За последнее время многие иностранцы действительно приезжают в Россию. Правда, совсем не с той целью, о которой пророчествовал Дидро. Но, может быть, предсказания его исполнятся в будущем….
В административной деятельности Екатерины была сторона, которая представляет загадку, не поддающуюся разрешению: это - ее финансовая политика. В каком состоянии были финансы России при восшествии Екатерины на престол, видно из ее дневника или записки, от которой уцелел, к несчастью, лишь отрывок:
«Я нашла сухопутную армию в Пруссии, за две трети жалованья не получившею. В статс - конторе именные указы на выдачу семнадцати миллионов рублей не выполненные. Монетный двор со времени царя Алексея Михайловича считал денег в обращении сто миллионов, из которых сорок миллионов почитали вышедшими из империи вон…Почти все отрасли торговли были отданы частным людям в монополии. Таможни всей империи Сенатом даны были на откуп за два миллиона…Блаженной памяти государыня Елизавета Петровна во время Семилетней войны искала занять два миллиона рублей в Голландии, но охотников на тот заем не явилось, следовательно, кредита или доверия к России не существовало. Внутризаводские и монастырские крестьяне почти все были в явном непослушании властей, и к ним начинали присоединяться и помещичьи…»
Это был режим, который застал еще Петр 1, вступив на престол, но который он не пытался изменить; режим этот зависел от целого ряда идей и преданий, завещанных России со времен татарского ига азиатскими обычаями: он заключался не только в выколачивании из мужика последней копейки, но в открытом грабеже всех народных богатств страны.
«Податью было обложено все, что только можно обложить ею, даже длинные бороды мужиков, которые должны были платить за право въезда за городскую заставу! Собирали эти подати огнем и мечом, при помощи военных экзекуций и утонченных пыток, выработанных опытом многих веков. Но так как казна оставалась все-таки пустою, то доходы ее были отданы на откупа, продавались или разыгрывались в лотерею. Как последнее отчаянное средство, решили за часть отдать целое, облагаемый податью предмет за самую подать и учредили в 1729 году канцелярию конфискованных имений».
Как же отнеслась Екатерина к такому порядку вещей? Вначале она пыталась помочь делу паллиативами. Она отдавала в распоряжение государства собственные «комнатные деньги». Потом старалась исправить по возможности механизм государственного хозяйства. Главный недостаток его заключался в отсутствии единства: финансы империи находились в руках разных учреждений, независимых одно от другого, причем каждое считалось только со своими интересами, - общим было лишь то, что все наперебой грабили казну. Екатерина по возможности объединила и централизовала эти ведомства. Отдельные реформы, уничтожение монополий и привилегий, принадлежавшим некоторым купеческим обществам, отмена таможенного откупа-все это немного увеличило доходы государства. Но в общем они стояли еще очень низко: они не превышали семнадцать миллионов рублей. А между тем эти доходы должны были соответствовать политике Екатерины, которая стремилась к тому, что Россия ни в чем не уступала великим европейским державам - ни Франции с ее бюджетом в полмиллиарда франков, ни Англии с бюджетом в 12 миллионов фунтов стерлингов. Впрочем, и это казалась Екатерине мало: она хотела не только сравняться со своими соперниками на Западе, но и превзойти их. Ей хотелось, чтоб ее многочисленные внешние предприятия, пышность ее двора, подарки, которые она щедрою рукой раздавала толпе своих поклонников в Европе (а их было там так много), золото, лившееся на ее фаворитов широким потоком, - чтобы все это затмило век великого короля, Короля-Солнца, блистательное царствование которого не давало ей спать.
И ей почти удалось это! Одна первая Турецкая война стоила ей 47 с половиной миллионов. А через несколько лет великие войны следовали уже непрерывно одна за другой, до самой смерти Екатерины: завоевание Крыма, вторая крымская война, война со Швецией, раздел Польши, Персидский поход и т.д. внутренняя жизнь государства требовала не меньше расходов. На содержание двора при беспорядке и грабеже, царивших повсюду, уходили громадные суммы. Один Петергофский дворец за время с 1762 по 176 год стоил, как стояло в росписи расходов,180 000 рублей, но когда Екатерина приехала в Петергоф в июне 1768 года, то нашла дворец в полном запустении. Деньги, очевидно, пошли на что-то другое.
В 1796 году Екатерине приходилось иметь дело с бюджетом уже около 80 миллионов рублей. И она сумела найти для него деньги! Она платила за все и всем: и за обучение Алексея Орлова во флоте Архипелага, и за безумства Потемкина, и за энтузиазм Вольтера. Золото так и таяло в ее руках, а между тем она никогда не имела в нем недостатка или, по крайней мере, делала вид, что оно у нее есть. Как она достигала этого? Каким колдовством? Объяснить это легко, но для того чтобы понять это объяснение, надо знать одну тайну, проникнуть в которую сумела Екатерина благодаря ясному уму или гениальному инстинкту. Было бы странно, если бы в борьбе с финансовыми затруднениями, правительству России не пришло в голову средство, оказавшееся, правда, очень разорительным в практике Западной Европы, но которое, тем не менее должно было сильно соблазнять умы. Действительно, вступив на престол, Петр 3 сейчас же издал указ о создании банка и выпуске бумажных денег на пять миллионов рублей. Эта идея вначале не понравилась Екатерине. Она ничего хорошего не видела в ассигнациях, значение которых было ей не вполне понятно. Но в 1769 году турецкая война заставила ее подавить в себе эти сомнения. С тех пор и было найдено орудие финансового могущества Екатерины, та волшебная сила, которая с 1769 по1796 год создавала счастье и славу великой государыне, поддерживала колоссальную работу ее царствования и давала ей средства для расточительности. За двадцать семь лет Екатерина выпустила ассигнаций на 157 700 000 рублей - внешние и внутренние займы, заключенные за это же время, то получается общий итог в 287 896 556 рублей, т.е. около полутора миллиардов франков государственного долга. Вот откуда Екатерина доставала деньги.
Система Екатерины - не исключительное явление в истории современной Европы. Бесспорно, не Петр 3 изобрел ассигнации, и не одна Екатерина пользовалась ими. Но всем известно, к чему привела вся эта система в других странах: банкротство, уродливое банкротство, о котором говорил Мирабо, было приговором над народными иллюзиями, скрепленными печатью правительства, а вскоре и само это правительство должно было предстать перед судом общества и признать себя несостоятельным перед надвигающейся революцией. А в России - в этом и заключается особенность, колдовство и таинственный секрет Екатерины, о банкротстве не было и речи ни в царствование самой великой императрицы, ни при ее приемниках. Да его и не могло быть по очень простой причине: оно произошло во Франции оттого, что злоупотребление кредитом привело к более или менее скорому , но роковому истощению наличного капитала и недвижимостей, служивших залогом для выпуска бумажных денег и для займов. А в России этого не случилось, как не может случиться и теперь, потому что этот залог, т.е. та единственная гарантия, на которую опирается и внутренний и внешний кредит страны, в ней неистощим. Гарантия эта не имеет в России границ, по крайней мере, материальных. И до сих пор казалось, что она не имеет их и в моральном отношении. Если России и приходилось переживать иногда трудные минуты, это выражалось лишь в том, что источники, откуда черпает свои средства государство, временно сокращались, но никогда не иссякали вовсе. Но сто же служит в России этим волшебным залогом? Живший при Петре 1 полусумасшедший философ Посошков, в необработанном, но очень глубоком уме которого уже вставали все эти проблемы, дает этому определение на своем образном языке. Он говорит не об ассигнациях, а о чеканке денег: «Мы не иноземцы, не меди цену исчисляем, но имя Царя своего исчисляем; нам не медь дорога, но дорого Его Царское именование. Того ради мы не вес в них (монетах) числим, но исчисляем начертание на них…. И того ради мы не серебро почитаем, ниже медь ценим, но нам честно и сильно именование Его Императорского Величества; у нас толь сильно именование Его Пресветлого Величества слово, ащеб повелел на медной золотниковой цате положить рублевое начертание, то бы она за рубль и в торгах ходить стала во веке веков неизменно».
Вся теория общественного кредита, как она применялась в эпоху Екатерины и как она применяется в России в наши дни, заключается в этих словах. На ней была основана и финансовая политика Екатерины. И именно благодаря тому, что императрица усвоила эту теорию, сумела осуществить ее и пользовалась ею безгранично, рассчитывая на неизменную покорность своих подданных, она и могла совершить великие деяния своего царствования. То слепое доверие, которым она пользовалась внутри своего государства. Невольно передалось дальше, и кредит, не имевший за собой реального основания, перешел за пределы России; деньги привлекли новые деньги, и к поборам, собранных внутри страны, прибавились займы, взятые за границей. В то же время эти искусственно созданные средства дали толчок производительности России и увеличили, таким образом самые источники народного богатства.
«Было бы ошибочно смотреть на эту политику как на результат случайной аберрации. Вернее считать ее присущей духу того народа, в котором она зародилась; во всяком случае, она несомненно, опиралась на нечто прочное и непреходящее, потому что до сих пор руководит еще финансовыми судьбами великой империи. Петр 3 одним росчерком пера создал банк, не имевший ни основного капитала, ни металлического фонда, ни какого - либо другого обеспечения. Но банк обошелся без этого, как обходился без этого и впоследствии…» но нужно признать, что в основании этой политики лежит не только идея безграничной власти монарха. Ведь государь, изображение которого выбито на обороте серебряного рубля или золотого империала, является представителем, державным воплощением народного богатства, и этого богатства, которого никогда не измеряли и измерить нельзя, тоже рисуется изображению народа как что-то неисчислимое. Это оно, в сущности говоря, служит залогом под бумажные деньги и государственную ренту. Масса народа верует в него, как и во власть царя. И благодаря этой вере Россия могла стать вне тех законов и условий развития, которым подчиняется экономическая жизнь отдельных людей и целых народов. Финансовая политика России могла при этом не только существовать и развиваться в указанном выше направлении, но и держаться на высоте, совершенно не соответствующей действительным силам государства. Опасность чрезмерного выпуска ассигнаций, вызвавшая во Франции банкротство Ло и заставлявшая парижан, любивших покушать, платить в 3 году первой Республики по 3000 франков за обед, заключается в том, что общественное доверие к правительству может поколебаться. А в России это доверие не колебалось никогда. Оно не поколеблено и до сих пор, потому что ее крепко сплели с ее верою в самую судьбу великого государства. Русское правительство обращалось, собственно говоря, не к доверию, а к легковерию общества и потому могло уклониться от законов, которые управляют операциями, основанными на кредите. Но чудовищные злоупотребления, вызвавшие небывалые накопления бумажных денег, заставили его считаться с другими законами, законами, регулирующими отношения между спросом и предложением; ему пришлось иметь также дело и с вмешательством иностранных элементов как с неизбежным последствием сношений с финансовыми системами соседних стран, но народное доверие и тут не пострадало. Впрочем, правительство России сумело выйти из затруднения, изъяв из обращения часть накопившихся ассигнаций, но сейчас же выпустив новые. Народное доверие выдержало и это испытание. В 1843 году когда ассигнации были заменены кредитными билетами, стоило обратиться к обществу с воззванием и пустить в ход довольно искусно составленную рекламу, чтобы полиции пришлось силою сдерживать толпы народа, облившие в банки: все спешили выменять звонкую, полновесную монету на пачки зеленых бумажек. В народе ходил слух, что золото и серебро потеряют теперь свою ценность и что только бумажки сохранят ее. И такой слух всюду встречал полную веру.
«Приехав сюда, - писал граф Сегюр из Петербурга в 1786 году, - надо забыть представление, сложившееся о финансовых операциях в других странах. В государствах Европы монарх управляет только делами, но не общественным мнением; здесь же и общественное мнение подчинено императрице; масса банковских билетов, явная невозможность обеспечить их капиталом, подделка денег, вследствие чего золотые и серебряные монеты потеряли половину своей стоимости, - одним словом, все, что в другом государстве неминуемо вызвало бы банкротство и самую гибельную революцию., не возбуждает здесь даже тревоги и не подрывает доверия, и я убежден, что императрица могла бы заставить принимать, в виде монет, кусочки кожи, если бы она это приказала».
Того же мнения держался и Посошков.
В царствование Екатерины русским финансам пришлось пережить несколько очень тяжелых лет. В 1783 году, по случаю рождения внука, императрица подарила великой княгине Марии Феодоровне 50 тысяч и великому князю Павлу 30 тысяч рублей, но когда их высочества послали получать деньги, то оказалось, что казна пуста. Гарновский, доверенный Потемкина, рассказывает о своих Записках, что когда в 1788 году его патрону потребовалось относительно небольшая сумма золотом для расходов в Крыму, то он выбился из сил и должен был обегать весь город, чтобы собрать 80 тысяч червонцев. Были минуты, когда курс бумажного рубля падал на 50 процентов. В 1773 году, беседуя как то с Екатериной, Фальконе рассказал ей о предложении одного финансиста продать ей способ, как заработать 30 миллионов в четыре месяца без великого труда. Екатерина остроумно ответила на это:2Я имею обыкновение говорить изобретателям золота и проектов для добывания денег: господа, делайте деньги для самих себя, чтобы не быть вынужденными просить милостыню». Но она все-таки заинтересовалась, в чем состоит секрет финансиста. 30 миллионов были бы ей очень кстати! Впрочем, на Крым она спокойно истратила в то же время вдвое, а на вторую турецкую войну втрое больше, и эта война к тому же почти ничего не принесла России.
О положении армии в царствование Екатерины сказать почти нечего. Царствование это было очень воинственным, но оно не благоприятствовало развитию милитаризма и воинского духа. Воинский дух живет дисциплиной, чинопочитанием и честолюбием. А назначая Алексея Орлова адмиралом флота и Потемкина главнокомандующим, Екатерина мало поощряла эти чувства. В 1772 году на Фокшанском конгрессе, Григорий Орлов, никогда не видавший поля сражения, вздумал было обращаться как с подчиненным с победителем при Кагуле Румянцевым, и командование армией действительно чуть было не перешло к всесильному фавориту. Вскоре Румянцеву пришлось столкнуться с новым соперником и на этот раз уступить свое место заменившему Орлова временщику. И за то время, когда Румянцев уже ушел, а Суворов еще не явился, русская армия находилась в очень неумелых руках. Но все знают, как сражается доблестный и терпеливый русский солдат. В царствование Екатерины ему к тому же приходилось драться или с турками, которые еще не вступая в бой, были, так сказать, выведены из строя европейской тактикой, или с поляками, которые, как и турки с точки зрения военного искусства тоже отстали на два столетия. С дисциплинированными же войсками Западной Европы Екатерина старательно избегала столкновения. Когда она попробовала было помериться силами со Швецией - жалким противником в сравнении с громадной Россией, ей пришлось сильно пожалеть об этом. В остальных войнах победа доставалась ей дешево, по выражению принца Генриха Прусского. Но несомненно, что ее личная энергия и отвага немало помогли победам ее знамен.
Люди опытные и осведомленные обвиняли Екатерину в том, что в своем отношении к войсковой администрации она испортила дело, завещанное Петром Великим. Екатерина в 1763 году издала указ, по которому полковое хозяйство всецело отдавалось в руки командиров. Петр же назначал для заведывания довольствием армии особых инспекторов, бывших чиновниками или главного комиссариата, или центрального интендантского управления. Отменив этот порядок, Екатерина вызвала страшные злоупотребления. По расчету графа Сегюра, наличный состав русской армии равнялся в 1785 году приблизительно 500 тысячам человек, из которых 230 тысяч составляли правильное войско. Сегюр оговаривается, однако, что беспорядок, творившийся во всех военных канцеляриях, мешал ему навести более точные справки; русским же официальным цифрам верить было невозможно. При этом он прибавлял: «Несколько полковников признались мне, что они каждый год получают от трех до четырех тысяч рублей доходу со своих пехотных полков, а кавалерийские полки дают командирам до 18 тысяч». Граф Верженн около того же времени писал: «Русские эскадры не завоевывают себе славы, удаляясь от Балтийского моря. Та, что плавала последней в Средиземном море, оставила по себе недобрую память. Ливорно жалуется особенно на офицеров, которые много тратили и мало платили».
Заканчивая рассказ о внутренней политике Екатерины, можно сказать, что она предприняла и начала многое и ничего или почти ничего не довела до конца. По складу своего характера она смело шла вперед, никогда не оглядываясь на то, что оставляла за собой. А оставила она много развалин.
«Еще до смерти Екатерины - замечает один писатель, - большая часть памятников ее царствования представляла уже обломки».
В Екатерине сидел какой - то демон, который толкал ее вперед, все вперед, не давая ей ни жить настоящей минутой, ни даже наслаждаться достигнутым результатом, когда дело случайно было доведено до конца. Может быть, это просто демон честолюбия, бывавшего порой мелочным и ничтожным. Одобрив, например, план какого - нибудь строения и заложив здание, Екатерина обыкновенно сейчас же выбивала в ознаменование этого события медаль, но как только медаль эта была готова и положена у нее в кабинете, она переставала интересоваться постройкой. Так было и со знаменитым мраморным собором, заложенным в 1780 году, да так и не законченным и через двадцать лет.
Может быть, в этом непрерывном стремлении заключалось высокое предназначение великой царицы: она должна была увлечь за собою весь русский народ, этого великана, заснувшего под снежным покровом, которого Петру 1 не удалось пробудить от векового сна. И стоило его только вывести из оцепления, чтобы он, как широкий поток, не разбирающий препятствия на своем пути, двинулся вперед, к своему таинственному предназначению. Поэтому Екатерина была, пожалуй права когда писала Гримму на следующий день после открытия памятника, воздвигнутого ею своему великому предшественнику:
«Петр 1 , почувствовав себя под открытым небом, имел, как нам показалось, столь же бодрый, как и величественный вид; можно было думать, что он доволен своим созданием. Долго я была не в силах смотреть на него, я была растрогана и когда обернулась кругом, то увидела, что у всех на глазах слезы. Его лицо было повернуто в сторону, противоположному Черному морю, но поворот его головы говорил, что он охватывает сразу весь горизонт. Он находился слишком далеко от меня, чтобы я могла с ним говорить, но мне казалось, что он чувствует удовлетворение, которое передалось и мне и придало мне новое желание работать в будущем еще лучше, если это в силах моих».
