В 1862 году Сидоров построил трехэтажное каменное здание ткацкой фабрики на 35 ручных станов. Кроме того на него в окрестных деревнях работало еще около 700 станов.
В 1870 году Сидоровым была торжественно открыта механическая ткацкая на 200 станков. Но продолжали работать как ручная ткацкая, так и ткачи-надомники. Все сложно-узорчатые и камчатные изделия по-прежнему вырабатывались на ручных станках, а на механических -- только гладьевые ткани. Одновременно была пущена и отбельно-отделочная фабрика.
1870 год Сидоров считал годом основания не только механической фабрики, но и всего своего дела, скромно указывая во всех отчетах, что «ручное производство началось в 1848 году». И действительно, прошлые доходы были настолько мизерны по сравнению с нынешними, что их вполне можно было и не брать в расчет. Поэтому 1870 год по праву считается годом основания Яковлевского льнокомбината.
Успехи Сидорова не давали покоя многим. Несмотря на его крепкую руку и капиталы, которые позволяли разорить любого конкурента, все же в Яковлевском и окрестностях было около двадцати ручных фабрик и раздаточных контор. Большинство из них быстро захирели, но владелец одной конторы -- Дороднов, оказался изворотливее других и скоро «выбился в люди».
В полверсте от Яковлевского, возле небольшой деревеньки Василево, он построил в 1864 году сновальню, ручную белильню и раздавал основы крестьянам.
В 1870 году, по примеру Сидорова, он возвел каменное здание, в котором вырабатывалось исключительно столовое белье. Но в отличие от Сидорова, у Дороднова все станки были ручными.
В 1879 году Крымов покупает у рогачевских крестьян водяную мельницу и рядом начинает строить бучильню. Через год он построил два каменных корпуса: трехэтажный для ручных станков и двухэтажный для механических.
Так возникли в Яковлевском три крупные фабрики. Это было очень бурное десятилетие для полотняной промышленности.
В 1880--1881 годах во всей русской промышленности наступил сильный застой. Льняная промышленность оказалась в критическом положении, особенно фабрики, вырабатывающие низкие сорта льняных тканей. Если раньше их в основном покупала армия, то теперь в войсках льняные ткани было заменены хлопчатобумажными. Кроме этого на рынке появился джут -- материал более дешевый и прочный, чем лен.
Особенно сильно пострадали фабрики Костромской губернии и, в частности -- яковлевские. Сидоров, Дороднов и Крымов начали сокращать рабочих. Часть из них возвратились на землю, но были и такие, которым идти было некуда.
Воспользовавшись безвыходным положением рабочих, яковлевские фабриканты сократили расценки, уменьшили поденную плату. Положение осложнялось с каждым днем и, если Сидорову обещаниями и угрозами удалось немного успокоить рабочих, то более бесцеремонные Дороднов и Крымов просто указывали на ворота и без всякого предупреждения урезали плату.
Разобщенные рабочие, теснимые и хозяевами, и полицией, не могли отстоять свои права. Всякого, кто пытался протестовать, сразу же выгоняли с фабрики, а на его место готовы были прийти десятки голодных работников, согласных и на половинную оплату.
Этот кризис был самым долгим -- до 1887 года. Но через три года все повторилось, и лишь с 1895 года начался новый подъем, вызванный в основном строительством железных дорог. Благодаря этому, фабрики стали лучше снабжаться сырьем, а фабриканты получили практически неограниченный рынок сбыта.
Фабрики
С большим запозданием по отношению к западным странам, с огромными трудностями, продираясь сквозь феодальную рутину, русская промышленность начала механизироваться лишь в 60-х годах. Рабочие, в частности ткачи-надомники, видели в механических станках ту темную силу, которая неумолимо надвигается на них, отбирая работу и хлеб.
Местные крестьяне с трудом привыкали к фабрике. Ведь раньше они смотрели на ткачество как на побочный заработок в свободное от хозяйства время. И на ручной фабрике они еще имели относительную свободу, могли наниматься на любой срок, а летом, как правило, ткачеством не занимались. Теперь же все изменилось. Рабочий оказался «настолько втиснут в железные рамки, он настолько зависит от машины, что его личная воля и чувства совершенно стерты: он должен 12--13 часов дышать испорченным воздухом, и он дышит им непрерывно столько часов, сколько полагается между перерывами работы, никогда не меньше»*.
Что же представляли собой фабрики яковлевских купцов в начале 80-х годов?
В пяти каменных двухэтажных зданиях у Сидорова было 260 механических и 150 ручных ткацких станков. На фабрике работало 740 человек. По составу и возрасту: мужчин 400, женщин 150, подростков до 12 лет -- 40 человек, от 12 до 18 лет -- 150. Кроме этого, на Сидорова работало около 600 ткачей-надомников.
Тяжелые условия жизни вынуждали крестьян отдавать за нищенскую плату детей на фабрики. Работали они наравне со взрослыми по 13--14 часов в сутки, но если первые могли заработать от 8 до 18 рублей в месяц, то дети получали только до восьми рублей. При этом следует иметь в виду, что они выполняли самые тяжелые работы, находились на самых пыльных участках.
Лишь в 1882 году был принят закон, запрещающий работу детей до 12 лет.
До середины 90-х годов XIX века в России не было и законов, ограничивающих рабочий день. Только в 1897 году, в результате упорной стачечной борьбы пролетариата, правительство вынуждено было издать закон о сокращении рабочего дня до 11,5 часа. Но эти законы мало что изменили в положении рабочих. Капиталисты находили множество способов обойти их.
Работа на фабрике шла круглый год. Выпускались полотна, холст, полотенца, скатерти и салфетки -- всего до 300 сортов и 120 рисунков. В год производилось всех изделий на полмиллиона рублей, а сбывался товар, в
основном через ежегодную Нижегородскую ярмарку, где костромские купцы имели свой полотняный ряд.
В 1882 году Сидоров участвовал во Всероссийской технической выставке и за свои изделия получил первую золотую медаль, которая помогла ему добиться правительственных заказов: ручной товар шел в основном царскому двору, машинное полотно -- военному ведомству. Именно постоянные заказы позволили Сидорову почти безубыточно пережить кризис в полотняной промышленности 1873--1876 годов. В эти же годы он открыл свои магазины в Петербурге, Москве, Харькове.
На сидоровской фабрике имелись две паровые машины, общей мощностью 55 лошадиных сил. Работа была «денная» и сменная. Днем работали по 13 часов, в сменах-- по 8. Но отработав смену, рабочий через 12 часов вновь шел на фабрику. Таким образом, рабочий день у него был 12 часов.
Рабочих дней было 260 в году. На пасху фабрики закрывались на 13 дней. На этот период все рабочие рассчитывались и после праздника принимались вновь. Второй полный расчет был осенью. Такая система была принята почти по всей России и позволяла фабрикантам каждый раз избавляться от неугодных работников, снижать расценки, вводить новые, более жесткие правила. Осенью, когда предложение в рабочей силе опережало спрос, расценки урезали предельно. И рабочие ничего не могли поделать, даже объявить забастовку, так как еще не были приняты на работу.
Каждому рабочему Сидоров выдавал по две расчетные книжки: одну товарную, куда вписывали сработанный товар, другую расчетную, в которую вносили заработок за месяц и вычеты: забор товаров из фабричной лавки, штрафы и прочее.
Табель о штрафах был настолько велик, что не было никакой возможности избежать денежного начета. Наказывали за все: за порчу товара, за пронос на фабрику табака и спичек, за ругань, недобрый взгляд на подмастерья или управляющего фабрикой. Всего за год Сидоров наказывал рабочих в среднем на 1200 рублей. Но зато после, на пасху, он «щедро» раздавал подарки-- ситцы на платья и рубашки. Подарки покупались на деньги из штрафного капитала, то есть шли из кармана рабочих.
У Крымова, как и у Сидорова, фабрика состояла из двух отделений: ручного и механического. Первое находилось в Яковлевском, в так называемом «полевом корпусе». Механическое -- возле деревни Рогачево. Кроме этого имелись бельное и отделочное производства. Все помещалось в двух каменных зданиях.
Фабрика работала круглый год и выпускала исключительно льняные изделия. (Сидоровы частично использовали хлопок как для выработки миткалей, так и полульняных тканей). Станки приводились в движение паровой машиной и водой -- от плотины бывшей мельницы.
На 70 механических и 130 ручных ткацких станках работало 300 человек. Из них 210 мужчин, 20 женщин и 70 подростков от 12 до 18 лет, причем большинству из них было 12--13 лет. Еще тысяча человек работали на Крымова в окрестных деревнях.
Работа на фабрике производилась с 4 часов утра до 8 вечера. Товар вырабатывался гладкий, узорчатый и цветной шириною от десяти вершков до трех аршин, причем более изящный, чем у Сидорова. За год производилось товара на триста тысяч рублей, а сбывался он через Нижегородскую ярмарку и собственные магазины в Петербурге и Москве.
Зарплата рабочих у Крымова была немного выше, чем на фабрике Сидорова. Так, если Сидоров платил ткачам 8--12 рублей в месяц, то Крымов 10--23 рубля. Подростки соответственно получали 4--8 рублей у первого и 5--12 рублей у второго. Такая «щедрость» была вызвана не справедливыми побуждениями, а тем, что позволяла Крымову переманивать от Сидорова и Дороднова наиболее искусных мастеров. Позднее, когда фабрика наберет необходимый комплект рабочих и закончится кризис, Крымов, по требованию Сидоровых и Дородновых, уравняет зарплату.
Фабрика Дороднова была менее совершенной. В двух- и трехэтажных корпусах размещалось 140 ручных ткацких станков. Бельная тоже была ручная. Прямо на реке Тахе стоял полуразвалившийся амбар с полом, настланным над водой. Из «двигателей» имелся лишь двуконный привод для отделочной мастерской.
На фабрике работало 210 человек: 150 мужчин и 60 подростков. Кроме того, по заказам фабрики работало около 500 ткачей-надомников, в основном зимой.
К Дороднову шли работать охотнее, так как ежегодно фабрика закрывалась на июль и август, что позволяло крестьянам вовремя управиться с сенокосом и уборкой.
Несмотря на чисто ручной труд, Дородновы продавали в год товара на 140 тысяч рублей, причем товар был семидесяти видов и сортов.
Каковы же были условия работы на яковлевских фабриках?
В 1879 году фабрики обследовал помощник врачебного инспектора Костромской губернии М. А. Невский.
У Сидорова он обнаружил, что рабочий день длится не 12, а 14 часов, очень много 8--10-летних детей. «В ткацких отделениях, особенно ручных, пыльно и довольно душно: запах неприятный и тяжелый вследствие отсутствия вентиляции и тяги испорченного воздуха.В шпульном, сновальном и других отделениях не было даже форточек. Шестерни машин ничем не ограждены "и уже не раз калечили рабочих. Все фабричные отбросы выливались в реку Шачу.*
Наиболее страшные условия работы были в бельной. В помещении стоял едкий запах кислот и щелочей, разлитых на полу. Лица работников были бледные, желтые: такое впечатление, что здесь работают одни старики. Даже крепкий организм не выдерживал в таких условиях более двух-трех лет.
Сначала на фабрике рабочим бельной давали молоко, но вскоре Сидоров заменил его «луком вволю», что, по его словам, полезнее, так как «убивает всякий яд внутри». На самом же деле лук, в отличие от молока, почти ничего не стоил фабриканту.
У рабочих бельной через год-два пропадал аппетит и, окончив смену, они «приходили в себя» лишь после стакана водки. Но когда уже и водка не помогала, то просились на более легкую работу. Как правило, их не переводили, так как знали, что он уже не работник и, как тогда говорили, скоро «уйдет в Могилев», то есть в могилу.
Еще хуже были условия на фабриках Крымова и Дороднова. Там вообще нечем было дышать, и даже видавший виды инспектор, выйдя на воздух, вынужден был сидя переждать первое время, пока пройдет тошнота и головокружение.
Больница у Крымова и Дороднова была общая на две кровати. Одним словом, -- для отчета.
Особенно возмутила Невского «находчивость» Дороднова, который устроил отхожее место для рабочих прямо над рекой.
Необычно для того времени прозвучали выводы Невского о посещении фабрик в селе Яковлевском. Выводы эти, направленные против фабрикантов и невыносимых условий, которые они создали для труда, никаких последствий для рабочих не имели. Последствия, как и следовало ожидать, были для самого Невского. Яковлевские фабриканты пожаловались на него губернатору.
Ровно через год после обследования яковлевских и других фабрик губернии Невский собрал все акты обследований за последние годы и выпустил отдельной книгой: «Материалы по санитарному делу Костромской губернии». Объединенные вместе, они рисовали жуткую картину поистине каторжных условий труда и быта рабочих.
Невский писал:
«Г. г. фабриканты! В недолгий период времени руками местных крестьян вы приобрели миллионные капиталы, капиталы эти, как сказочные богатыри, растут не по дням, а по часам. Когда же вам придет благая мысль, что вы откроете свою казну и уделите из нее хотя небольшую лепту на пользу бедных рабочих? Они нуждаются в самом крайнем и необходимом. Им нужен:
1. Приют при фабриках. Устройте им помещения теплые и удобные, чтобы фабричные рабочие, полубосые и полуодетые не уходили в свои деревни для ночлега, особенно ночью и в ненастную погоду.
2. Им нужна медицинская помощь -- устройте ее честно, и по-человечески, ведь у рабочего главный капиталл -- его здоровье. Да не служат ли ваши больницы только вывескою мнимой медицинской помощи...
3. Устройте надлежащую вентиляцию в ваших мастерских и фабриках, чтобы рабочий не задыхался от духоты, пыли и вредных газов... Это также не требует непосильных для вас расходов, между тем спасет не одну тысячу жизней человеческих.
4. Помогите улучшению благосостояния рабочего, устройте ссудо-сберегательную кассу, куда бы рабочий мог снести на черный день несколько грошей, заработанных в поте лица, от окружающих фабрику кулаков и кабатчиков, которые, как звери, подстерегают свою добычу и, как пиявки, высасывают последнюю копейку у пригнетенного житейской нуждой рабочего люда.
Давно уже пора обратить серьезное внимание на гигиеническое состояние ваших фабрик! Неужели все ждать кары закона, по пословице «пока гром не грянет...»?
Пора, наконец, местному обществу, земству и кому ведать сие надлежит сделать так, чтобы фабрики не были местом горестей и печали»*.
Хорошо понимая, что после таких выводов вполне может прибыть более авторитетная комиссия, фабриканты обвинили Невского в клевете и пожаловались на него губернатору.
В своей жалобе фабриканты писали, что они денно и нощно пекутся о народном благе, на свои деньги устраивают больницы, щедро одаривают рабочих на праздники, и вообще, делом своим занимаются не ради выгоды, которой и нет вовсе, а опять же для пользы народа и его лучшей жизни. И после этого какой-то санитарный чиновник, побывавший с наскоку в Яковлевском, одним чохом объявляет фабрики местом горестей и печали, местом, где гибнут рабочие.
Далее в жалобе шел длинный перечень затрат на неблагодарных рабочих, которые все здоровы, и за последние десять лет на фабриках умерло всего два человека, да и то по своему недосмотру.
-- Ваше превосходительство, -- объяснял Невский губернатору, -- фабриканты вводят вас в заблуждение. Так обманулись многие авторитетные медицинские комиссии. Их тоже удивляло: как это, работая в таких ужасных условиях -- пыль, вредные газы, ядовитые пары -- больных рабочих совсем мало. Меньше, чем должно быть. А фокус оказывается совсем простым: стоит человеку почувствовать недомогание -- он уходит в больницу или к себе в деревню, а на его место приходит новый человек со здоровыми легкими. Вот и получается, что на фабрике все шитокрыто, зато в окрестных деревнях теперь самая распространенная смерть от чахотки. Фабриканты ловко перепутали карты и готовы каждому совать в нос «убедительную статистику» болезней, смертей и увечий по вине фабрики. Вот и выходит, что нынешние рабочие у них относительно здоровы, а скольких они покалечили, загнали в могилу... Обман, один обман. Купцы даже из больницы умудрились выколачивать прибыль. Больница дает Сидорову более двух тысяч дохода в год. Он удерживает со своих рабочих за медикаменты почти по четыре тысячи в год. Вот их истинное благодетельство...
Что же изменилось после всего этого на фабриках? На самих фабриках ничего. Правда, купцы решили устроить общую больницу. На окраине Яковлевского поставили деревянный дом на десять больничных коек. За счет Сидорова содержалось пять коек, Крымова -- три, Дороднова -- две. В итоге рабочие почти ничего не выиграли, зато выиграли «благодетели». Теперь уже не надо было платить двум врачам и двум фельдшерам. Достаточно было одного врача и одного фельдшера.
Пройдут еще многие годы, почти четверть века, пока яковлевские рабочие поймут, что бесполезно уповать на совесть фабрикантов, поймут, что только они сами, объединенные общим бесправием, гнетом, несправедливостью, должны сплотиться и бороться за свои права.
Фабриканты
Долгое время все три семьи яковлевских фабрикантов жили особняком, стараясь при каждом удобном случае подсидеть соседа и остаться в Яковлевском полновластным хозяином. Когда не удавалось подчинить себе конкурента мерами экономическими, в «оборот» пускали детей, которые с малых лет приучались к делу.
Дети яковлевских купцов жили среди роскоши и богатства, окруженные нищетой простолюдинов. С детства им вбивали в головы, что их родители -- главные люди в округе, без которых «вся чернь давно бы передохла с голоду».
Если старики-фабриканты еще иногда вспоминали о своем былом родстве с рабочими и гордились тем, что за счет своей изворотливости и сметки добились всего -- богатства, славы, почитания, то их дети не чувствовали никакой связи с фабричными. Именно второе поколение яковлевских купцов отличалось наибольшей жестокостью. И лишь в третьем поколении, под влиянием образования, революционной обстановки, кое-кто из детей решится на протест. С такими родители поступали круто: либо лишали наследства, либо пускали молву об их душевной болезни.
В первую очередь яковлевские купцы решили переженить детей, перетянуть к себе часть капитала соседа в виде приданого, а затем, через своего человека, иметь полную картину дел и замыслов конкурента. Поэтому, несмотря на богатое приданое, к невестке в доме относились настороженно, о делах при ней старались не говорить. Но очень скоро невестка входила в дела мужа и с большой готовностью предавала интересы отца или братьев.
Расторопнее других оказался Дороднов. Старшего сына Александра он женил на дочери Сидорова Аскитрии, а Мефодия -- на дочери Крымова Марии. Дочь Крымова Капитолину выдали за управляющего фабрикой Симонова... Крымов поначалу воспротивился этому браку, но ради продолжения фабричных дел, смирился. И так далее. Но в третьем поколении, через замужество детей, уже стремились породниться с людьми не столь богатыми, сколько с положением, так как это обеспечивало «выход в свет», позволяло успешнее вести дела, добиваться выгодных заказов.
