Это надо учитывать, когда заходит речь о влиянии на Александра других воспитателей и, главное, о том, каков был результат их влияний. Салтыков и Протасов отвергали республиканскую ересь Лагарпа, но не могли противопоставить ей столь же цельную систему охранительных взглядов, отчасти из-за отсутствия у них таковой, а частью потому, что были поглощены каждый своим делом -- Протасов следил за поведением великого князя, а Салтыков учил Александра ладить и с бабкой, и с отцом, ненавидевшими друг друга. Законоучитель Самборский больше занимался садоводством, чем богословием (именно он распланировал дивный Царскосельский сад). Что же касается светских учителей, то они были слишком заняты своими предметами, причем иные из них, как, например, оба Муравьевых, идейно либеральничали. В результате нейтрализовать влияние Лагарпа на ум Александра никому не удалось. Зато чувства великого князя были заметно деформированы.
Еще ребенком, а затем и отроком Александр привык с помощью Салтыкова выражать не то, что он сам чувствовал, а то, что нравилось Екатерине и Павлу, «кавалерам» и вельможам. С бабкой он старался выглядеть ласковым, с отцом - умиротворенным, с одними вельможами и «кавалерами» - добрым, с другими - строгим. Порой Александр проявлял себя и в натуральном виде, менее приятном, чем тот, который он на себя напускал.
Для Екатерины до конца ее дней «господин Александр оставался неизменно безупречным, ангелоподобным существом. Императрица замечала порой его наигранность, но в характере «ангела даже недостаток казался ей достоинством. «Когда я с ним заговорю о чем-нибудь дельном, он весь внимание, слушает и отвечает с одинаковым удовольствием; заставлю его играть в жмурки, они на это готов. Все им довольны, и я также», - умилялась она в письме к Ф. Гримму. Беспрестанно чаровать бабку, ослепленную любовью к внуку, не составляло для Александра большого труда, но ведь при этом надо было угождать и отцу -- холодному, подозрительному, вспыльчивому. Более того, требовалось приспосабливаться одновременно и к двору Екатерины, где господствовали довольно свободные нравы, и к строгой кордегардии Павла. «То в Царском Селе и Петербурге в шитом кафтане, в шелковых чулках и в башмаках с бантами, нередкий свидетель распашных бесед Екатерины с Зубовым, сидевшим возле нее в халате, то в Гатчине и Павловске -- в солдатском мундире, в ботфортах, в жестких перчатках, с ружьем, со строгой военной выправкой юноша рано и скоро выучился являться с равным приличием и ловкостью в обеих масках» -- так описывал юного Александра барон М.А. Корф. «Вращаясь между двумя столь различными дворами, -- подытоживал В.О. Ключевский, -- Александр должен был жить на два ума, держать два парадных обличия, кроме третьего -- будничного, домашнего, двойной прибор манер, чувств и мыслей».
Это, по выражению Корфа, «вечное ощупывание между системами противоположными» стало для Александра привычкой и позволяло ему с детских лет нравиться даже противоположностям, всех притягивать к себе и никого не отталкивать.(36, 52) Так, он пленил и себялюбивого фаворита Екатерины Платона Зубова и его братьев того же склада, Валериана и Николая, и смертельного врага всех Зубовых князя Г.А. Потемкина-Таврического, который называл 13-летнего Александра «царем души своей», находя, что «с красотой Аполлона он соединяет ум и скромность». Конечно, этот «Аполлон», отличался врожденным талантом нравиться. Но хорошо помогали ему уроки Н.И. Салтыкова. Между тем с годами заботы Екатерины Великой о любимом внуке возрастали. В 1792 г. она повелела блистательному зодчему Джакомо Кваренги, уже построившему Эрмитажный театр воздвигнуть для Александра, Александровский дворец в Царском Селе и тогда же решила, что к 16- годам пора женить внука Она сама подыскала ему невесту -- принцессу Баден-Баденскую Луизу (переименованную в Елизавету Алексеевну), которая была на 13 месяцев моложе Александра и отличалась, по выражению А. И. Михайловского-Данилевского, «совершенством женских добродетелей.
10 мая 1793 г. 15-летний Александр Павлович и 14-летняя Елизавета Алексеевна были обручены («обручают двух ангелов, - радовалась Екатерина), а 28 сентября по желанию Екатерины начались свадебные торжества, занявшие две недели. Под гром пушек с бастионов Адмиралтейской и Петропавловской крепостей открылось праздничное шествие из апартаментов императрицы Екатерины в церковь Зимнего дворца. Там был совершен обряд бракосочетания и отслужен молебен, после чего войска на площади и пушки в крепостях произвели торжественный салют, а по церквам начался колокольный звон, продолжавшийся три дня. Новобрачные в дни этих торжеств сияли юной красотой, лучезарными улыбками, ослепительными туалетами, алмазными знаками ордена св. Андрея Первозванного на женихе, жемчугами и бриллиантами на невесте. Любили ли они друг друга -- эти два сочетавшихся браком подростка? Пожалуй, для серьезного чувства оба они тогда еще не созрели. Само вступление в брак было для них таинством преждевременным и потому чреватым душевными травмами.
Брак у «двух ангелов» не стал счастливым. Думается, оба они сначала по незрелости (душевной и даже физической) не смогли удовлетворить друг друга, а затем, как следствие этого, между ними возникла и стала их разъединять психологическая несовместимость. После того как их дочь Мария, родившаяся 18 мая 1799 г., умерла, прожив чуть больше года, разобщенность между ними усилилась, тем более что и вторая их дочь, Елизавета, тоже умерла в младенчестве, 30 апреля 1808 г., не прожив и двух лет, несовместимость привела к отчуждению. Общих детей у них больше не было. Каждый из них завёл любовные связи на стороне.(4,56)
Тогда, в дни свадебных торжеств 1793 г., все и более всех императрица Екатерина считали, что брак «двух ангелов» будет таким же ангельски прекрасным, как они сами. Теперь, когда внук сразу превратился из отрока в мужа в полном смысле этого слова, Екатерина приступила к осуществлению своей мечты - передать российский престол внуку через голову сына.
Эта идея занимала Екатерину, судя по записям в дневнике ее секретаря А.В. Храповицкого, с 1787 г., когда Александру не было еще и десяти лет. Она затребовала тогда у Храповицкого «указы о наследниках к престолу, назначенных со времен Екатерины I», и была рада удостовериться, что сохраняет силу Устав о престолонаследии Петра Великого от 5 февраля 1722 г. Этот устав отменял обычай первородства, по которому наследовал престол обязательно старший сын государя. Петр узаконил право монарха назначить своим преемником кого угодно по его «благоусмотрению» и даже изменить принятое решение, если уже названный им наследник не оправдывает надежд. Выждав несколько лет, пока Александр взрослел, Екатерина в 1791 г. поделилась с близкими ей людьми своим намерением отстранить Павла от наследования престола в пользу его сына, а вскоре после женитьбы Александра, весной 1794 г., официально уведомила об этом намерении Сенат. Здесь, однако, возникла неожиданная для императрицы заминка.(4,98)
Екатерина мотивировала свое намерение ссылкой на вспыльчивый нрав и недобрые инстинкты Павла. В ответ один из сенаторов граф В.П. Мусин-Пушкин робко возразил, что, может быть, «инстинкты и нрав наследника, когда он станет императором, переменятся», другие сенаторы безмолвствовали. Екатерина задумалась. Конечно, она могла бы без труда заставить сенаторов согласиться с ней, но к тому времени еще не имела согласия Александра. Уверенная в том, что внук возражать не станет, Екатерина пришла к выводу о возможности повременить с официальным провозглашением Александра наследником и не стала принуждать Сенат к принятию такого решения.
16 сентября 1796 г., когда здоровье императрицы резко пошатнулось (11 сентября у нее был первый легкий приступ паралича), она «выяснила внуку всю государственную необходимость задуманного ею переворота». Александр получил время подумать и 24 сентября ответил письмом, которое можно расценить как согласие на «переворот», но в уклончивой форме неумеренной благодарности: «Ваше императорское Величество! Я никогда не буду в состоянии достаточно выразить свою благодарность за то доверие, которым Ваше Величество соблаговолили почтить меня. Я надеюсь, что Ваше Величество, судя по усердию моему заслужить неоцененное благоволение Ваше, убедитесь, что я вполне чувствую все значение оказанной милости...» и т.д. в этом роде.(36,55)
Письмо к Екатерине от 24 сентября написано им с изысканной дипломатичностью, как только и могло быть написано по его собственному разумению, без ведома Павла и с гарантией не оказаться в проигрыше ни перед Павлом, ни перед Екатериной.
Здесь важно заметить, что именно в последний год жизни Екатерины, когда она приступила к осуществлению своей идеи престолонаследия, Александр заговорил в письмах к близким ему людям, находившимся тогда за границей, о нежелании царствовать. «Я сознаю, писал он Кочубею 10 мая 1796 г., - что не рожден для того высокого сана, который ношу теперь, и еще менее для предназначенного мне в будущем, от которого я дал себе клятву отказаться тем или другим образом». Такую позицию Александр мотивирует республикански: «В наших делах господствует неимоверный беспорядок. Грабят со всех сторон. Все звенья управляются дурно. Порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя стремится лишь к расширению своих пределов. При таком ходе вещей возможно ли одному человеку управлять государством, а тем более исправлять укоренившиеся в нем злоупотребления».
Между тем Екатерина, уверенная в согласии Александра занять престол вместо отца, готовилась обнародовать соответствующий манифест.. Всенародно объявить манифест предполагалось в Екатеринин день, 24 ноября 1796 г., или 1 января 1797 г. Время шло. До Екатеринина дня оставались уже считанные недели, когда все разом перевернулось.
Утром 5 ноября Александр, как обычно, гулял по набережной. Дворцовый скороход прибежал сказать ему, что граф Н.И. Салтыков требует его немедленно к себе, не объясняя причин. Александр поспешил в Зимний дворец и там узнал, что Екатерина Великая поражена апоплексическим ударом, как называли тогда инсульт. К счастью для Павла, она при этом навсегда лишилась речи.(15,678)
Павел был вызван из Гатчины. Когда уже в девятом часу вечера он прибыл в Зимний, Александр и Константин встретили его там одетыми по гатчинской форме, напоминая собою, как выразился очевидец, «старинные портреты прусских офицеров, выскочившие из своих рамок». «Прием, ему сделанный, - свидетельствовал граф Ф.В. Ростопчин, - был уже в лице государя, а не наследника». Екатерина боролась со смертью до следующего вечера. Она была еще жива, когда Павел распорядился опечатать ее бумаги. Безбородко выдал ему тайну хранения манифеста о престолонаследии Александра, и Павел швырнул манифест в камин. Тогда же, чуть не у самого одра Екатерины Павел подвел к Александру своего только что примчавшегося из Гатчины оруженосца, гатчинского губернатора полковника Л.А. Аракчеева и соединил их руки со словами: «Будьте друзьями и помогайте мне!»
Екатерина скончалась после 36-часовой агонии в 21 час. 45 мин. 6 ноября. Через час уже был прочитан в придворной церкви манифест об ее кончине и о вступлении на престол Павла 1, а затем без промедления началась присяга. Первой присягнула Мария Федоровна, за ней -- Александр и Константин с женами. Придворный историк сообщает «От присяги их высочества подходили к государю императору с коленопреклонением и лобызали десницу вселюбезнейшего своего родителя».
Второй урок был посвящен международной политике. В него вошёл материал из вышеуказанной литературы, а также из книги Тарле Е.В. «Наполеон».
Среди тех, кто прибыл в Петербург из европейских столиц поздравить Александра 1 с восшествием на престол, был и Мишель Дюрок -- личный представитель первого консула Французской республики Наполеона Бонапарта. Дюрок был избран для этой миссии не случайно. Бонапарту нужен был человек, который смог бы не только собрать необходимую мя него информацию, но и произвести на Александра самое выгодное впечатление и таким образом максимально ослабить угрозу разрыва русско-французских отношений. Как самый близкий друг Бонапарта и как человек исключительного обаяния Дюрок больше, чем кто-либо, подходил для возложенной на него миссии. Он и сделал максимум возможного, т. е. очаровал Александра и весь его двор, где, по воспоминаниям современников, за Дюроком ухаживали и подражали ему. В результате удалось избежать разрыва между Россией и Францией и начать переговоры о заключении русско-французского мирного договора.
К тому времени международное положение России было, как никогда устойчивым. Еще при Екатерине Великой были завоеваны просторные выходы в Балтийское и Черное моря, и в результате трех разделов Польши страна обрела географическую и стратегическую базу для господства над Восточной Европой. Правда, вначале, будучи занятым внутренними делами и остро нуждалась в передышке после 40 лет почти беспрерывных войн, кабинет Александра 1 воздерживался от активной внешней политики. Он лавировал между Англией и Францией и кокетничал с ними, используя их противоречия и общую заинтересованность в русском содействии. Отношения с Англией были нормализованы прежде всего. Уже 3 марта 1801 г. царь предложил британскому кабинету «восстановить между Россией и Великобританией единодушие и доброе согласие?», а 5 июня была подписана русско-английская конвенция о взаимной дружбе.
В то же время Александр продолжил начатые Павлом переговоры с Францией, придал им иную ориентацию (не на союз, а на мир) и завершил их подписанием 26 сентября мирного договора. После того как марте 1802 г. подписали мирный договор и Франция с Англией, международная напряженность в Европе разрядилась. Впервые за много лет на всем континенте воцарился мир, к сожалению, не долгий.
В апреле--мае 1804 г, европейские монархи кипели гневом против Бонапарта, вдвойне яростным от того, что исчадие революции било по интересам и самолюбию монархов, как говорят, бильярдисты, дуплетом: 20 марта был расстрелян герцог Энгиенский, а 21-го обнародован Кодекс Наполеона, затем -- в ответ на кампанию протеста против расправы с герцогом 17 мая Бонапарт отозвал своего посла из Петербурга, а 18 мая принял императорский титул.
Европейские монархи восприняли коронацию Наполеона как личное оскорбление, ибо теперь «разбойник» с дикого острова вставал как бы вровень с ними, августейшими государями помазанниками божьими, и они по ритуалу, принятому среди монархов, должны были обращаться к нему как к равному. Этого «августейшие» не желали. Александр тем временем форсировал сколачивание 3-й антифранцузской коалиции.
Главными участниками 3-й коалиции стали три державы, одна из которых обязалась поставлять золото, а две другие -- «пушечное мясо».
1 сентября 1805 г. Александр 1 в указе Сенату объявил, что «единственная и непременная цель» коалиции -- «водворить в Европе на прочных основаниях мир». Вообще все официальные документы коалиционеров полны фраз о намерениях освободить Францию от «цепей» Наполеона, а другие страны -- «от ига» Франции, обеспечить мир и безопасность, «свободу», даже «счастье» европейских народов и всего «страдающего человечества».
Начиная войну 1805 г., Александр призвал русские войско «потщиться возвысить еще более приобретенную и поддержанную ими славу», но не объяснил, во имя чего. Оно и понятно. Ни русскому, ни французскому, ни другим народам Европы войны 1805--1807 гг. не были нужны. Эти войны вели правительства, используя свои народы как «пушечное мясо» и как орудие для порабощения других народов. Диалектика той истории такова, что действия каждой стороны в этих разбойничьих войнах имели объективно и прогрессивные последствия» коалиции противоборствовали гегемонизму Наполеона, а Наполеон разрушал феодальные устои Европы. В целом же войны 1805-1807 т. в Европе - это примеры такого рода войн, когда несколько разбойников послабее объединяются и нападают на разбойника посильнее, тоже изготовившегося к нападению чтобы переделать грани владений по усмотрению победителя.
3 августа 1805 г. Наполеон прибыл в Булонский лагерь и лично возглавил подготовку десанта для вторжения на Британские острова, вторжение планировалось на ближайшие недели.
Все население Англии жило в страхе перед угрозой французского вторжения. Британский кабинет был в панике, Он учредил в Дувре наблюдательный пост, с которого впередсмотрящий круглосуточно взирал на французский берег, чтобы выстрелить из пушки, как только увидит приближающегося Наполеона. В этот критический для Англии момент начали военные действия ее континентальные союзники. Первой открыла кампанию 80-тысячная австрийская армия фельдмаршала К. Мака вторгнувшаяся в Баварию. На соединение с ней спешили две русские армии по 50 тыс. человек в каждой командовал М.И. Кутузов, 2-й - генерал Буксгевден. Александр 1, не полагавшийся на своих генералов, решил пригласить из США генерала Ж.В, Моро. Царь этом ссылался на пример Петра Великого, который перед вторжением в Россию Карла ХII приглашал командовать войсками знаменитого английского полководца герцога Мальборо. Однако прежде чем посланец Александра договорился с Моро, русско-австрийские войска были разбиты при Аустерлице.
Сам царь впервые после Петра Великого лично отбыл на войну. Александр 1 ехал к армии с намерением встретиться по пути с императором Австрии Францем 1 и королем Пруссии Фридрихом Вильгельмом 11.Тем временем, пока император России крепил дружбу с королем и королевой Пруссии, в Берлин пришли два сенсационных известия: одно - о позоре Ульма, другое - о славе Трафальгара.
15 ноября, осуществляя с математической точностью свой план, составленный тремя месяцами ранее в Булони, Наполеон занял Вену, которая до тех пор никогда не сдавалась врагу. Император Франц 1 едва успел бежать из собственной столицы на север, в Ольмюц‚ куда спешил из Берлина и Александр I. Резервная русская армия Ф.Ф. Буксгевдена тоже прибыла в Ольмюц. Собирались там и остатки австрийских войск. Но главной ударной силе коалиции - армии Кутузова грозила гибель.
Кутузов после капитуляции Мака начал отступать на соединение с Буксгевденом. Наполеон, заняв Вену, отрезал ему кратчайшие пути к Ольмюцу. У Кутузова было меньше 45 тыс. воинов. Наполеон, имея почти 100 тыс., готовил ему судьбу Мака. Лишь промахи французских маршалов, стойкость русских солдат и полководческое искусство Кутузова расстроили план Наполеона. С невероятными усилиями и тяжкими потерями, прикрываясь. словно щитом, арьергардом Багратиона, Кутузов вырвался из французских клещей, уже готовых сомкнуться вокруг него, и 22 ноября после целого месяца отступательных боев на протяжении 400 верст привел свои войска в Олъмюц. Там его с нетерпением ждали два императора русский и австрийский. Третий император - французский - остановил свою «Великую армию» у городка Брюнна (Брно). В 25 м от Брюнва в 70 от Ольмюца находилась деревня Аустерлиц, где трем императорам предстояло сразиться в одной из величайших битв мировой истории.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11
