В России же в 1991 году страх людей перед голодом и ощущение наступающей катастрофы заставило людей смириться с гайдаровскими реформами. “В разваливающемся СССР массовые катастрофические настроения можно было наблюдать в конце 1991 года, когда в Москве, например, магазины остались почти без всяких товаров. Люди заходили туда и видели одни лишь пустые полки. ” (стр. 72) Для социологии важны различные факторы, влияющие на уровень катастрофического сознания: успех в профессии, достижение массового спроса, игра на глубоких социально-психологических чувствах, игра на заглубленных социально-культурных смыслах, момент выгоды для конкретных носителей профессии, чтобы преуспеть в профессиональной гонке.
Глава 6
Субъекты катастрофического сознания
В этой главе говорится о том, что все люди делятся на “получателей” страха, чье отношение к страху пассивно, и “производителей”, способствующих созданию и распространению страхов. Далее в ней рассматриваются основные “производители” и их выгода, а также массы, как носители страха.
Авторы считают, что за распространение различных страхов ответственны средства массовой информации и доминирующие идеологии. Но, с другой стороны, отсутствие идеологии тоже может привести к печальным последствиям. Примером может служить советская идеология во времена Сталина. Населению внушался страх перед классовыми врагами и капиталистическим оружием. Одновременно эта идеология была способна поддерживать оптимизм среди значительной части населения. Отсутствие же сильной официальной идеологии в посткоммунистической России–одна из главных причин распространнения пессимизма. Идеологии считаются одними из основных “производителей ” страхов. Существуют две полярные точки зрения на роль деятельности идеологов по созданию и распространению страхов. Первая точка зрения именуется утилитаристской и элитистской. Согласно ее страхи распространяются из-за личной выгоды. При этом сами они могут быть убеждены в истинности и правильности отстаиваемой позиции, могут работать на кого-то другого, могут поставлять свои идеи по личному убеждению в необходимости донести эти идеи до других людей. ”Согласно этой точки зрения, ответственными за содержание идеологии оказываются идеологи. ”(стр. 79) Политики также как идеологи используют страхи для достижения собственных целей. Они специально нагнитают массовые страхи, ”стараясь получить имидж единственных спасителей нации от якобы неминуемых катастроф. ”(стр. 84)Коммунисты, возглавляемые Геннадием Зюгановым, делают акцент на будущей глобальной экологической катастрофе и на смертельном конфликте между “Севером” и “Югом” из-за ресурсов. Предвыборная кампания президента Ельцина в 1996 году была основана на том, что победа коммунистов приведет страну к катастрофе.
Этому взгляду противостоит иное пониминие роли идеологов, названное антиэлистическим. ”Они-некий рупор общественных взглядов и настроений и в силу этого отражают и выражают массовые убеждения, верования и настроения. ”(стр. 79) Интеллигенция представляет собой агент страха. Интеллектуалы считают своим долгом критически относиться к действительности. За одно-два десятилетия перед революцией 1917 года катастрофические настроения были чрезвычайно распространены среди русской интеллигенции. Философ В. Соловьев читал лекцию “О конце всемирной истории”, а К. Леонтьев в брошюре”Наши новые христиане” утверждал, что “все должно погибнуть”. В результате полного краха интеллигентских идеалов мир стал восприниматься как достойный смерти. И некоторые представители культурной и хозяйственной элиты стали склоняться к революции. Это наложило отпечаток на общую атмосферу в стране, на усиление катастрофизма. Реципиенты страхов принимают свои страхи из двух главных источников: из личного опыта и из средств массовой информации, образовательных институтов, искусства, литературы. Авторы приводят здесь результаты своего исследования в России: ”большее число опрошенных (63%) связывают появление страхов в своем сознании со своим личным опытом, и только 33% опасаются вторичной информации, полученной из телепередач, радио и газет. ”(стр. 83)
Глава 7
Мобилизационная функция страха: страхи и катастрофизм в СССР “Условием и предпосылкой использования страха для целей мобилизации тоже был страх-перед разрушением самих основ социалбной жизни. ”(стр. 87)Российская империя рухнула в 1917 году. Рост массовых страхов есть нормальная реакция на дезорганизацию социальной жизни. Российская Империя с начала XX века вошла в состояние нестабильности. Большая часть русской интеллигенции ожидала изменений с радостью. Все это осложнялось внешнеполитической катастрофой первой мировой войны. Революция и крах режима несли с собой дезорганизацию нормального порядка жизни и массовые страхи. ”Социально-психологическая атмосфера, сложившаяся в России после установления большевистского режима, может быть понята при учете того, что сам большевистский переворот был элементом социально-политической, хозяйственной, военной катастрофы, связанной с крахом исторической государственности. ”(стр. 88)Жизнь в Советской России после 1917 года была разрушена. Атмосфера бедствий, хаос, разруха стали фоном и предпосылкой последующего государственного террора. Максим Горький в своей газете “Новая жизнь” писал 21 декабря: ”Нигде человека не бьют так часто, с таким усердием и радостью, как у нас на Руси. ”Человеческая жизнь ничего не стоила. Увеличилось число самоубийств, у крестьян отбирали хлеб, случались забастовки на почве голода, участились вспышки эпидемий. Авторы делают вывод, что эти массовые настроения побудили население России согласиться с режимом “сильной руки” как гаранта восстановления социального порядка.
Тоталитарный политический режим ставил цели модернизации страны. Тоталитарное управление базировалось на страхе, поддерживалось особое состояние мобилизации. Но мобилизационные возможности такого режима ограничиваются адаптационными механизмами. Как следствие, ослабевают политические режимы, которые держались на страхе. В книге приводится цитата Ханны Арендт: ”Среди причин внутреннего краха подобных режимов немалую роль сыграли лимитированные возможности использования страха для целей мобилизации населения”. В стране сформировалось два облика культуры катастрофизма. Первый-агрессивно-праздничный, характерный для периодов мобилизации. Второй выражался в жертвенно-пассивной реакции репрессируемых групп.
Возможность длительного существования советского катастрофизма авторы объясняют базированием его на позитивной мировоззренческой оценке социальных катастроф и революционного насилия. Большевистская идеология апеллировала к массовым эмоциям и чувствам. В результате сформировалось специфическое общество, в основе идеологии которого лежала идея мировой катастрофы. Значительная часть населения была убеждена, что страна окружена враждебными государствами, и готовилась к грядущей роковой битве с капиталистами и буржуазией. ”Здесь можно видеть, как охвативший общество беспредельный катастрофизм внес катастрофу в каждый дом, превратив повседневность миллионов в ад. ”(стр. 94)Советский катастрофизм характеризовался максимизацией космического страха перед мировым злом. В разряд внушавших страх в разное время попадали кулаки, враги народа, шпионы, затаившиеся, остатки враждебных
классов, фашисты, империалисты, сионисты, националисты и вообще кто угодно. Катастрофизм массового сознания, по мнению авторов книги, оправдывал установление тоталитаризма.
В 20-е годы ждали мировой катастрофы, т. е. всеобщей катастрофы планетарного характера. В 30-е все население было убеждено в неминуемости новой войны, в 40-е произошла реальная катастрофа. В 50-е—60-е боялись атомного Апокалипсиса. Страх голода переплетался со страхом перед войной. К этому добавлялась всеобщая боязнь КГБ.
Следующий раздел главы посвящен использованию катастрофизма для налаживания дисциплины труда. Существование массового принудительного труда создавало образ жизни, сам являющийся повседневной катастрофой. В 1939 году для колхозников устанавливается обязательный минимум трудодней, в этом же году вводится трудовая книжка. В 1940 году всякий выпуск недоброкачественной продукции приравнивается к вредительству. В 1938 году было принято постановление об упорядочении трудовой дисциплины. Все эти меры не оказались эффективными, и что привело к указу Президиума Верховного совета СССР “О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с пердприятий и учреждений”. Одновременно начинается идеологическая волна митингов в поддержку нового указа. Далее следует широкая кампания арестов. За ее первый месяц было возбуждено 100000 дел, а за полтора последующих-900 тысяч. Вместе с тем усиливаются масштабы сверхурочных работ. Террор как средство укрепления дисциплины использовался и в деревне.
Глава 8
Прошлое как источник страхов и компонент сознания современного человека Важнейшим источником страхов выступает прошлый опыт. Этот опыт, как правило, основан на чувствах сопричастности и самоидентификации как по отношению к своей семье, так и к какой-либо этнической, культурной или профессиональной группе. ”При критическом рассмотрении истории кризисного развития 1989-1995 годов русские, особенно национально настроенная интеллигенция, воскрешают образы прошлых бедствий. Например, современный период сравнивается с такими отдаленными событиями истории, ,как феодальная война в России и Смутное время, внешне связанными в общественном сознании с опасностью возможной дезинтеграции России. Период гражданской войны 1918-20 гг. стал одним из наиболее мощных символов, вызывающих глубокие чувства не только у интеллигенции, но также у простых людей. Память о голоде начала 30-х, а также массовых репрессиях во времена “большого террора” еще живы в непосредственной актуальной народной памяти. Собственно, они никогда и не стирались на протяжении всего советского периода русской истории. ”(стр. 104)
Существуют различные оценки прошлого. Новые интерпритации прошлого подчас способны решительно изменить его облик. Иногда целые народы получают новое прошлое. Именно это произошло после крушения СССР. Для обществ, переживающих радикальные трансформации, опыт отцов и дедов теряет свою привлекательность. ПО мнению авторов, Россия-один из примеров. ”Петровская ломка сложившихся традиций случилась давно, однако помнится всеми русскими людьми как факт их истории. Более недавний случай-история СССР, которая началась с прямого отрицания прошлого. В идеологии оно оказалось прочно связанным с негативными определениями(проклятое, рабское). ”(стр. 105)Крушение ценностей является одной из самых тяжелых катастроф.
Социологически значимо, что имеются количественные и содержательные различия в культурной памяти различного типа общества. Именно эти различия являются основой того, что в одних случаях архаическая культурная память гнездится на локальном уровне, а в других случаях она занимает более прочные позиции. От этих соотношений зависит и политическая жизнь сообществ, и уровень катастрофизма в обществе.
В современной жизни пршлое более не является нормой и образцом для подражания, соответственно и страхи обращаются в будущее.
Глава 9
Демобилизующая функция страха: страхи и катастрофизм в современной России Авторы выражают мнение, что нынешние страхи поддерживают процессы социальной демобилизации.
Далее в этой главе рассказывается про основные страхи в России. После 1991 года люди стали испытывать страхи из-за пороков государственной машины. Более уязвимы деловые люди, политические деятели и журналисты. Их страхи ужасающе реальны. За два года в нашей стране были убиты не менее двухсот банкиров и деловых людей. Профессии вооруженного наемника и охранника стали очень популярны. Около миллиона мужчин вовлечены в этот род занятий. Простые граждане тоже боятся встречи с преступниками в своей повседневной жизни. В этом случае речь идет о социальном представлении. Журналисты боятся тех, кого затронули их статьи, деловые люди- рэкета и конкурентов, избираемые кандидаты боятся друг друга, судьи обвиняемых, полицейские-преступников, владельцы квартир-арендаторов. Авторами ставится вопрос, как долго это может продолжаться? Россияне, утомленные всеми этими ужасами, жаждут сильного лидера(70% населения ).
Позитивное влияние страхов заключается в том, что большинство населения согласны на продолжение реформ, а негативное-в распространившемся пессимизме. В следующем разделе авторы высказывают мысль, что текущий негативный опыт порождает больше страхов, чем прошлый. В России с 1989 по 1993 год быстро нарастали массовые страхи. Ожидались немыслимые бедствия: массовый голод, безработица, масштабные аварии на производствах. Обострялись страхи перед национальными конфликтами, распадом страны, гражданской войной. Выделяется несколько пиков страха.
Особенно острый-декабрь 1990-январь-февраль 1991 года боялись голода, полного краха всего
Августовский путч вызвал возрастание страха перед реставрацией тоталитаризма и возвращением к власти коммунистов
Кульминационная фаза(1991-1993), когда боялись всего сразу
После октября 1993 года и по 1996 год наблюдалось постепенное снижение страхов, адаптация к новой ситуации
1996-1998-новый взлет страхов, связанный с обострением экономического кризиса в стране
Таким образом, можно констатировать, что массовые настроения в России поменяли модальность с оптимистической на пессимистическую.
Глава 10
Характеристика основных изиенений: новое отношение к страху и новые страхи Россияне не хотели больше испытывать страх. Они перестали бояться государства. Авторитет государства и его важнейших учреждений резко упал. Как результат, возросла активность криминальных элементов. Соответственно, увеличился страх населения оказаться жертвой преступников Вместе с тоталитарной идеологией ушла и мобилизационная функция страха. Изменяющееся общество обращается к прогностической функции страха. Она отражает как страх перед будущим, так и попытку предусмотреть негативные последстваия нынешней деятельности. Эта функция проявляется во многочисленных предупреждениях:
Предупреждения о грозящих катастрофах в художественной литературе и искусстве перестройки
Постоянные прудупреждения в прессе
Политики разных толков, причем и высшие руководители государства, используют катастрофическую риторику как средство давления на население. Идеологические страхи уходят в тень, вперед выдвигаются конкретные страхи обыденной жизни. Это подтверждают социологические исследования 1989 и 1994 года.
1989
болезнь близких
война
собственные болезни
стихийные бедствия
старость
гибель человечества
произвол властей
страдания, ,боль
публичные унижения
преступники
1994
болезнь близких
преступники
собственные болезни
бедность
произвол властей
возврат к массовым репрессиям
война
межнациональные конфликты
публичные унижения
стихийные бедствия
Разница между ними очевидна. Изменения в иерархии страхов говорят об изменении общественных настроений.
Но страхи россиян сильно отличаются от страхов, которые тревожат жителей демократических обществ. Социологами были выделены 23 главных страха, характерных для населения США.
Попасть в автомобильную аварию
Заболеть раком
Неадекватное социальное обеспечение
Недостаточно денег в пенсионном возрасте
Пищевое отравление мясом
Получить болезнь Альцгеймера
Пестициды в еде
Стать жертвой индивидуального насилия
Неспособность платить текущие долги
Заразиться незнакомыми вирусами
Получить СПИД
Природная катастрофа
Небезопасные или “больные” здания
Потерять работу
Попасть в авиакатастрофу
Получить травму на работе
Крах рынка акций
Стать жертвой массового насилия
Быть ревизированным налоговыми службами
Электромагнитные поля
Быть обвиненным в “сексуальных домогательствах”
Просить о повышении на службе
Стать объектом “сексуальных домогательств”
После финансового коллапса 1998 года настроения стали изменяться в сторону большего пессимизма. Страх и пессимизм-связка в посттоталитарных российских страхах. В 1997 году только 16-20% надеялись улучшить свой уровень жизни. В течении 1998 года число оптимистов неуклонно сокращалось. Данные фонда “Общественное мнение”:
Янв. Фев.
Март апр.
Май июнь
Июль авг. 5 сен.
Свой уровень жизни
смогут повысить
21 20
21 20
19 19
16 15 10
Не смогут повысить
58 61
58 61
62 63
66 67 73
Глава 11
Позитивные аспекты массового страха
Позитивное значение новых массовых страхов видно прежде всего в новом отношении к социальной революции и в негативном отношении к угрозе нового тоталитаризма. Страх перед революцией, который является одной из форм страхов перед социальными катастрофами, вышел вперед. ”Этот глубокий страх, смешанный с отвращением, является чрезвычайно важной характеристикой современного массового сознания в России. Он удерживает общество на пути реформ. ”(стр. 134)Этот страх имеет в России определенную линию развития. Ее можно охарактеризовать как развитие от внешнего к внутреннему. Динамику подобного сдвига в массовых оценках можно проследить на отношении общества к масштабным войнам. Массовый страх перед внешней социальной катастрофой стал нарастать еще в годы советской власти. Поскольку крестьянское традиционное сознание имеет локальный характер, то внешний капиталистический мир , по мнению бывших крестьян, был потенциально враждебным. Исходя из этого, во времена сталинизма войну считали неизбежной и готовились к ней. ”Реальная катастрофа второй мировой войны, а также социальные сдвиги, связанные с индустриализацией страны, ростом городского населения, привели к росту антивоенных настроений. ”(стр. 135)Затем распространилось убеждение, что в ядерной войне не может быть победителей. Пришло осознание атомного тупика, и СССР приняло на себя обязательства не начинать ядерную войну первым. Это было политическим выражением данного убеждения. А после окончания “холодной войны”глобальный страх резко снизился.
Правящая элита не хочет возврата к тоталитаризму. В советской России проповедовалась социальная однородность, хотя подспудно шло расслоение. После реформ социальная дифференциация резко усилилась. Появилось богатое меньшинство и обнищавшие массы населения. При этом элита боится народа, так как “в одной из трактовок, сложившихся в постсоветской социальной науке и публицистике, ”диктатура пролетариата” понимается как диктатура большинства, добровольно освобождающего себя от ответственности за дела государства. ”(стр. 139)
Глава 12
Постсоветский катастрофизм
В конце своей книги авторы делают парадоксальный вывод о том, что катастрофизм в современной России снижается.
В разделе “Катастрофизм тоталитарный и посттоталитарный”говорится об изменении характера катастрофизма с агрессивно-праздничного, обычного для периодов высшей мобилизационной активности, до пассивно-пессимистического, характерного для периода демобилизации в доминирующей культуре. Современный катастрофизм в новой России превратился из всеобщего настроя в личную трагедию каждого человека в результате реальной политической, идеологической, социальной катастрофы, к которой сползло советское общество. Например, исследование русского студенчества в 1990 году показало формирование в его сознании чувства национальной обиды, неудовлетворенность статусом России.
Ключевое значение имеет смена государственной идеологии с катастрофичной на некатастрофичную. В 1994 социологи ВЦИОМ сообщают: ”Катастрофизма в стране не чувствуется: спокойствие и терпение в обществе заметно преобладают. ”По их мнению, взрыв мало вероятен. Катастрофизм преобрел демонстративный характер. Положение в стране оценивается хуже, чем личное положение опрашиваемых. Катастрофические страхи относят к внешнему миру. Терроризм имеет место только в локальных районах этнонациональных конфликтов. В стране не сложилась новая катастрофическая идеология.
Русский правый радикализм не прявил себя в массовых масштабах, он активен на уровне слов.
Оппозиция правительству является легальной.
Нет катастрофических движений, ,милленаристские секты импортированы(“Аум Синрике”-из Японии, ”Белое братство”-с Украины. )
Эмиграций, связанных со страхами отдельных групп, становится меньше. Беженцы не образуют протестных движений.
Эмоциональная атмосфера в российском обществе тревожна. Анализ результатов исследования показывает, что с марта 1993 по март 1996 года от 38, 5 до 43, 2% опрошенных испытывают напряженность, раздражение. От 8, 2 до 13, 9% испытывают страх, тоску. В стране существует культурно-психологические основы для развития катастрофизма. Существуют и другие факторы. 59% считают, что западные государства хотят превратить Россию в колонию, 55%-что Запад пытается превести Россию к распаду. В 1994 и 1995 годах 70% населения считало, что события ведут страну в тупик.
Катастрофические настроения наиболее сильны среди сторонников КПРФ: 80% ожидают развала экономики, 47%-государственного переворота, 36%-гражданской войны. Пласты катастрофического сознания в России очень глубоки. ”Ослабление в стране катастрофической идеологии послужило стимулом для некоторой части населения примкнуть к соответствующим политическим группам и религиозным движениям. Эти группы являются хранителями катастрофизма. ”(стр. 143)
В современной России происходят сдвиги в иерархии массовых страхов перед катастрофами.
Страх перед природными катастрофами отступает на второй план. Но системы предупреждений и рекомендаций в СССР и новой России неразвиты. У федерального правительства нет денег.
Страх перед хохяйственными (экологическими) катастрофами обнаруживает определенную динамику. В предшествующие перестройке годы экологический протест, выражаемый писателями-шестидесятниками, был выражением русского самосознания. Движение было очень сильным, поэтому проект поворота сибирских рек провалился. Затем эта тема отошла на второй план.
На первый план вышли социальные катастрофы. Возрастают страхи перед преступностью, безработицей, бедностью, возможностью возвращения в массовым репрессиям.
Наиболее глубокой является духовная катастрофа-гибель коммунистической мечты. Поражение Троцкого стало первой ступенью к гибели русской мечты о всеобщем государстве справедливости. Россия стала идти к цели в одиночку. Второе ограничение оказалось гибельным. Собственные союзные республики в одночасье отвернулись от России.
Самая глубокая катастрофа, постигшая российское самосознание, -трагедия имперского сознания. По мнению авторов, это дает шансы на переоценку идеалов экстенсивного развития и открывает ценность развития интенсивного. Таким образом мы можем проложить себе путь в XXI век, в нормальное существование. Заключение
В заключении авторы говорят о возможности создания “карты” распространенности катастрофического сознания. Она может быть сопоставлена с состоянием здоровья населения, распространенностью психических заболеваний, количеством аварий, степенью загрязненности окружающей среды, социальной дифференциацией и характером миграций. Это исследование очень важно, ,оно позволяет определить способности общества решать постоянно возникающие вопросы.
В самом конце книги авторы призывают социологов уделить больше внимания исследованию страхов.
Шанс и информация
Культура коммуникация
Способность
Контроль мотивы и приверженность
Кризисные точки
Но каков характер этой взаимосвязи, как наличие одной или нескольких оргкультур влияет на систему коммуникаций в организации- неизвестно.
Страницы: 1, 2
