Реанимировались все прежние подходы к личности Е.Ф. Азефа.
В постсоветское время приверженцем интерпретации деятельности Е.Ф. Азефа как провокатора-революционера, руководствовавшегося в каждом частном случае соображениями материальной выгоды, выступал В. Жухрай.
Основные доводы, предложенные А. Гейфман в доказательство теории об Е.Ф. Азефе как верном сотруднике охранного отделения, подверг критике СВ. Тютюкин.
По мнению Р.А. Городницкого, Е.Ф Азеф сделал для революции гораздо больше, чем для охранки. «Не вдаваясь в мотивы, обусловливавшие поведение Азефа, - писал он, - отметим следующее. Вступив на пост руководителя БО, Азеф фактически заново воссоздал эту организацию, наладил динамитные мастерские и организовал в июле 1904 г. убийство министра внутренних дел Плеве. В конце 1904 г. он направил боевиков в Россию для осуществления многочисленных террористических актов и был координатором всей работы БО. Члены БО, главой которой являлся Азеф, осуществили убийство великого князя Сергея Александровича в Москве, и только случайность (гибель Швейцера) помешала им расправиться со всей верхушкой государственного аппарата России в начале 1905 г. в Петербурге. К разгрому БО в марте 1905 г. Азеф фактически не имел касательства. Итак, за период с лета 1903 г. по весну 1905 г. Азеф не произвел ни одной выдачи террористов. Азеф, будучи в курсе всех боевых дел, фактически ничего не сообщал о них Департаменту полиции». Е.Ф. Азеф тяготился своей связью с полицией и искал способы от нее избавиться, например, вынашивая план взорвать Охранное отделение.
Еще дальше шел OA. Платонов, отвергая какую бы то ни было игру Е.Ф. Азефа на руку полиции. Он утверждал, что Е.Ф. Азеф был изначально революционером, провокатором никогда не являлся и оказался введен в охранку с согласия руководства ПСР для дезорганизации политического сыска, что ему успешно удавалось воплотить в жизнь. Потрясение Департамента полиции было гораздо сильнее, чем моральный кризис революционной оппозиции, когда выяснилось, что его собственный агент руководил убийством привилегированных чиновников и чуть не убил царя.
Вопреки установленному клише нравственного и физического уродства Е.Ф. Азефа М.И. Леонов обнаруживал у него многочисленные таланты, позволяющие оценить его как выдающегося человека: «Да, Евно Азеф не был красавцем. Но зато он был человеком сметливым, с хваткой памятью, великолепным психологом, умевшим подобрать ключ к любому, кто ему нужен, и расположить к себе. Его уважали товарищи по ЦК, боготворили члены БО. Генерал Герасимов, человек умный, проницательный, недоверчивый, писал о большом удовлетворении от регулярных (два раза в неделю) многочасовых бесед с Азефом, доверительных и товарищеских. Не прост, не примитивен был этот человек, прирожденный авантюрист, вероятно один из самых выдающихся, принесший так много горя и правым, и левым. Выходец из еврейских низов (сын бедного портного), он с детства познал нищету и только благодаря беспредельному упорству получил высшее образование. На партийных форумах он предпочитал отмалчиваться, посылая на трибуну, в случае необходимости, Б.В. Савинкова. Но когда было нужно, он умел веско и основательно высказать свою точку зрения». Воззрения Е.Ф. Азефа М.И. Леонов идентифицировал с правым крылом в эсеровском движении, сближая с кадетами. Действительно, Е.Ф. Азеф заявлял, что ему по пути с эсерами только до ликвидации самодержавия, после чего он уйдет к либералам. Но вряд ли высказывания провокатора, ведшего двойную игру, можно априори воспринимать искренними.
Очередную попытку реабилитации Е.Ф. Азефа как преданного агента охранки предпринял журналист В.Г. Джанибекян. Правда, его гипотеза базировалась фактически исключительно на воспоминаниях А.В. Герасимова. Мемуары бывшего начальника Петербургского охранного отделения Департамента полиции были дополнены элементами художественного вымысла. Е.Ф. Азеф преподносился В.Г. Джанибекяном в качестве «ангела-хранителя» П.А. Столыпина. Жизнь имевшего множество врагов премьер-министра не оборвалась значительно раньше только благодаря деятельности «лучшего агента Департамента полиции». Согласно В.Г. Джанибекяну, сам П.А. Столыпин санкционировал курс «бережения» Е.Ф. Азефа, ради которого допускалось идти на едва ли не любые жертвы. Автор даже шел дальше А.В. Герасимова, реабилитируя «провокатора» не только по фактам деятельности, но и в моральном отношении. Он писал о джентльменском договоре между полицейским и революционером. Даже пресловутое стяжательство Е.Ф. Азефа объясняется не алчностью самого агента, а желанием А.В. Герасимова создать тому финансовую основу на случай возможного провала. В отличие от Е.Ф. Азефа, С. Рысс трактуется В.Г. Джанибекяном преимущественно как революционер, нежели агент полиции. Впрочем, полицейские чины, полагает исследователь, сами были замешаны в совершении террористических актов. Убийство П.А. Столыпина преподносится им результатом заговора «трех» - Курлова - Кулябко - Спиридовича. В.Г. Джанибекян даже выдвигает предположение, что пуля Д. Богрова оказалась для премьер-министра не смертельной и тот был убит уже на больничной койке. В качестве основного источника своей теории автор оперировал некой «серой тетрадью», представлявшей собой стенографические записи бесед безымянного журналиста с П.Г Курловым, состоявшихся в период эмиграции последнего в Германии. В книге «Тайна гибели Столыпина» В.Г. Джанибекян поведал поистине детективную историю обнаружения сенсационного источника. Следует ли говорить о репрезентативности основанных на такого рода документах гипотетических конструкций.
Специфический исследовательский стиль В.Г. Джанибекяна, заключающийся в апелляции к некому известному только ему источнику, хранителем которого он сам и является, раскрывается и в другой его книге «Провокаторы». На этот раз за основу были взяты воспоминания старой революционерки Изабеллы Георгиевны Морозовой, работавшей, по утверждению автора, в специальной комиссии по разоблачению секретных сотрудников царской охранки и полиции. Ей приписывалось близкое знакомство со многими лидерами российского революционного подполья, посвящение едва ли не во все закулисные сферы политической борьбы. Причем И.Г. Морозова не ограничивается характеристикой представителей большевистской партии, но посвящает своего респондента и в обстоятельства дела Е.Ф. Азефа, и в подробности убийства П.А. Столыпина, дает описание колоритной внешности СЮ. Витте, будто бы неоднократно лицезрела премьера.
Ко всему прочему В.Г. Джанибекяном выдвигается теория о существовании у охранного отделения особого плана по дискредитации терроризма в глазах руководства революционных партий. Было принято решение не ликвидировать обнаруженные террористические группы, а последовательно подрывать веру революционеров в перспективность самой террористической тактики. Вследствие внедрения в боевые организации полицейских агентов те будут «работать, как машина на холостом ходу с большим напряжением, но с низкими результатами. У боевиков должно появиться ощущение, что они совершают нечеловеческие усилия, но все их попытки наталкиваются на стену принятых полицией мер, которую, оказывается, преодолеть невозможно. Они поймут... от террора надо отказаться и распустить Боевую организацию». Азефско-герасимовский план был одобрен самим П.А. Столыпиным. По этому плану, полагает В.Г. Джанибекян, премьер вел рискованную игру, выступая в качестве приманки для террористов. Таким образом, смертельный исход для премьера был фактически неизбежен.
Распространенный в историографии взгляд на историю терроризма через призму феномена азефовщины вел к существенному искажению общей картины деятельности охранки и террористических организаций. Двойная игра Е.Ф. Азефа использовалась многими историками как аргумент бесперспективности методов борьбы с революционными организациями посредством внедрения в их состав секретных агентов. Более взвешенную оценку деятельности служб секретной агентуры Департамента полиции дает З.И. Перегудова. Она справедливо замечает, что многие террористические организации были разгромлены именно благодаря сведениям агентов охранки. Да и факт сотрудничества с Департаментом Е.Ф. Азефа розыскные органы сумели сохранять втайне в течение 16-летнего периода. По мнению З.И. Перегудовой, в деятельности полиции по организации работы с секретной агентурой подъемы чередовались спадами, что определялось изменениями в кадровом составе работников и обстановкой в стране.
В целом же после революции 1905-1907 гг. розыскная деятельность имела тенденцию к свертыванию. Попытки ее реанимации предпринимались в периоды заведывания Департаментом полиции М.И. Трусевичем и П.И. Курловым. Политический розыск был фактически сведен на нет при руководстве Отдельным корпусом жандармов генералом В.Ф. Джунковским, отвергавшим провокаторство по этическим соображениям. Некоторое его оживление происходит в 1915-1917 гг., когда революционные организации выходят из подполья и наблюдение за ними существенно упрощается.
Специальную статью Р.А. Городницкий посвятил анализу показаний Б.В. Савинкова Судебно-следственной комиссии ПСР, заседавшей по делу Е.Ф. Азефа. «В них, - пишет историк-архивист в нехарактерном для себя афористическом стиле, - голос Савинкова звучит как гимн умирающему террору, как лебединая песня боевого движения, как оправдание перед судом истории и немногих уцелевших, и навсегда умолкнувших бунтовщиков. Показания Савинкова - последний в истории эсеровского террора «панегирик» участникам безнадежной борьбы, слепцам и фанатикам - словом всем тем, кто, по признанию Ивана Каляева, хотел свести свой идеал с неба своей души на землю». Последствия азефовского дела, полагает исследователь, могли бы быть для эсеровского терроризма не столь катастрофическими, вынеси Судебно-следственная комиссия несколько иной вердикт. РА. Городницкий высказал предположение, что за кулисой комиссии стоял МА. Натансон, стремившийся занять руководящее положение в партийной организации, для чего следовало оттеснить на задний план других членов ЦК, связанных с Е.Ф. Азефом, а соответственно и с Боевой организацией. Результатом работы Судебно-следственной комиссии, - пишет Р.А. Городницкий, - стало то, что «партия эсеров с молчаливого одобрения ее руководства перестает практиковать центральный террор». Таким образом, истинным «гробовщиком» эсеровского терроризма оказывается вовсе не Е.Ф. Азеф, а М.А. Натансон.
Оспаривает версию Р.А. Городницкого, упрекая того в подмене причины следствием, О.В. Будницкий. «На самом деле, - писал он, резюмируя критический разбор теории оппонента, - в прекращении "практики" центрального террора главную роль сыграли не происки Баха или Натансона, а, как уже говорилось выше, разочарование и усталость общества от насилия, деморализация партии и, в этих условиях, постоянные неудачи попыток восстановить БО и предпринять нечто на практике. Разумеется, ничего странного не было и в том, что в Судебно-следственную комиссию включили старых революционеров с незапятнанной репутацией, не связанных с БО и прежним составом ЦК; их выводы об обособленности БО от общепартийной деятельности, об особой, "цеховой" психологии террористов, о приоритете террора по сравнению с другими видами партийной работы трудно было оспорить». Расхождения между О.В. Будницким и Р.А. Городницким объяснимы в данном случае различием методологических подходов, соответственно применением макро - и микроисторических масштабов при выявлении причин отказа революционных партий от террористических методов борьбы.
По утверждению К.Н. Морозова, в качестве жертв савинковской Боевой организации были выбраны Николай II, великий князь Николай Николаевич и П.А. Столыпин. Исследователь выдвигает нетривиальную гипотезу о том, что член эсеровской БО А.А. Петров, разоблаченный впоследствии как провокатор, подготавливался охранкой еще в 1909 г. на роль убийцы премьер-министра. Моделировалась ситуация, при которой подозреваемый в двойной игре секретный сотрудник, вооруженный браунингом и одетый в «адский жилет», должен был оказаться в Мариинском театре, где присутствовал и П.А. Столыпин. Менее чем через два года Д.Г. Богров совершит покушение на жизнь премьера целиком по сценарию, составленному для А.А. Петрова. К.К. Морозов в деталях восстанавливает эпопею попыток реализации Боевой организации эсеров проектов «авиационного» и «подводного» покушения на Николая II. В рамках плана авиационного теракта социалисты-революционеры пытались организовать сооружение сверхбыстрого летательного аппарата конструкции СИ. Бухало, развивавшего скорость 140 км в час. Работа по его созданию, проводимая на территории Германии, была приостановлена уже на стадии монтажа. Е.Ф. Азеф и Б.В. Савинков со своим замыслом авиационного теракта по существу предвосхитили авианалет на нью-йоркские небоскребы 11 сентября.
Проект подводного покушения предусматривал создание в Лондоне сверхмалой подводной лодки нового типа. Она должна была иметь следующие технические характеристики: длина -6 м, диаметр -2 м, водоизмещение - 11т, погружение - до 30 м, экипаж - 3 чел., наличие динамома-шины, бензомотора и ручного двигателя. Обращение эсеровских террористов к передовым достижениям научно-технического прогресса было, по оценке К.Н. Морозова, предопределено тремя факторами: 1) неудачами БО при применении тактики бомбометания, к которой охранка уже смогла приспособиться; 2) постановкой задачи теракта против императора; 3) угрозой разоблачения Е.Ф. Азефа и стремление того посредством убийства царя отвести от себя подозрения в провокаторстве. В целом неудачи Б.В. Савинкова в намерениях восстановить прежнее значение БО и реабилитировать террористическую тактику исследователь объясняет комплексом причин, выстроенных им в зависимости от степени важности следующим образом.
«1. После революции 1905-1907 гг. в российском обществе (по крайней мере в тех его слоях, которые формировали общественное мнение) коренным образом изменилось отношение к революционному насилию, в том числе к террору.
После «дела Азефа» и «дела Петрова» общественное мнение (и даже в самой эсеровской партии) стало воспринимать террор как оборотную сторону провокации.
Высокая степень деморализации в революционных партиях, в том числе и в ПСР, разочарование в терроре, усиление в руководстве ПСР антитеррористических настроений, неверие в успех БО.
Неблагоприятные условия кадрового комплектования БО, не сравнимые с предшествующими годами.
Наличие во всех революционных партиях большого числа провокаторов, что создавало предпосылки для их проникновения в БО.
Неверие в Савинкова как руководителя БО и его невысокий авторитет в различных кругах партийной эмиграции.
Финансовые трудности».
В своем исследовании К.Н. Морозов реконструирует семиосферу по-стазефовского синдрома всеобщей подозрительности среди боевиков. Наряду с разоблачениями действительных сотрудников охранки (Т. Цейтлин,
И.П. Кирюхин), имелись многочисленные случаи неоправданных обвинений в провокаторстве. Так, безосновательно заподозренные в провокации боевики Эсфирь Лапина и Ян Бердо покончили жизнь самоубийством.
Впрочем, и после исследований В.А. Городницкого и К.Н. Морозова в истории постазефовского эсеровского терроризма остаются существенные лакуны. Абсолютно неосвещенными являются попытки воссоздания Боевой организации эсеров в 1912и 1914 гг. Вне внимания исследователей оказалась и организаторская деятельность по созданию альтернативной по отношению к савинковской БО террористической структуры группой «инициативного меньшинства» В.К. Агафонова и Я.Л. Юделевского.
Параллель между А.А. Петровым и Д.Г. Богровым проводит также С.А. Степанов. Он пишет об удивительном совпадении режиссуры покушения на П.А. Столыпина в 1911 г. и убийства начальника Петербургского охранного отделения С.Г. Карпова. Автор дает яркий психологический портрет А.А. Петрова, остававшегося прежде для отечественной историографии в тени фигуры более знаменитого провокатора Е.Ф. Азефа. К сожалению, К.Н. Морозову, во время его работы над соответствующей статьей, книга СА. Степанова осталась не известной, что еще раз свидетельствует об актуальности исторического обобщения
В написанной им в соавторстве с Ч. Руудом книге «Фонтанка, 16» раскрываются некоторые аспекты вербовки Департаментом полиции провокаторов в среде террористов. Авторы акцентировали также внимание на феномене диссидентства в полицейском ведомстве. Ряд видных чинов Департамента полиции предоставлял революционерам имена многих тайных агентов. Такого рода сведения позволяют принципиально по-иному посмотреть на причину неудач царских властей в борьбе с терроризмом.
Личность Б.В. Савинкова рассматривалась, как правило, через призму его произведений. М. Могильнер сравнивал произведенное ими впечатление на читающую Россию с выходом «Вех». «Безусловно, - писал он, -старый герой -- общественный герой - не был способен строить новую жизнь. Уже поверженный, он был окончательно добит с выходом в свет повести В. Ропшина "Конь бледный" ("Русская мысль", 1909). Повесть эту вполне можно назвать литературными "Вехами", так как эффект, произведенный "Конем бледным", количество читательских откликов и рецензий, а главное - глубина поставленных писателем проблем, сопоставимы с феноменом "Вех"».
Другой исследователь, М.И. Леонов, помещал Б.В. Савинкова, как и Е.Ф. Азефа, на правый фланг эсеровского движения и определял как «либерала с бомбой». Вряд ли это оправданно. Б.В. Савинкова в меньшей степени, чем кого-либо из высшего руководства ПСР, можно представить в образе кадета. М.И. Леонов сам противоречил данному утверждению, говоря о безразличии Б.В. Савинкова к программным дискуссиям. К.Н. Морозов также.подчеркивал политическую индифферентность Б.В. Савинкова, чуждость ему любой теоретической работы.
Предпринималась попытка рассмотрения Б.В. Савинкова в качестве экзистенциалиста, романтического поэта-бунтаря, восставшего против законов объективизации мещанского мира. Для него, согласно данной интерпретации, более важна была не идея, а бунт против системы как таковой, в любом ее обличий. А.Г. Дугин описывал психологическое состояние Б.В. Савинкова после убийства губернатора, когда террориста преследуют видения, что губернатор жив и его требуется убивать вновь и вновь, бесконечно пребывая в состоянии борьбы с самовосстанавливающейся «системой». «Служителя Системы разрывает взрывом. Радостно и покорно, жертвенно и прекрасно, торжествующе убийца сдается палачам. Казалось бы, цель достигнута. Меч темного ангела упала. Тиран повержен. И в этот момент самому Савинкову, готовившему всю операцию, в голову приходит страшная мысль. Ему кажется, что "губернатор все еще жив". Конечно жив. Дурацкая личность монархического чиновника, подонка и угнетателя - лишь маска. Сущность Системы не в нем, и даже не в Царе. Злой Демиург неуловим. Он - по ту сторону социальных марионеток. Достать его не так просто. Страшное прозрение ведет Савинкова во все новые и новые политические группы. Он, ревностный сторонник свободы Труда, героический мститель за обездоленных и угнетаемых крестьян и рабочих, в какой-то момент приходит к белым, к "барам", которых он сам в свое время взрывал и резал десятками. Потом его влечет к фашизму, к Муссолини. Потом в большевистской России он обнаруживает свою близость к коммунистам. Смена политических пристрастий выдает в нем органического национал-большевика. Он по ту сторону узкопартийных доктрин. Герой, преданный метафизической идее. Палладии Смерти. Холодный убийца с душой агнца. Его враг - за пределами обычных политических баррикад. Это - Система и ее скрытая сущность. Злой Демиург, тайный агент Отчуждения. Чтобы понять это, надо обойти весь политический спектр по кругу. Причем ценностью это станет лишь в том случае, если за каждый шаг будет заплачено кровью. "Белые", "красные", "черные", "коричневые", "зеленые"... Какая, в сущности разница?! Главное - переступить черту».
