Осенью 1603 года эти меры вызвали первое мятежное волнение. Атаман Хлопко Косолап собрал целое войско и двинулся к Москве. Царь должен был выслать против него значительный отряд под предводительством воеводы Ивана Федоровича Басманова. Битва произошла почти под стенами Москвы. Победа осталась за царскими войсками, но воевода был убит. Тяжело раненого Хлопко взяли в плен и повесили вместе с несколькими товарищами.
И хотя мятеж удалось подавить, он пошатнул авторитет Бориса, и народ, что "слезно" умолял его встать во главе государства, начал терять доверие к государю. Обещанные богатства получили лишь бояре, да и то в основном за счет простого народа. Голод так же озлобил население. Масла в огонь изрядно добавили слухи о том, что царевич Димитрий жив и скрывается в Польше. Борис, уже будучи тяжело больным, был не в состоянии противостоять новому, более "законному" в глазах людей, наследнику, вселявшему живительную надежду в иссушенные души людей. А значит остается только одно - готовиться к последней битве…
4. Лжедмитрий I
В 1603 году в Польше объявился человек, называвший себя спасенным царевичем Димитрием. Откуда же он появился и кем был? Попробуем разобраться…
В 1601 году к польскому магнату, князю Адаму Вишневецкому поступил на службу молодой человек лет двадцати от роду. При княжеском дворе он сначала исполнял обязанности конюха, затем возвысился до лакея. Юноша был ловким, сообразительным, расторопным и вскоре стал в доме князя, что называется, своим человеком. Но однажды между князем и слугой произошла ссора, во время которой якобы и открылась тайна.
Вишневецкий, рассердившись на что-то, ударил слугу по лицу. Тот вспыхнул от ярости, однако, смирив эту ярость, с горечью произнес:
- Эх, князь! Если бы ты знал, кто прислуживает тебе, ты бы не обращался со мной так. - И вдруг признался: - Я - царевич Димитрий! Последний сын царя Ивана!
Можно представить себе состояние бедного князя, поднявшего руку на наследника русского престола. Когда юношу стали расспрашивать, он заявил, что Годунов в Угличе действительно хотел от него избавиться, но мать будто бы заранее предупредили о покушении, и она сама сделала так, что вместо Димитрия был зарезан сын какого-то священника. Долгое время Димитрия под чужими именами верные люди прятали то в одном, то в другом монастыре, потом он пробрался в Польшу. В доказательство достоверности истории спасения молодой человек предъявил Вишневецкому большой нательный крест, усыпанный драгоценными каменьями и данный ему на крещение.
Вскоре, когда известие о царевиче стало распространяться, в Брагин нахлынуло множество москвитян, которые убежденно заверяли, что перед ними был сын Ивана IV и Марии Нагой. Но самым удивительным оказался тот факт, что не только возраст юноши совпадал с возрастом убитого царевича, но и внешность, причем до малейших деталей. Он был невысокий, рыжеватый, имел широкое лицо с высокими скулами - многие признавали явное сходство с Иваном IV. Кроме того, руки у него были разной длины, и на правой руке было родимое пятно, а это были известные приметы царевича!
При этом трудно представить, что бы все люди, видевшие Димитрия, единогласно, спустя двенадцать - тринадцать лет, смогли признать в нем царевича. Ведь последний раз его могли видеть ребенком, если, конечно, видели… Но, как свидетельствует со своего наблюдательного поста остерский староста, вся окрестная земля была переполнена людьми, которые, не побывав даже в Брагине, все равно готовы были провозгласить Димитрия истинным царевичем.
Сам же Вишневецкий был в этом уверен, или не прочь был поверить. 7 октября 1603 года он пишет коронному гетману и великому канцлеру польского государства Яну Замойскому, извещая его о событии, и просит его взять под свою защиту интересы Димитрия. Впрочем, эта просьба могла быть вызвана теми тревожными для Вишневецкого последствиями, причиной которых уже послужило появление царевича. Однако, не желая выпустить из своих рук раз взятое под покровительство лицо, Замойский отправил в Краков донесение с кратким изложением автобиографии этого искателя престола, составленной, очевидно, под его диктовку.
Но Димитрий нашел себе других покровителей. Адам Вишневецкий поспешил завязать отношения между царевичем и своими двоюродными братьями: Михаилом Вишневецким, овручским старостой, и Константином, ревностным католиком, который через свою жену, Урсулу Мнишек, породнился с фамилией, имевшей большое значение при краковском дворе. Действительно, это была находка! Таким путем царевич проникал в новую среду, где он мог надеяться найти для своего дела поддержку. Там же Димитрий и встретил свою будущую супругу, Марину Мнишек.
Для Годунова известия из Польши об "ожившем" Димитрии были куда страшнее, чем обвинения в убийстве настоящего царевича. Тут же нашли доказательство того, что так называемый "Димитрий" - беглый монах из Чудова монастыря, но было уже поздно. Власть рушилась.
Кем же был этот беглый монах? И был ли этот человек как-то связан с Димитрием? А может, Борис указал на невиновного человека?
…Семья Отрепьевых имела давние связи с Угличем, резиденцией погибшего царевича Дмитрия. Предки Григория прибыли на Русь из Литвы. Одни из них осели в Галиче, а другие - в Угличе. В 1577 году неслужилый "новик" Смирной-Отрепьев и его младший брат Богдан получили поместье в Коломне. В то время Богдану едва исполнилось 15 лет. Несколько лет спустя у него появился сын, названный Юрием. Примерно в то же время у царя Ивана родился сын Димитрий. Совершеннолетия Юшка достиг в самые последние годы царствования Федора. После смерти отца Юшку воспитывала мать. Благодаря ее стараниям мальчик научился читать Священное писание. Когда возможности домашнего образования оказались исчерпанными, его послали на учебу в Москву, где жил зять Отрепьевой, Семейка Ефимьев. Похоже, именно в доме дьяка Ефимьева он выучился писать. Ранние жизнеописания изображали юного Отрепьева беспутным негодяем. При Шуйском такие отзывы были забыты. Во времена Романовых писатели не скрывали удивления по поводу необыкновенных способностей юноши, но при том высказывали подозрение, не общался ли он с нечистой силой. Учение давалось Отрепьеву с поразительной легкостью.
Бедность и сиротство не позволяли способному ученику надеяться на выдающуюся карьеру. Юрий поступил на службу к Михаилу Романову. Многие считали Романовых наследниками короны Служба при их дворе, казалось бы, сулила юноше определенные перспективы. К тому же родовое гнездо Отрепьевых располагалось на Монзе, притоке Костромы, и там же находилась знаменитая костромская вотчина Романовых - село Домнино. Соседство по имению, по-видимому, тоже сыграло роль в том, что провинциальный дворянин отправился на московское подворье бояр Романовых. Однако опала, постигшая романовский круг в ноябре 1600 года, едва не погубила Отрепьева. Под стенами романовского подворья произошло настоящее сражение. Вооруженная свита Романовых оказала отчаянное сопротивление царским стрельцам.
Юшке Отрепьеву повезло - он чудом спасся в монастыре от смертной казни, ибо его, как боярского слугу, ждала виселица. Страх перед наказанием привел Отрепьева в монастырь. 20-летнему дворянину, полному надежд, сил и энергии, пришлось покинуть свет, забыть мирское имя. Отныне он стал смиренным чернецом (монахом) Григорием. Во время своих скитаний Григорий побывал в галичском Железноборском монастыре (по некоторым сведениям, он там и постригся) и в суздальском Спасо-Евфимьеве монастыре. По преданию, в Спасо-Евфимьеве монастыре Гришку отдали "под начало" духовному старцу. Жизнь "под началом" оказалась стеснительной, и чернец покинул обитель. Переход от жизни в боярских теремах к прозябанию в монашеских кельях был слишком резким. Чернец тяготился монашеским одеянием, поэтому отправился в столицу.
Как же осмелился Отрепьев вновь появиться в Москве? Во-первых, царь отправил Романовых в ссылку и прекратил розыск. Оставшиеся в живых опальные очень скоро заслужили прощение. Во-вторых, по словам современников, монашество на Руси нередко спасало преступников от наказания. Опальный монах попал в Чудов, самый аристократический, кремлевский монастырь. Григорий воспользовался протекцией: "Бил челом об нем в Чудове монастыре архимандриту Пафнутию".
Отрепьев недолго прожил под надзором деда. Архимандрит вскоре перевел его в свою келью. Там чернец, по его собственным словам, занялся литературным трудом. "Живучи-де в Чудове монастыре у архимандрита Пафнутия в келий, - рассказывал он знакомым монахам, - да сложил похвалу московским чудотворцам Петру, и Алексею, и Ионе" Старания Отрепьева были оценены, и с этого момента начался его стремительный, почти сказочный взлет.
Григорий был очень молод и провел в монастыре немного времени. Однако Пафнутий произвел его в дьяконы. Роль келейника влиятельного чудовского архимандрита могла удовлетворить любого, но не Отрепьева. Покинув келью, он переселился на патриарший двор. Придет время, и патриарх Иов будет оправдываться тем, что он приглашал к себе Гришку лишь "для книжного письма". На самом же деле Отрепьев не только переписывал книги на патриаршем дворе, но и сочинял каноны святым. Патриарх говорил, что чернеца Григория знают и епископы, и игумены, и весь священный собор. Вероятно, так оно и было. На собор и в думу патриарх Иов являлся с целым штатом помощников. В числе их оказался и Отрепьев. Своим приятелям Григорий говорил так: "Патриарх-де, видя мое досужество, и учал на царскую думу вверх с собою меня имати, и в славу-де я вшел великую". Заявление Отрепьева насчет его великой славы нельзя считать простым хвастовством.
После службы у Романовых, Отрепьев быстро приспособился к новым условиям жизни. Случайно попав в монашескую среду, он сразу выделился в ней. Юному честолюбцу помогли выдвинуться не подвиги аскетизма, а необыкновенная восприимчивость натуры. В течение месяца Григорий усваивал то, на что другие тратили жизнь. Церковники сразу оценили живой ум и литературные способности Отрепьева. Что-то притягивало к нему и подчиняло других людей. Служба у деда, келейник чудовского архимандрита и, наконец, придворный патриарха! Надо было обладать незаурядными качествами, чтобы сделать такую выдающуюся карьеру всего за один год. Однако Отрепьев очень спешил - должно быть, чувствуя, что ему суждено прожить совсем недолгую жизнь…
Григорий хвастался, что может стать царем в Москве. Узнав об этом, царь Борис приказал сослать его в Кириллов монастырь. Но, вовремя предупрежденный, Григорий успел бежать в Галич, потом в Муром, и, вернувшись в Москву, в 1602 году бежал из нее. Отрепьев бежал за кордон не один, а в сопровождении двух монахов - Варлаама и Мисаила. Отъезжавших монахов никто в городе не преследовал. В первый день они спокойно беседовали на центральной посадской улице, на другой день встретились в Иконном ряду, прошли за Москву-реку и там наняли подводу. Никто не тревожил бродячих монахов и в приграничных городах. Отрепьев открыто служил службу в церкви. В течение трех недель друзья собирали деньги на строительство захолустного монастыря. Все собранное серебро иноки присвоили себе.
Однако имеются сведения, что из монастыря бежало не трое, а четверо монахов! И четвертым является некий Леонид - ключевое звено самозванческой интриги. Любой, кто знает - из учебников истории либо из пушкинского "Бориса Годунова" - обстоятельства побега Отрепьева из Чудова монастыря, запомнил и его товарищей Варлаама Яцкого и Мисаила Повадьина, бежавших вместе с ним, и считает, что беглецов было трое. Но исторические документы свидетельствуют о четверых! И первое свидетельство такого рода содержится в "Извете" самого Варлаама (т.е. его показаниях как сообщника Отрепьева по побегу, данных правительству Василия Шуйского, теперь уже царя, в 1606 г.). Автор повествует, как он, не желая вместе с Отрепьевым покидать Киево-Печерскую лавру, просил настоятеля оставить его, на что тот ответил: "Четверо вас пришло, четверо и подите".
Позже много спорили, кто же был четвертым: называли провожатых - монахов Ивашку Семенова и Пимена, но, в конце концов, дружно сошлись на Леониде. Но кто же такой Леонид? Сенсационные сведения о нем отыскались в синодике Макарьевского монастыря на Нижегородчине. Поминальная книга, начатая еще при Алексее Михайловиче, предназначалась для занесения в нее лишь имен русских царей, высших церковных иерархов и наиболее знатных бояр и дворян. И в их списке - сразу за митрополитами и архиепископами - указан… инок Леонид! А уж затем идут Мстиславские, Шуйские, Романовы. О чем это говорит? Не о том ли, что спутник Отрепьева, с которым тот посетил инокиню Марфу (Марию Нагую) в монастыре и которому она отдала нательный крест царевича Дмитрия, и был самим царевичем? Подчеркиваю - Марфа отдала крестик именно Леониду, а не Отрепьеву!
В апреле 1604 года Димитрий принимает католичество и сразу же покидает Краков. Он последовал за Мнишеком в Самбор, чтобы повидаться там с Мариной и приготовиться к войне за ту корону, что он обещал возложить на чело прекрасной польки. Правда, Марина станет его женой только в том случае, если он будет царем. Но уже в феврале или в начале марта особой грамотой Димитрий уступал своему будущему тестю княжества Смоленское и Северское. Эта была плата за все, что делал Юрий Мнишек для царевича. Однако в это время вмешался секретный договор, по которому польский король заявил притязание на львиную долю в тех же областях. Не такой человек был Юрий Мнишек, что бы довольствоваться остатком, и грамоту пришлось переделать на новых основаниях. Будучи влюблен и не имея никаких средств, кроме тех, которые он находил в самом Самборе, Димитрий не мог ни в чем отказать. Новой записью, скрепленной 24 мая 1604 года торжественной клятвой, он обещал:
1. Выдать на руки сандомирскому воеводе тот час же по вступлении на престол миллион золотых на приданое Марине и на уплату старых и предстоящих впереди долговых обязательств ее отца.
2. Поднести невесте причитающуюся ей часть драгоценностей и столового серебра их тех сокровищ, которые хранятся в Кремле.
3. Отправить, в то же время, к польскому королю посольство с целью попросить согласие Его Величества на предполагаемый брак.
4. Отдать будущей царице в полное владение Великий Новгород и Псков. Марина получала в них все права верховной власти и право строить католические храмы, монастыри и школы. Она сохраняла этот удел в том случае, если бы осталась бездетной.
В Москве дочь сандомирского воеводы могла свободно исповедовать свою веру. К тому же Димитрий обещал потрудиться в пользу обращения своих подданных в католичество. В том случае, если царевич не достигнет престола, за Мариной сохранялось право отвергнуть брачный союз или отложить его осуществление на другое время.
Теперь дело было за Димитрием.
В августе 1604 года Димитрий, во главе небольшой армии, двинулся в поход. Он постился с Мариной, а в первых числах сентября, под Глинянами, Димитрий произвел смотр своему войску. Численность армии насчитывала до 20 000 человек и постоянно пополнялась непрерывным потоком добровольцев. Юрий Мнишек исполнял обязанности главнокомандующего. Но он никогда не служил в армии, и, будучи уже стариком, полукалекой, был жалким полководцем. Начальники полков не особенно восполняли его бездарность, и, в сущности, при таком неважном и неладном снаряжении предприятие Димитрия приняло бы характер чистого безумия. Однако уже 13 октября 1604 Димитрий перешел Днепр.
Тем временем Борис Годунов начал попытки воздействовать на общественное мнение. И первая попытка - заставить мать Димитрия, ныне инокиню Марфу, во всеуслышание объявить, что Димитрий мертв. Марфу привезли в Москву, долго допрашивали. И она почти готово была признать сына мертвым, но горе, унижение и возможность возмездия заставили ее буквально выкрикнуть: "Он жив! Люди, теперь давно умершие, без моего ведома увезли его из Углича!". Этого было достаточно. Вера в истинного правителя вспыхнула в сердцах людей. Борис немедля распространил множество грамот, с доводами в пользу несомненного самозванца лжецаревича. И патриарх Иов особыми окружными посланием в марте 1605 года предписал всем областным церковным властям объявить народу, что польский король нарушил мирный договор, признав Димитрием Углицким бродягу, вора Гришку Отрепьева. В боярской среде эти слухи активно распространял Василий Иванович Шуйский. Но все было тщетно.
Войско Димитрия подошло к Москве. В первой схватке войско Годунова, превосходившее по численности войско Димитрия, потерпело поражение. Солдаты неохотно сражались за царя, вера в законность которого была подорвана. И тут Судьба преподносит Димитрию бесценный подарок - 13 апреля 1605 года Борис Годунов скоропостижно скончался.
Двадцатого июня 1605 года новый царь торжественно въехал в Москву. Народ падал ниц перед ним. Названный Дмитрий ехал медленно на превосходном белом коне в превосходной царской одежде и дорогим ожерельем на шее. Со всех сторон раздавались здравицы в его честь:
- Здравствуй, отец наш, государь всероссийский! Даруй тебе Боже многие лета!
- Солнышко ты наше! Взошло ты над землей Русской!
Царь отвечал благодарно:
- Боже, храни мой народ! Молитесь Богу за меня, мой верный и любезный народ!
Лжедмитрий остановился около собора Покрова, снял шапку, взглянул на народ, на Кремль, и со слезами на глазах стал благодарить Бога: "Господи Боже, благодарю Тебя! Ты сохранил меня и сподобил увидеть город отцов моих, народ мой возлюбленный!" Люди, видя слезы царя, принялись также рыдать. Звонили во все колокола. Духовенство благословило царя. Многие заметили, что к образам он прикладывался не совсем так, как это делал истинно русский человек. В Кремле Лжедмитрий обошел с молитвою храмы. В Архангельском соборе он припал к гробу Грозного с такими искренними слезами, что никто не мог допустить мысли в неистинности сына Ивана.
Все с нетерпением ждали встречи царя с матерью, Марией Нагой (в иночестве Марфой), за которой он послал в ее монастырь. Он отложил свое царское венчание до ее приезда.
В Москве тем временем поймали несколько человек, распространявших по указанию Василия Ивановича Шуйского слух о том, что царь вовсе не Дмитрий, а самозванец Гришка Отрепьев. По какой причине лукавый Шуйский говорил еще недавно обратное - неизвестно. Вероятно, он хотел сначала избавиться руками Лжедмитрия от ненавистного Годунова, а затем, изобличив самозванца, самому сесть на трон. Но заговор открылся. Суд, в котором царь не принимал никакого участия, приговорил Шуйского к смертной казни. Уже голова боярина лежала на плахе, когда объявлено было о его помиловании.
