла. Её-то он и требует. Но когда он вышел из конюшни, ведьма просверлила четыре копыта у лошади и высосала из них костный мозг. Из мозга она выпекла пирог и дала его юноше с собой в дорогу. Лошадь смертельно заболела, но после того как юноша дает ей съесть пирог, она вновь приобрела свою прежнюю силу. Он выбирается невредимым из леса, после того как умиротворил двенадцать волков, отдав им на съедение двенадцать ягнят. Он заезжает за принцессой и скачет с ней прочь. Трёхногая же сивая кобыла кличет охотника, —он тотчас пускается в погоню за обоими и быстро их нагоняет (так как четырёхногая сивая кобыла не хочет бежать). Как только охотник приблизился, четырёхногая кобыла крикнула трёхногой: “Сестрица, сбрось его! ”. Колдун сброшен и растоптан обеими лошадьми. Юноша сажает принцессу на трёхногую сивую кобылу, и так они едут в королевство её отца, где и празднуют свадьбу. Четырёхногая сивая кобыла просит юношу отсечь голову обеим лошадям, после чего лошади превращаются в статного принца и дивную принцессу, которые затем переезжают в“своё собственное королевство”. Все дело в том, что охотник когда-то их тоже превратил в лошадей. Помимо териоморфной символики в этом повествовании интересен тот факт, что функция знания и интуиции представлена верховыми животными. Тем самым говорится, что достоянием духа можно также овладеть. Так, трёхногая сивая кобыла является сначала собственностью охотника, а четырёхногая— собственностью ведьмы. Здесь дух —отчасти функция, которая, как вещь, может менять владельца (лошадь), отчасти же—автономный субъект (колдун в качестве владельца лошади). Заработав четырёхногую кобылу у ведьмы, юноша освобождает дух, или мысль особого вида, от господства бессознательного. Ведьма здесь означает, как и в других местах, mater natura, соответственно первоначальное, так сказать, “матриархальное”состояние бессознательного. Тем самым возвещается о таком психическом устроении, в котором бессознательному противостоит лишь слабое и несамостоятельное сознание. Четырёхногая сивая кобыла оказывается превосходящей трёхногую, так как может ею повелевать. Так какчетверица есть символ целостности, а целостность играет значительную роль в образном мире бессознательного1, то победа четырёхножия над трёхножием не кажется такой уж неожиданной. Что должна означать
1 В отношении четверицы Юнг ссылается на его более ранние работы, в особенности на Psychologie und Religion и Psychologie und Alchemie.
противоположность между троичностью и четверичностью —это то же, что означает троичность в противоположность целостности. В алхимии эта проблема зваласьаксиомой Марии и сопутствовала этой философии более чем тысячелетие, а затем вновь была подхвачена в Фаусте (сцены с кабирами). Самое раннее литературное изложение этой проблемы обнаруживается во вступительном слове к Тимею1, о чем вновь нам напоминает Гёте. У алхимиков мы можем явственно видеть: тройственности божества соответствует низшая хтоническая троичность (наподобие трёхглавого черта у Данте). В троичности заключен принцип, который своей символикой обнаруживает родство со злом, при этом отнюдь не бесспорно, что троичность выражает только лишь зло. Напротив, все указывает на то, что зло и, соответственно, его употребительный символ, принадлежат к роду тех фигур, которые описывают тёмное, ночное, нижнее, хтоническое. Нижнее относится к верхнему, согласно данной символике, как эквивалент, ставший противоположностью2; другими словами, зло выражается также троичностью. Тройка, как мужское число, совершенно логично идентифицируется здесь со злым охотником, которого, вероятно, следовало бы понимать (алхимически) как“нижнюю троичность”. Четвёрка же, как женское число, определённо указывает на старуху. Обе лошади —говорящие и всезнающие чудища, а потому они представляют бессознательный дух, который, однако, в одном случае подчинен злому колдуну, а в другом— ведьме. Таким образом, между троичностью и четверичностью, прежде всего, сохраняется противоположность мужского–женского, но при этом четверичность является символом целостности, а троичность–нет. Ведь одна троичность всегда предполагает другую (на такое противоположение указывается в алхимии): верх предполагает низ, свет— тьму, добро —зло. С энергетической точки зрения противоположность предполагает потенциал, а там, где имеется потенциал, есть возможность события (ведь напряжение противоположностей стремится к уравниванию). Если представить себе четверичность в виде квадрата и разделить его диагональю на две половины, то 1 Самое древнее из известных Юнгу представлений этой проблемы –это повествование о четырёх сыновьях Гора, из которых три, соответственно, представлены с головами животных, а один–с человеческой. Хронологически это примыкает к видению четырёх лиц и Иезекииля. Эти облики потом ещё раз повторяются в четырёх атрибутах Евангелистов. Как известно, трое имеют голову животных, и один– человеческую (ангел). 2 Согласно Tabula Smaragdina: Quod est inferius, est sicut quod est superius. [Что внизу, подобно тому, что наверху]. P. 2.
получится два треугольника, вершины которых смотрят в противоположные стороны. Поэтому, метафорически говоря, если разделить целостность, символизируемую посредством четверичности, на равные половины, то возникают две троичности противоположного направления. Как только на основании этого простого соображения мы выводим троичность из четверичности, то проясняется смысл и охотника, похитителя принцессы, и почему его сивая кобыла стала из четырёхногой трёхногой (после того, как 12 волков отгрызли ей ногу). Трёхножие сивая кобыла заполучила в результате несчастного случая, который произошел с ней в тот момент, когда она намеревалась покинуть царство тёмной матери. Выражаясь психологическим языком, это, скорее всего, означает, что в тот момент, когда бессознательная целостность становится очевидной, т. е. покидает пределы бессознательного и переходит в область сознания, “одно” из “четырёх” отстаёт и затаивается — horror vacui —в боящемся пустоты бессознательном. Благодаря этому возникает троичность, которой соответствует— как мы знаем не только из сказки, но и из истории символа — противоположная троичность1, т. е. возникают напряжение и конфликт. Здесь можно было бы вместе с Сократом спросить: “Один, два, три, а где же четвертый, из тех, что вчера были нашими гостями, любезный Тимей, а сегодня взялись нам устраивать трапезу”2. Он остался в царстве темной матери, задержанный волчьей жадностью бессознательного, которое, будь на то его воля, ничего бы не отпустило из сферы своего влияния. Разве что только в том случае, если за это будет принесена соответствующая жертва.
Охотник (он же старый колдун) и ведьма соответствуют негативным родительским имаго в магическом мире бессознательного. Охотник в рассказе встречается сначала в образе черного ворона. Он похитил принцессу и держит её в заточении. Она называет его“чёртом”. Однако, как ни странно, его самого заперли в какой-то запретной комнате дворца и приковали там к стене тремя гвоздями, то есть всё равно, чтораспяли. Он пойман, как и всякий тюремный надзиратель, и сам предан анафеме, как всякий, кто проклинает. Тюрьмой для обоих является волшебный замок на вершине гигантского дерева, а именно: мирового древа. Принцесса принадлежит светлому миру перигелия. Именно тогда, когда она заключена под стражу на мировом древе, она является чем-то вроде anima mundi, которая очутилась во власти тьмы. 1 Ср. Psychologie und Alchemie. (Der Geist Mercurius. ).
2 Это непонятное место хотели списать на “насмешливый нрав” Платона. Однако последней эта добыча, кажется, не пошла на пользу, потому что тот же самый ворон оказался распятым, и именно тремя гвоздями. Распятие означает, очевидно, мучительную связанность и подвешенность, наказание за безрассудство, за то, что осмелился сунуться, подобно Прометею, в сферу принципа противоположностей. Сделал этот дерзновенный проступок ворон (который идентичен с охотником), когда выкрал из светлого мира драгоценную душу, за это его в наказание пригвоздили к стене в верхнем мире, или в сверхмире. То, что здесь речь идёт о перевернутом отражении христианского праобраза, по-видимому, является совершенно несомненным. Спаситель, который освободил душу человечества от господства дольнего мира, распят на кресте внизу, в подлинном мире; так же и лукавый ворон— за превышение своих полномочий —был пригвождён к стене на небесной вершине мирового древа. Своеобразной путеводной нитью для понимания смысла проклятия в нашей сказке является троичность гвоздей. В сказке не говорится, кто заключил ворона в тюрьму. Похоже, будто дело здесь было в проклятии Триединым Именем. Героический малый, тот, который взобрался на мировое древо и проник в волшебный замок (из которого он должен освободить принцессу), имеет право заходить во все комнаты, кроме одной, а именно той, в которой находится ворон1. Так же, как нельзя вкушать от древа познания в раю, не следует открывать комнату, а уж тем более заходить в неё: ничто не прельщает так внимание, как запрет. Это, так сказать, самый верный способ, чтобы вызвать непослушание. Очевидно, тайный умысел заключается в том, чтобы освободитьне столько принцессу, сколько ворона. Как только герой узрел ворона, тот начал жалобно кричать и жаловаться на свою жажду2, и юноша,
1 В сказке братьев Гримм (I, Mr. 55: Marienkind) в запретной комнате находится “триединство”, что мне кажется весьма примечательным. 2 Уже Aelian (De nature animalium, I, 47) сообщает, что Аполлон приговорил воронов к жажде, так как один лукавый ворон слишком долго пребывал у водного источника. В немецком фольклоре говорится, что месяцчервень, или август, ворон должен страдать от жажды. В качестве причины приводится следующее: он один не сокрушался о смерти Христа, или то, что когда он был послан Ноем искать сушу— то не возвратился. (Panzer. Zeitschrift ffir deutsche Mythologie II. P. 171, и Abhler. Kleinere Schriften zurMarchenforschung I, 3. О вороне как аллегории зла см. также исчерпывающее изложение у Rahner. Erdgeist und Himmelsgeist in der patristischen Theologie. С другой стороны, ворон находится в тесной связи с Аполлоном как исцелившее его животное. В Библии также упоминается о нем в положительном смысле: “Дает скоту пищу его и птенцам ворона, взывающим к Нему” (Пел. 146, 9); “Кто приготовляет ворону корм его, когда птенцы его кричат к Богу, бродя без пищи” (Иов. 38, 41). Подобное в Лк. 12: 24. Как подлинные “угодливые духи”встречаются они в Книге Царств (3 Цар. 17, 4: 17, 6), где они ежедневно приносят Ахаву пищу.
