Западники и Славянофилы. Проблема "Россия-Запад". Евразийство.
ИДЕЯ ПРЕОДОЛЕНИЯ РЕВОЛЮЦИИСама по себе эта идея не оригинальна и не раз выдвига-лась эмиграцией, но у евразийцев она интересна своим со-единением с методом ее осуществления. («Идеология должна быть методологией» П.Сувчинский). Чтобы правильно бо-роться с революцией, необходимо, утверждали евразийцы, разграничить внешний, исторический, и внутренний, духов-ный, уровни борьбы. Критический анализ и осуждение самого духовного смысла революции не должны приводить к прямой борьбе в эмпирико-политической плоскости, т.е. к попыткам реставрации прежнего строя путем интервенции и диверсий -- это лишь усилит коммунистическую диктатуру и отсрочит ее падение. Иначе говоря, необходимо принять государственно -- политические результаты революции как «неустранимый гео-логический факт» (П.Сувчинский). Историческое возрождение России нужно начинать на базе советского строя, медленно очищая его от коммунизма. Бессмысленно пытаться устранить его насильственно через новый социальный взрыв -- лишь продуманное тщательное улучшение его во всех планах даст благотворный результат. В духовном аспекте это улучшение предполагает решительный отказ от атеизма во всех его фор-мах, в том числе от наиболее опасной -- «воинствующего экономизма». Если в прежние, более религиозные по сути, эпохи ранняя экономическая философия древних культур и весь материальный уклад жизни были подчинены нравствен -- но --духовным началам, то в новое время экономическая фи-лософия стала резко доминировать над духовной составляю -- щей мировоззрения. Политэкономия марксизма и историче-ский материализм есть наиболее законченное выражение за-падноевропейского «воинствующего экономизма». Что каса-ется Запада, то его нравственное оскудение есть, по мнению П.Савицкого, та цена, которую он заплатил за несомненные экономические достижения. Преодоление революции невоз-можно, считали евразийцы, без пробуждения исторической памяти, отказа от западничества, осознания суверенности на-циональной задачи, а также правильных психологических ус -- тановок и духовного настроя народа и правящего слоя -- без великого терпения, глубокой религиозности, патриотического самосознания и одухотворенного прагматизма.ИДЕЯ БУДУЩЕГО ГОСУДАРСТВЕННОГО СТРОЯ РОССИИ (ИДЕОКРАТИЯ)Утверждая, что для характеристики государства главное -- не тип формы правления, а тип отбора правящего слоя, Н.Трубецкой выделял два типа такого отбора: аристократический, выбирающий правящий класс по принципу генеалогии и знатности происхождения, и демократический, формально производящий отбор по признаку отражения общественного мнения и получения общественного доверия. Евразийцы были убеждены, что фактически правящие слои демократического типа не столько отражает волю народа и общественное мне-ние, сколько манипулирует ими, внушая собственные идеи под видом мнения самих граждан. Исходя из этого, многие из ев-разийцев считали монархию непригодной для будущего России в силу исторической обреченности этой утратившей связи с народом формы правления, а демократию -- в силу ее исто-рической чужеродности, псевдонародного характера и безы-дейности. Наиболее органичный для России государственный строй должен вбирать в себя лучшие черты монархии (ав-торитарность и силу, не переходящие в тоталитарность) и демократии (участии широких масс в государственном строи-тельстве, но не формальное, а реальное).Главное, чтобы этот строй наиболее эффективно позволил выдвинуться самым талантливым и творческим людям, для которых любые государственные и хозяйственно -- экономические идеи и программы есть не самоцель, но явление, подчиненное духовно -- патриотическим началам. Советский строй, осознаваемый евразийцами как база для дальнейшего развития, должен постепенно эволюционировать в выковы-ваемый самой жизнью новый тип отбора правящего слоя -- идеократию, или народную автократию. Идеократия есть од-новременно сильная и чрезвычайно близко стоящая к насе-лению власть, наилучшим образом сочетавшая «народный су-веренитет с началом народоводительства». Народ при этом идейно и культурно руководим выражающей его волю ини-циативной частью. Политическая воля правящего слоя снизу контролируется законодательно представленной в органах уп-равления народной волей, а сверху -- добровольно принятыми идеями и ценностями патриотического и религиозно -- духовного характера.Идеократия не есть строй, растворяющий личность, тем более верховную, в некоем аморфно -- роевом правящем кол-лективе. Напротив, роль личности как фактора, способного организовать людские массы на путь государственного сози-дания, в этой форме правления возрастает. Кроме того, об-легчается возможность выдвижения такой яркой, одаренной импульсом государственности, личности к вершинам власти. Этому должно способствовать воспитываемое в народе евразийско--идеократическое правосознание, которое позволит избежать двух, справедливо выделенных И.А.Ильиным, опас-ностей государственного устройства. Это -- потенциальное недоверие к любому правлению, оформленное в виде раз-личных, свойственных для республиканской формы правления, законодательных ограничений, по существу лишающих правительство власти; и напротив, наивно -- безоглядное доверие народа к монархии, чреватое угрозой перерождения ее в ти-ранию и диктатуру. Воспитание нравственного еврзийско -- идеократического правосознания, гармонически сочетающего религиозно -- духовные, этнические и социально-полити-ческие проявления государственности, есть лучший способ формирования созидательной духовной атмосферы общества -- главного нерушимого механизма возрождения и процвета-ния державы. Евразийцы так же, как И.А.Ильин, были убеж-дены, что успешно выбраться из под обломков большевизма (падение которого -- вопрос времени) Россия сможет лишь в случае, если в переходный период удастся удержать эту созидательную духовную атмосферу достоинства и веры в национально -- народные силы -- признак сильной, устойчивой, уважаемой и уважающей народ патриотической власти.«Красной» идее нужно противопоставить еще более мощ-ную и всеобъемлющую евразийскую идею, способную про-низать собою все этажи национального бытия. Тогда на новом историческом витке можно будет подойти к воскресению величественного русского задания, которое наши предки осознали еще с древних времен -- построению Государства Правды, соединяющего в себе правовые законы и гарантийные нормы с началами нравственности и совести. Идея эта явля-ется тем ключом, который открывает тайну управления ог-ромными пространствами Евразии, и евразийской психики, нормально ощущающей себя лишь в случае причастности к великому и справедливому государственному целому.Два мираЕвразийство заключает в себе зерно стремления к истине обще-философской. Но применительно к евразийству законен и понятен также иной вопрос: вопрос об отношении выработанного круга мыслей к бурно текучему, кипящему потоку современности. В данном повороте евразийство сводится к стремлению осознать и осмыслить совершающийся и совершившийся выход России из рамок современной европейской культуры. В эту краткую формулу укладывается содержание значительной части развертывающегося исторического процесса... В то же время евразийство есть попытка истолковать этот выход с точки зрения исторической философии, которую оно приемлет. Для философии этой зарождение, развитие, умирание культур суть внятные непреложные факты; в восприятии этом судьбы индивидуальной культуры столь же ощутительны и живы, как и судьбы индивидуальной личности, хотя бы, - как общество над личностью, - существовала над отдельными культурами некоторая объединяющая черта... Восприятие -это не утверждает всестороннего сходства между судьбами культуры и судьбами личности; не означает приятия "натуралистического" или "органического" взгляда на общество. Смысл этого восприятия, - что оно утверждает действительное быванье общественно-культурых "зарождений", "расцветов", "упадков".Чтобы понять, в каком смысле на этих страницах говорится "о выходе России из рамок современной европейской культуры", нужно обратиться к русскому прошлому, хотя бы недавнему. В рус-ском XIX веке явственно различимы два обособленных преемства. Одно обнимает занимающуюся в 30-40 годах зарю русского рели-гиозного творчества. Рождаясь из недр некоего древнего духа, с тру-дом преодолевая покровы окружающей среды, религиозное озаре-ние вспыхивает в позднем Гоголе, славянофилах. Окружающее не властно заглушить лучи. Брезжащий свет разгорается в творчестве Достоевского, Владимира Соловьева и тех, кто был и есть с ними. Как наследие XIX века, Россия обретает достояние нравственно-со-вестной и богословской мысли, достояние, поистине составляющее в выборе и сопоставлении - канон книг русских учительных... В обла-сти живописи русский XIX век дает два явления, которые были бы непонятны, взятые в них самих: настолько они не связаны с окру-жающей их средой! Эти явления: Александр Иванов как автор эски-зов на библейские темы, и Михаил Врубель, как мастер фресок Ки-евского Кирилловского монастыря. В этих двух художниках зало-жен существеннейший смысл судеб русской - одной ли русской? -живописи XIX века. Сколь ни были в ином ошибочны и превратны увлечения обоих, - только в сопоставлении с религиозно-нрав-ственным и богословским "деянием" Гоголя, Хомякова, Леонтьева находит место, раскрывает значение завещанное ими творенье. В развитии "европейской" культуры, в пределах XIX века, та совокупность писаний, которую мы именуем "канон книг русских учительных", так же, как явление Иванова-Врубеля, по стилю и сущности не имеет подобий. Зато имеет подобие иное преемство, сказывающееся в судьбах русской культуры: преемство, начатое просветителями - обличителями XVIII и первой половины XIX века, идущее, через Добролюбова, Писарева, Михайловского, к просветителям-правителям большевистской эпохи; преемство позитивного мировоззрения, идолопоклонства "науке", преемство не скепсиса только, а "нигилизма" в отношении к "вненаучным" началам человеческого бытия; преемство не улыбки авгуров, но громкого смеха кощунственных.Скажут, быть может: "два различных направления общественной мысли"; сказав, ошибутся: не два направления, но два разных исторических образования, два раздельных исторических мира! К первопроповедникам христианства, к истокам, начальным моментам великого исторического цикла уводят проникающие Хомякова и Достоевского, Леонтьева и Соловьева пафос и озарение. К поздним временам неверия (эпикурейского или коммунистического безралично), в периоды "просвещения" - достояние убывающих культур -ведут мировоззрения нигилистически-"научные". Противоречивое, причудливое сочетание: сочетание начала и конца, раннего и позднего, открывающего и завершающего. Весь он таков - русский XIX век: красочный и двойственный, внешне спокойный, внутренне напряженный, отображающий борьбу спорящих друг с другом о господстве подземных, вулканических сил. Эта двойственность, этот спор не тускнеет, не ослабевает и теперь - в начале вто-рого десятилетия XX века. Вдумайтесь в сочетание проповеди безверия, опреде-ленный и ясный, чем когда-либо, ведомой большевистскими верхами и теми, кто к ним примкнул, - с явлениями религиозного подъема, охватившего не только ин-теллигенцию,.. Сожительство форм ранних и поздних, открывающих и заверша-ющих, с большою ясностью сказывается, например, в области поэзии: с одной стороны, элементы подлинного религиозного мироощущения (Ахматова! Неко-торые стихотворения Гумилева в сборнике "Огненный Столп" 1921! Вячеслав Иванов в "Переписке из двух углов!"); с другой, - расцвет "разработки поэтики", в смысле словесной техники стихосложения, "разработки", в значительной мере пренебрегающей смысловым началом поэзии и относящейся в исторической аналогии к формам действительного "александрийства..." (ср. стиховые ухищре-ния латинской и греческой поэзии IV-V веков по Р.Х.) Значение революцииВ судьбах русского XIX века неверие и истина "просвещения" навеяны, преподаны со стороны. Следуя примеру "старших", сладостно стало "не верить"; "старшие" нашептали, что Бога не надобно, а надобна препарированная лягушка и критика просвещенного ума. С обстоятельствами подобной зависимости плохо, казалось бы, согласуется непреложное, на наш взгляд, признание, что уже в древней, допетровской Руси существовала своеобразная ценная культура. Но нужно помнить, что явление русского просветительства-обличительства создалось в обстановке устранения, забвения пре-емства, взгляда на "Европу" как безраздельную законодательницу и "госпожу". Именно в рамках этого отношения, в обстановке добро-вольно принятого на себя "младенчества" духа привитие в русскую духовную жизнь начал позитивизма-нигилизма-материализма вы-ступает как подлинное совращение "малых сил", растление старче-ством юности, успех старцев, соблазнявших Сусанну. В этом - субъ-ективная сторона вопроса. Объективная его сущность - в вовлече-нии России на пути европейского развития, в поставлении России в тот же исторический план, в котором двигалась Европа, в преподании ей в качестве исторической и жизненной правды положений, вытекших из предшествующего развития Европы (Возрождение! расцвет науки! рационалистический деизм!), но не обусловленных развитием России. Каково же в этой перспективе место произо-шедшей русской революции? В качестве попытки сознательного осуществления коммунизма, этого отпрыска "европейских разви-тии", русская революция есть вершина, кульминационный пункт описанного "вовлечения" и "преподания". В то же время в судьбах русской революции обнаруживается величайшая contradiction his-torique Историческое противоречие (лат.) - Ред.: построенная в умысле как завершение "европеизации" ре-волюция, как осуществление фактическое, означает выпадение Рос-сии из рамок европейского бытия. Как умысел, русская революция есть осуществление прилагаемого к России европейского "просветительства - обличительства". Как факт, она - не только кру-шение коммунизма, но устранение, уничтожение базы также дру-гих, помимо коммунизма, "просветительско-обличительских" на-правлений. Революция выражается и связывается с чрезвычайно существенным, многосторонним изменением объективной обста-новки. Изменение это охватывает равномерно идеологическое, хо-зяйственное и политическое бытие.1. Примыкание русского интеллигентского сознания к западно-европейской культуре основывалось, между прочим, на созданном русскими подражательными усилиями тождестве или сходстве "быта". Если в отношении жизненного уклада Москва и Петербург отличались чем-либо от Парижа и Лондона, то главным образом тем, чем провинция, хотя бы "преуспевающая", может отличаться от столицы. Ныне "быт" рухнул; русские интеллигенты воистину поставлены вне "быта"; они ведут "загробное существование" - без-различно, скитаясь по свету или оставаясь в России. И образы мира, невидимые взору, прикрытому пленкою "быта", выступают, вещая "о тайнах вечности и гроба", пред духовными их очами. На-ходятся ли они среди "европейцев", находятся ли вдали от "Европы" может ли их психология оставаться привычною европейской? В об-становке заграничного "рассеяния", местами и временами, среди окружающих населений, русские изгнанники - как выходцы "с того света", как жители иных планет; местами и временами, среди серой тоски обычного, страдальчески зажженные, они - как факелы, пы-лающие во тьме...2. В частности, в смысле экономическом, Россия ввержена в не-кие стихийные, неожиданные процессы. Коммунистическая рево-люция мыслилась как завершение капитализма; как высшее на-пряжение промышленно-городского существования, как перемена "правовой надстройки" над базой сложившегося капитализма. В русской же практике коммунистическая революция оказалась раз-рушением не очень развитого, но сложившегося в "европейском" обличий русского капитализма, оказалась возвращением к состо-яниям, гораздо более первоначальным. Что это значит? Сложив-шийся капитализм и тем более социализм, если он начнет "осуществляться", суть формы "поздние", имеющие немало шансов явиться зенитом, быть может, началом упадка, "александрийством" европейского мира. Но именуя себя "социалистической", Россия в судьбах революции определеннее, чем "буржуазные" страны, откло-нилась, ушла от социализма. В гораздо большей степени, чем пяти-летие перед тем, Россия стала деревенской. В порядке же процессов "капиталистических"оказалась в стадии "первоначального накопле-ния". Насколько мы можем представить себе социальные формы современного русского уклада, мы видим в нем, в перспективе ис-торических сближений, черты раннего капиталистического строя (чего-то вроде капиталистического Sturm und Drang Periode Период штурма и натиска (нем.). - Ред. ан-глийского XVIII века), строя, только что складывающегося, с безза-стенчивыми "рыцарями наживы" в качестве "героев времени", с не-ограниченно долгою продолжительностью рабочего дня, низкими заработками рабочих. И эти черты сочетаются с чертами чуть ли не "раннего средневековья". Иной не подыщешь аналогии произошед-шему в России превращению многого, что было "городским", в "деревенское", "опрощению" жизни, возросшему значения общины. Во всяком случае, до "александрийства" очень и очень далеко. Если в смысле экономическом Россию дореволюционную можно сопо-ставлять с "Европой", ныне она оказывается, в иной исторической плоскости. Возможно, что изменения эти, делая русский хозяй-ственный строй более "первобытным" и тем самым менее устойчи-вым в отношении чужестранных воздействий, скажутся, на долго, на коротко ли, неблагоприятным образом на экономической само-стоятельности страны. Но возможно также, что смена "поздних" экономических форм строем более "раннего" склада выступит в оп-ределенный момент потенцией положительной: можно думать, что смена эта - не только знак разрушения, но выявление дремавших энергий и в качестве такового - предварение всплеска русской пред-приимчивости и силы. Сила слабыхВ настоящее время развертывается событие мирового значения, подлинную сущность и последствия которого даже самым про-зорливым не угадать.Событие это -- Русская Революция, но не в ее социально-политическом смысле и значении, а в ее национально-метафизиче-ской сущности. Как явление порядка социально-политического, она, вероятно, подчиненно протекает по руслу революционной законности. Тайна -- в ее национально-мировом итоге.Не коммунистической только заразы боится Запад, когда пытается окружить Россию заставами. Европа поняла, правда, не отчетливо а не уверенно, скорее ощутила, грядущий итог Русской Революции и уже содрогнулась перед ним и приняла меры защиты. Она поняла, что итог этот определится не революционной энергией русского коммунизма, а историческим предопределением всего русского народа. Поняла, что на глазах у всех вырастает и крепнет прежняя Европейская провинция, с которой неминуемо придется сразиться, которая даже первая, не дожидаясь высокого вызова,-- обрушится зойной обличения, укора и гнева на свою недавнюю и, казалось, вечную метрополию.Россия была великодержавной, никогда не будучи государствен-ной. Государственный навык всякого народа определяется равнодей-ствующей государственной сознательности всех индивидуумов, его составляющих. Великодержавность есть предопределенная потенция властности, размаха и разлива всей народной сущности. Это бессознательное ощущение мощи, это удельный вес всей народной массы, вытесняющей, раздвигающей собою окружающую среду. Это -- невольное самоутверждение, droit sacreСвященное право (лат,). собственного бытия. Евразийство или большевизм?Сходство между большевизмом и евразийством является только внешним. Евразийство призывает все народы мира освободиться от влияния романо -- германской культуры и вновь вступить на путь выработки своих национальных культур. При этом евразийство признает, что влияние романо -- германской культуры особенно усиливается благодаря экономическому господству так называемых «цивилизованных» над «коло-ниальными» народами, и потому призывает к борьбе за осво-бождение и от этого экономического господства. Но эта эко-номическая эмансипация не представляется евразийству как самоцель, а лишь как одно из непременных условий освобождения от романо -- германской культуры, освобождения, кото-рое немыслимо без одновременного укрепления основ нацио-нальной культуры и дальнейшего самостоятельного развития этой последней. Большевики во всех этих вопросах преследуют прямо противоположные цели. Они только играют на нацио-налистических настроениях и самолюбии азиатских народов и рассматривают эти чувства лишь как средства для поднятия в Азии социальной революции, которая должна не столько уп-разднить экономическое засилье «цивилизованных» держав, сколько способствовать водворению коммунистического строя с той особой «пролетарской» культурой, которая по существу антинациональна и построена на самых отрицательных эле-ментах той же европейской цивилизации, доведенных до ка-рикатурной крайности. Под личиной поощрения азиатского национализма в большевизме скрыто то же нивелирующее «цивилизаторское» культуртрегерство, и притом в гораздо бо-лее радикальной форме, чем у романо -- германских колони-альных империалистов. Не к созиданию подлинно -- национальных культур, преемственно связанных с историческим прошлым, а к национальному обезличению и разрушению всяких национальных основ хотят большевики привести все народы Азии и Россию.
