Византийские государства в Эпире, Трапезуйте и Никее
толь многообразная феодальная система, какая раскинулась по франкскому Пелопоннесу, конечно, не могла привиться во владениях мегаскира. Морея была ведь страна обширная и по самой своей природе оказывалась особенно пригодною для водворения там ленного строя. Там и завелись могущественные баронства с зависимыми от них рыцарскими ленами. И поныне еще развалины замков (Palaokastra, как их называют греки) в Калаврите, Акове, Каритене, Гераки, Велигости, Пассаве, Каландрице и пр. являют собой след богатой истории франкского дворянства в Морее. Напротив того, в Аттике не насчитывается вовсе сколько-нибудь примечательных развалин этого рода, за исключением франкских сторожевых башен по морскому побережью; в Беотии развалины замков попадаются чаще, но по сравнению с Мореей количество их ничтожно. В Аттике и Беотии не возникало вовсе таких баронств, как Матагрифон (Акова) или Каритена, в составе которых заключалось в первом 24, а во втором - 22 рыцарских лена. Предоставление земель наследственным владельцам или баронам, которые, в свою очередь, от себя раздавали рыцарские и сержантские лены, разумеется, должно было происходить и в Афинском государстве, потому что вся совокупность политического строя, отправление правосудия и самое несение воинской службы в любом франкском государстве - и мелком, и крупном - опиралось на ленную связь и на отправление воинской повинности по соразмерности с владением недвижимостью.Так как мегаскир по праву завоевания взирал на себя как на собственника всей страны, то он выделил себе в качестве домениальных владений Фивы и Афины и имения, прежде входившие в состав императорского фиска, а прочие земли пораздавал церкви и дружинникам в качестве ленов. До нас не дошли документы, по которым можно бы было составить себе представление о том, как совершилась разверстка земель. Если в некоторых случаях у греческих собственников и была отнята их собственность насильственно под разными предлогами - в полном составе или только отчасти, то все же в общем вторжение франков не сопровождалось борьбой, и весьма вероятно даже с туземцами воспоследовало миролюбивое соглашение. Впрочем, число вторгшихся рыцарей и сержантов было столь ничтожно, что за эллинами само собой должны были остаться многие земли.Переворот в землевладельческих отношениях вообще должен был гораздо чувствительнее отразиться на греческих владельцах латифундий, на вельможах и на церкви, гораздо слабее на городских общинах, а на сельском рядовом населении и того еще менее. Это последнее в эпоху франкского вторжения уже находилось в несвободном состоянии - в Греции повсеместно так же, как и в феодальных государствах Европы. Уже при византийском управлении сельское население распалось на два класса - вольных хлебопашцев, имевших право собственности на землю, и колонистов, обделенных этим правом. Правительство в разные времена старалось оберегать сословие вольных хлебопашцев, так как на них главным образом тяготели подати. В IX и X вв. императоры Феофил и Василий I, а особенно в 922 г. Константин Багрянородный и Роман Лекапен, а позднее Никифор Фока, Иоанн Цимисхий и Василий II пытались задержать распадение этого сословия законодательными мерами. Это, однако же, не удалось, потому что, с одной стороны, светские и духовные вельможи препятствовали проведению в жизнь императорских эдиктов, а с другой - умели добиваться их отмены от других императоров, которые чувствовали себя обязанными перед знатью. Вельможи, т.е. родовое и служилое дворянство, епископы и настоятели монастырей, заставляли крестьян путем ростовщичества, хитрости, силы, обманных запродажных сделок и завещательных распоряжений отчуждать земли в свою пользу. Они присваивали себе даже солдатские лены, которые византийское правительство завело в некоторых провинциях, чтобы сделать для их собственников военную службу обязательной во флоте и в кавалерии. Под конец Андроник I пытался искоренить достигшую чрезмерного могущества аристократию крупных поземельных собственников, но собственное падение воспрепятствовало ему осуществить эту реформу. Латифундии поглотили участки свободных землепашцев, а мелкие частные владения перешли в руки бесчисленных церквей, придворных и провинциальных чиновников или же присоединены были к государственным имуществам. Ко времени франкского вторжения в Греции сильно посократились земельные угодья как отдельных крестьян, так и сельских общин, некогда обладавших неотчуждаемыми общинными наделами, вольные же земледельцы по большей части превратились в колонистов, прикрепленных к земле своего господина.В конце концов в Византийском царстве установились два класса населения с одинаковыми политическими правами - богатых и бедных. Пенетами являлись осколки вольных граждан и землевладельцев, по-видимому, они пользовались свободой, но в действительности были рабами каких-либо частных патронов, и только один шаг отделял их от сословия колонистов или периойков, которые обязаны были отправлять для своих господ барщину.Почти полное отсутствие сословия вольных земледельцев в соединении с порабощением городских курий повергло Западно-римскую империю во власть германцев, и это же зло было причиной тому, что Восточная империя оказалась беспомощной перед вторжением сначала славян, а затем франков. Население, Утратившее принадлежавшую ему по праву свободу и вконец высосанное фиском и архонтами, едва ли оказало сопротивление франкским завоевателям; оно даже скорее взирало на них как на освободителей от ига сборщиков податей, дворянства и церкви. По сущности дела населению было совершенно безразлично, какому господину ни служить, - оно ведь только всего и меняло, что повелителя. Франкским государям и новым землевладельцам население продолжало выплачивать те же подати и выполнять те же повинности, какие прежде от него полагались в пользу императорского правительства и архонтов. Оно даже при перевороте, пожалуй, оказывалось в выигрыше, так как подати с него поступали не в казну отдаленной Византии, но расходовались государем в самой стране. Периойки же попросту превратились в вилланов (villani и rustici) франкских владельцев; они сделались рабьим живым инвентарем государственных домен, ленных вассалов и латинской церкви.Безжалостное положение феодального права nulle terre sans seigneur постепенно находило себе осуществление в завоеванной стране, и таким образом здесь, как ранее в Сирии, а позднее в Кипре, исчезли последние следы землевладения вольных хлебопашцев.Та же судьба порабощения постигла повсеместно греческие городские общины - тем, впрочем, снисходительнее, чем значительнее они являлись в данной местности, ибо сама мудрость повелевала завоевателям не возлагать на городские общины невыносимых тягот, но уважать собственность и исконный их строй. Когда император Балдуин принимал во владение предоставленные ему страны, он сохранил в неприкосновенности действовавшие в них законы, а большие города вроде Фессалоник предались франкам под нарочитым условием, что их стародавние вольности и обычаи будут за ними сохранены и впредь. Шамплитт и Вилльгардуен подкупили Морею подобным же преклонением, проявленным к туземным законам и правам владения собственностьюПоэтому возможно допустить, что подобные же соглашения и обещания имели место и в Беотии и Аттике, хотя там, за исключением Фив и Афин, не существовало вовсе таких значительных населенных пунктов, как во Фракии и Македонии или в Фессалии и Пелопоннесе. В Беотии, правда, находились Орхомен, Коронея, Левктра, Феспия, Платея и Танагра, но эти города превратились или совсем в развалины, или в жалкие поселки. Единственно Лабадея приобрела впоследствии опять значение как весьма важная франкская крепость.В Аттике Афины издревле славились как единственный настоящий город, тогда как прочие поселки, древние сельские демы либо совсем поисчезали, либо сохранились (как Элевсис) в виде ничтожных деревушек. Тем не менее и в Аттике завоеватели отчасти по незнакомству с обстоятельствами и языком страны, отчасти же благодаря собственной малочисленности были вынуждены, при никем не оспаривавшемся завладении краем, признать за местными общинами гражданское их устройство и право избирать судей, которые вершили правосудие согласно Византийскому судебнику Василиков. Завоеватели ограничились на первый раз тем, что заставили общины признать свою власть, приняли от городов верноподданническую присягу и установили налоги в том же размере, по какому они выплачивались византийскому правительству. Впрочем, завоеватели принесли с собой свои феодальные правовые принципы и стали их тотчас же применять в области вновь заведенных ими ленных отношений. Эти франкские законы в общем напоминали знаменитый кодекс иерусалимских ассиз, относительно которого, ничем, впрочем, не доказанное, предание гласит, будто этот судебник еще в 1099 году был составлен Готфридом Бульонским и им же внесен на хранение в храм Гроба Господня. Этот кодекс погиб, когда Иерусалим в 1187 г. был занят Саладином, но по устным правовым преданиям продержался вплоть до ^192 г. в С. Жан д'Акре, этом последнем остатке иерусалимского Франкского королевства. Достоверно во всяком случае то, что феодальное государство первых королей из дома Лузинианов на Кипре было построено на основе правовых норм иерусалимских ассиз.Во всей франкской Греции выработалось однообразное право, которое с течением времени вступило в силу под наименованием Liber consuetudinum imperii Romaniae. По всем существенным статьям оно совпадало с положениями иерусалимских ассиз крестоносных рыцарей. Так как эти законы во второй половине XIII в. находили себе широкое применение в Пелопоннесе, то, вероятно, они же привились и во франкских Афинах.При первоначальном устройстве феодального своего государства Оттон де ла Рош, вероятно, создал из наиболее влиятельных рыцарственных своих вассалов верховный ленный суд - Haute Cour, - который представлял собой исто державную государственную власть. Происхождение афинского государства, конечно, является последствием простого захвата областей, которые маркграф Бонифаций предоставил де ла Рошу в виде лена. Хотя далеко и не в той мере, как в Пелопоннесе, - стране, завоеванной путем настоящей войны, но и в Аттике, и в Беотии дружинники проливали за государя кровь и через это поставили его в обязанность вознаградить дружинников баронствами и предоставить им наряду с особой государя положение пэров, без соизволения которых не подлежали разрешению ни феодальные, ни политические дела. Очевидно, властитель Афин по отношению к бургундским рыцарям, составлявшим его дружину, находился в более благоприятном положении, чем мог стоять Шамплитт к своим соратникам. Несмотря, однако же, на преимущества положения, и де ла Рош вынужден был построить свое государство на тех же феодальных устоях и препоручил государственную власть совещательному установлению, Haute Cour; при этом Haute Cour являлась не только верховным советом государя в области политики, но и высшей судебной инстанцией по всем спорам, касавшимся рыцарских ленов.Наряду с этим трибуналом во франкских государствах существовал еще и гражданский суд - Cour des Bourgeois, где заседали представители от городских общин под председательством Vicom-te'a, заместителя государя. Но так как последний избирал виконта по собственному усмотрению, то едва ли может тут быть и речь о свободном муниципальном самоуправлении. Нижний суд ведал все гражданские споры и уголовные правонарушения жителей не рыцарского происхождения и имел пребывание в определенных для этого городах. В каких пределах была определена сфера действия нижних судов над греческим населением, и существовали ли они вообще в афинском государстве, мы не знаем, но следует допустить, что греческое население долгое время руководствовалось в отношении суда и расправы Византийским судебником. Только относительно позднейшей эпохи сохранился, да и то совершенно случайно, след, по которому можно заключить, что и в афинском государстве существовал нижний суд.Во всяком случае, этот суд предполагает признание муниципальных корпораций, с их советами, архонтами, демогеронтами или вехиадами, - в том виде, как они сохранились в византийскую еще эпоху. Равным образом в Сирии Готфрид Бульонский сохранил общинам прежние их суды, пока они постепенно не сменились трибуналами, составленными из франков и туземцев под председательством особого.Относительно таких городов, как Фивы и Афины, безусловно следует допустить, что поначалу они под началом франкских архонтов продолжали управлять делами общины, до раскладки податей включительно, с помощью советов, которые могли составляться исключительно из туземных граждан, пользовавшихся доверием завоевателей. Разумеется, это изменилось с течением времени, когда франки, в свою очередь, ознакомились с греческим языком, а французские переселенцы в большом числе водворились в местечках и постепенно оттеснили туземцев на задний план. Таким образом и в Элладе создалось гражданство из переселившихся туда латинцев, а рыцари и бароны в это же время превратились в феодальных владельцев городов, с которых и собирали в свою пользу доходы, поскольку на таковые не распространялись права фиска.Феодализм в силу ленного начала, заложенного в его основу, стоял в резком противоречии с муниципальными вольностями: ведь в ленном или феодальном государстве все политические права обосновываются поземельным владением - это последнее созидает собственнику определенное положение в государстве, а ленные обязанности составляют ту цепь, на которой держится вся тимократическая система.Именно в Греции, где города, за немногими исключениями, обеднели и дошли до упадка, западные бароны в качестве завоевателей и должны были найти истинное для себя Эльдорадо. Здесь против церковного и светского ленного строя гражданство не выступало с протестами, ибо горожане не обладали зажиточностью и самосознанием, как во Фландрии и Франции или Италии и Германии.Подавление греческого народа франками тем более облегчено было в Аттике и других эллинских провинциях, что при вторжении франков едва ли там можно было насчитать сколько-нибудь выдающиеся патрицианские роды. А если где и удержались отпрыски знатных фамилий, то они с течением времени поисчезали. Поэтому за всю эпоху иноземного владычества ни в Фивах, ни в Афинах нельзя назвать ни единого греческого вельможи или значительного гражданина. В обоих главных городах Афинского государства, которым придавали особенное военное значение их акрополи, первый же мегаскир поставил фохтов, предоставив им права юрисдикции.Под 1212 г. упоминается фиванский кастеллан, который по случаю какого-то спора между фиванской и цараторийской диоцезиями проник в сообществе с фиванским настоятелем собора и мирянами в жилище цараторийского епископа и путем насилия увел оттуда какого-то человека.Впрочем, недостаточность исторических документов делает для нас невозможным ближайшее ознакомление с политическим устройством и управлением афинского феодального государства. Мы ничего не ведаем о тамошней финансовой и податной системе, о казначейской части, о государственной канцелярии и о придворных должностях.В правление де ла Роша ни разу не упоминается о высших государственных сановниках вроде маршала, сенешаля, коннетабля или каммерария. Эти должности заведены были в иерусалимском королевстве, в Константинопольской империи, на о. Кипре и в княжестве Ахайском; отсюда можно предположить, что в названных государствах заведен был более пышный придворный строй, чем представительство, каким себя окружал мегаскир в Афинах. Вообще же как Англия и Сицилия или как франкская Сирия и Кипр, точно так же Афины свидетельствуют о том, что феодализм был достаточно могуч и мог создать государство живучее и сравнительно не скоро преходящее.Бургундский строй в Афинах продержался значительно дольше, чем продержались там демократические законодательства древних государственных людей; к тому же феодальный этот строй не обновлялся вовсе реформами, как это имело место в Древности. Сам же факт, что аристократическое феодальное государство де ла Рошей в течение ста лет существования ни разу не пережило ни одного из внутренних переворотов, которые неоднократно потрясали демократию древних Афин, конечно, не может служить доказательством ни политического его значения, ни мудрости варварских его основателей. Неприкосновенность была обеспечена государству продолжением рода де ла Рошей, из которого выходили все даровитые государи, а равно довольством и общей выгодой привилегированной касты рыцарей и баронов, а наконец - и это более всего прочего - бессилием порабощенных эллинов; простиралось же порабощение это столь глубоко, что греки не сделали ни единой попытки - подобно туземцам Крита - схватиться за оружие и стряхнуть с себя железные цепи ленной системы.Вторгшиеся в Пелопоннес франкские властители обеспечили за собой обладание страной тем, что поспешили понастроить укрепленных замков, подобно тому, как это совершили норманны по завоевании Англии. Тем не менее, однако же, и славянские племена, и греки от времени до времени восставали в Морее против чужеземцев, особенно после того, как византийский император подчинил себе опять Лаконию.В Аттике и Беотии бургундское дворянство точно так же возводило для себя замки, но далеко не в том количестве, как франки в Пелопоннесе. Впрочем, ведь и греческое население в Элладе вообще было менее воинственно и менее плотно и послабее, чем население нагорного полуострова. Оно хотя и с ропотом, но беспрекословно влачило ярмо латинских завоевателей, несмотря на малочисленность последних. Эта неспособность к сопротивлению может показаться зазорной, но такое же зрелище представляла Италия в эпоху готов и лонгобардов, да и в наши дни разве 300 миллионов индусов не подчиняются послушно 150 ООО правящих ими англичан и европейцев?3. Единственным убежищем для обширной греческой семьи во всей империи, распавшейся на части, являлась Восточная церковь. Жизненное начало последней оказалось более незыблемым, чем устои Константинова государства. Каким насилиям ни подвергался организм Восточной церкви, она, будучи силой духовной, глубоко внедрившейся во все три части римского света, не могла, подобно греческому царству, пасть под грубым произволом чужестранных завоевателей.Преднамеренное угнетение великой Восточной церкви пятнает Запад несравненно более, нежели разрушение Ромейского царства, а в истории жизни прославленного папы Иннокентия III предприятие это составляет гораздо более мрачную главу, чем злодейское искоренение альбигойцев в Южной Франции.Там провинциальный раскол подлежал подавлению хотя бы с помощью огня и меча в интересах единства веры, а тут самый немудрящий диакон собственным разумом сумел бы постигнуть, что подчинение греческого Востока папству - дело немыслимое.После того как дожу Дандоло удалось провести венецианца Франческо Морозини на патриарший престол, который тот и занял в Св. Софии, в завоеванных провинциях, где только оказывалось возможным, принялись замещать должности в греческих епископиях и церквях латинским духовенством, а православные епископы либо изгонялись, либо понуждаемы были к признанию власти папы. Целые толпы неимущих священников и искателей приключений сопровождали завоевателей на походе и жаждали завладеть добычей в виде церкви и прихода.В Фивах и Афинах, архиепископы которых удалились в ссылку, соборы были предоставлены латинскому клиру. Новый государь оставил за греческими общинами столько церквей и доходов, сколько ему заблагорассудилось. Немалое число попов частью из страха, частью из дальновидности послушно подчинились франкской церковной системе, ибо под этим лишь условием православное духовенство могло сохранить свободу и пользование предоставленной им церковной недвижимостью. В пределах епархии католического архиепископа на будущее время никакой грек не мог быть рукоположен в священники помимо соизволения католического архиепископа и владельца той местности, к которой приписан был греческий храм.Француз Берард был возведен Оттоном де ла Рош, при котором, вероятно, состоял раньше капелланом, в сан архиепископа Афин и занял престол в парфенонском храме. Иннокентий III, который в 1200 г. утвердил Берарда в новом звании, распорядился через кардинала-легата Бенедикта точно установить число каноников в Афинах. Он подтвердил за архиепископом все права греческих его предшественников в церковной афинской провинции, предоставил метрополии те же статуты, что и парижской церкви, и поставил ее под нарочитое покровительство св. Петра.