финский соборный капитул получил, по-видимому, от папы правильную организацию на манер монастыря, причем во главе его был поставлен приор. На содержание капитула Иннокентий III приписал земли и доходы с церквей, между прочим ц. Святой Троици в Афинах и ц. Св. Николая в Константинополе.

Архиепископ Берард вскоре затеял с мегаскиром пререкания из-за того, что де ла Рош вздумал отобрать в казну церковные имущества и обложил духовенство податью; архиепископ поспешил съездить в Рим к папе, который и даровал ему 13 февраля 1209 г. льготную грамоту, в которой перечислялись все земли, принадлежавшие к составу афинской архиепископии. Эта опись земель, разумеется, могла выйти лишь из архиепископской афинской канцелярии, и при переписывании в папскую грамоту в нее могли вкрасться описки. В этой описи поименовываются остатки древних дем, и наряду с новогреческими местечками перечисляются издревле прославленные имена вроде Марафона или Филэ. Показываются здесь также и греческие церкви и монастыри в Аттике: Св. Георгия, Св. Николая (при Мениди), Св. Николая de Columnis (пожалуй, это при Сумниуме), Св. Марии de Blachernis, Св. Сириана (Kaisariani?), Св. Дионисия Ареопагита и др.

Папа присоединил к фиванской архиепископии епископов касторийского и цараторийского; в состав же афинской епархии отнесены были суффраганства: Негропонт (Халкида), Фермопилы (Бодоница), Давлия, Авалона, Зоркой, Каристос, Коронея, Андрос, Скирос, Кеос и Мегара.

Изображение Афин, как оно представляется Иннокентию III, весьма любопытно, и в высшей степени назидательно, непосредственно вслед за поэтическим красноречием грека Акомината, прислушаться к величественной римской прозе, в которой властолюбивейший из всех пап говорит об Афинах. Мы намекаем на вступление буллы к Берарду. "Милость Божия не дает сгибнуть древней славе города Афин. При самом своем основании этот город словно в виде пролога провозгласил прообраз истинной религии. Афины поклонялись вначале троице ложных божеств, в трех личностях составлявших единство; впоследствии же времени этот культ превратился в исповедание истинной и нераздельной Святой Троицы.

Равным образом изучение светских знаний Афины презрели со всем пылом ради божественной мудрости, твердыню знаменитой Паллады сделали скромной обителью достославной Богоматери и пришли к познанию истинного Бога, долгое время спустя после того, как воздвигнут был жертвенник неведомому божеству. Этот город, носящий славное имя и преисполненный совершеннейшей красоты, прежде всего выработал философское искусство, а затем постиг истинные апостолические верования; напояя поэтов знанием и через это последнее уразумевая пророчества, Афины соделались матерью художества и прослыли за город мудрости. Чтобы пояснить это, мы можем уподобить Афины Кириаф-Сеферу, ибо когда Гофониил эту местность подчинил власти Халева, то ему дарована была дочь последнего, Ахса, в супруги.

Но так как, возлюбленный во Христе брате и достопочтенный архипастырь, прославленный сей град предался Господу, то, дабы удержать его на стезе истинного благочестия, ты воссоединился с Афинами, как с духовной невестой. По доходящим до меня вестям, сей град жаждет твоих поучений с такой же страстностью, словно Ахса, а потому почитаю я за благовременное напоить жаждущих росой апостолического благословения. В уважение к сему признаем мы за соответственное нашему долгу, через настоящую нашу грамоту, принять под апостолический наш покров град сей, из сочинений коего некогда, как нам хорошо известно, изливалась чуть ли не на весь мир совокупность всех знаний, и соизволяем на законное твое ходатайство".

То место в грамоте папы, где говорится об античной языческой триаде богов, в высшей степени примечательно, ибо указывает на философское разумение сущности древнеэллинских верований и на их прообразующую связь с христианством, как ее установили апологеты и древнейшие Отцы Церкви. Иннокентий, очевидно, здесь намекает на Зевса, Аполлона и Афину, которые составляли языческую триаду. Зевс был отцом, бог света Аполлон являлся как бы его воплощением в виде сына, а Афина, происшедшая из головы Зевса, представлялась как бы духом или мудростью божества (Sophia). Трудно, впрочем, понять, в какое соотношение Иннокентий ставил триаду к подразделению Афин на три части. Если он под тремя частями Афин разумеет Акрополь, как обитель Паллады, нижний город - как пребывание Олимпийского Зевса, и порт, то этот последний, пожалуй, более кстати было бы рассматривать за обитель Посейдона. Еще в 1578 г. Симеон Кабазилас писал к Мартину Крузиусу: "Некогда город распадался на три части и был заселен сплошь; теперь же только турки обитают внутреннюю часть, Акрополь с храмом, посвященным неведомому божеству, внешняя, т.е. средняя, часть заселена сплошь христианами; третья же часть (тоже) заселена"

Можно допустить, что через разных лиц, которые (как, например, Берард, приезжавший в Рим в 1209 г) знакомы были с городом Афинами, Иннокентий собрал сведения о положении и обстановке этого города. Афины - город мифической мудрости, теперь внезапно проникли в сознание Запада в виде исторического факта и сделались объектом практического сочувствия. Можно даже предположить, что папе доставлено было топографическое описание или, пожалуй, даже план города Афин. Планы в ту пору были далеко не диковинкой, ибо в папство Иннокентия заведомо существовали планы Антиохии, Птолемаиды и Рима.

Восхваление Афин в устах великого папы основывалось не на собственном его знакомстве с греческой литературой, но исходило из общераспространенных представлений западного ученого мира о городе мудрецов и мыслителей. В Европе тогда и не помышляли о том, чтобы извлечь научную пользу из франкского владычества над Афинами и прочей Грецией, уж, конечно, не могло быть применено к франкским завоевателям.

Иннокентий III хотел скорее латинизировать схизматиков-греков, чем направить латинцев-католиков на чреватое опасностями ознакомление с эллинскими философами и Учителями церкви. Он внушал французскому клиру, а именно парижскому университету, высылать в Грецию латинские книги и даже ученых, дабы восстановить в отчизне учености изучение наук заново. Единственно доминиканцы и францисканцы в своем стремлении к миссионерской деятельности пришли к почтенному решению отправить в Элладу нескольких молодых людей для изучения греческого языка и словесности.

Францисканцы вообще вскоре по основании своего ордена распространились по Греции и основали монастыри в Эвбее, Фивах, Афинах, Патрасе, Кларенце и на острове Крите

Уже первый де ла Рош призвал в Афины французских монахов-цистерцианцев из аббатства Велльво в Бургундии, где находилась родовая его усыпальница. Этим монахам мегаскир передал чудный, стоявший у священного пути в Элевсис базильянский монастырь, который по-гречески именовался, да и теперь еще прозывается Daphni; франки же это название переделали в Дальфино или Дальфинет. Этот монастырь, как католический, приобретает значение в 1217 г. - по крайней мере, папа Гонорий по важным церковным делам обращается к его аббату Подобно монашеским орденам и рыцарские братства тамплиеров, иоаннитов и немецкого ордена получили владения в Греции. Вожди крестоносцев с самого начала предоставляли им особые преимущества, потому что их поселения являлись в то же время военными колониями. Немецкий орден меченосцев особенно утвердился в Морее. Готфрид Вилльгардуен основал там в Андравиде госпиталь во имя св. Иакова; к его же владениям принадлежал в афинской епархии макрийский з госпиталь в честь того же святого.

4. В то время как в Афинах епископский кафедральный собор поступил в распоряжение латино-католиков, православный митрополит афинский находился в ссылке. Так как древнее Византийское царство лежало в развалинах, а Никейское царство Ласкаридов еще не окрепло, то Михаил Акоминат, куда ни приезжал, натыкался на франкских завоевателей. Не сообразив еще основательно, куда направиться, Акоминат прежде всего, по-видимому, пустился в Фивы, а затем в Авлиду. Он сам повествует, что в Фессалониках побывал у "кардинала", а это заставляет предполагать, что он вел какие-то переговоры с папским легатом Соффредом. Если эти переговоры имели предметом православные церковные дела в Афинах и восстановление Акомината в звании архиепископа, с возвращенных ему прежних церковных его имуществ, то они ни к чему не привели. Легат, впрочем, и наместники короля Бонифация в Фессалониках разрешили почтенному беглецу избрать себе беспрепятственно местопребывание где угодно, только вне Афин.

Акоминат отправился в Эвбею и некоторое время пробыл в Халкиде и Каристосе. Тамошние епископы, по прежним законам бывшие его викариями, находились с ним в дружественных отношениях, да и сам архиепископ в тех местах владел, по-видимому, землями. Но и в судьбах Эвбеи совершился насильственный переворот, когда туда вторглись ломбардцы под предводительством фамилии Карчери из Вероны. Поэтому несчастный старец порешил избрать для себя убежищем остров Кеос, епископия которого была ему подчинена тоже.

Конечно, к выбору этому Акомината побудила близость Кеоса к Афинам, ибо этот островок, ныне именуемый Циа, почти примыкает к южной оконечности Аттики; с его высот можно разглядеть и принадлежащий к Аттике остров Гелену, и прибрежные поля Суниума, и Торикос, вплоть до Гиметта, тогда как вокруг Ции из моря выступают Эвбея и Циклады. Кеос в древности принадлежал Афинам, со всеми своими четырьмя городами, из них Юлис, теперешняя гавань Ция, была родиной поэтов Симонида и Бакхилида, перипатетика Аристона и софиста Продика. Аристотель не побрезгал посвятить описанию государственного устройства островка особое сочинение, которое, к сожалению, утрачено

Михаил Акоминат прибыл в Кеос в 1206 г. Он застал остров еще свободным, потому что мегаскир на него претензий заявлять не мог, а Венецианская республика, которой Кеос достался по разделу, не предпринимала еще никаких мер к завладению им. Более двух лет провел там беглец, пока ненавистные "италийцы" не вторглись и в это убежище, куда иерарх был выброшен житейским крушением Вскоре и на этом тихом взморье показались латинские искатели приключений. То было время, когда сказки и предания обращались в действительность, когда странствующие рыцари выуживали из архипелага королевские венцы и возводили на чудных островах, прославленных в мифах, готические замки. Неустрашимые венецианцы из знатных родов, Андреа и Джеремия Гизи, Доменико Микиель и Пьетро Джустиньян, высадились в Кеосе и с 1207 г. утвердились там и на других цикладских островах, признав над собой сюзеренную власть Санудо в Наксосе. Микиель в Кеосе тотчас же приступил к сооружению крепкого замка.

Афинский изгнанник своим пребыванием избрал Продромский монастырь, и там франки его не преследовали; но за всем тем полные подозрительности завоеватели присматривали за архиепископом, опасаясь, не поддерживает ли он тайных сношений с эпирским деспотом. В келью до него доходили вести о продолжавшемся порабощении Греции латинцами, а равно и о добровольном подчинении многих греков чужеземцам. Даже из Аргоса, Гермионы, Эгины и Коринфа, где властвовал Сгур, многие граждане, устрашась этого тирана, бежали к франкам, тогда как население городов, занятых франками, вроде Афин, Фив и Халкиды, покойно пользовалось своим имуществом Акоминат проклинал Акрокоринф - этот "Акрополь ада", где засел ненавистный тиран, который у архиепископа похитил племянника и затем, находясь в опьянении, умертвил этого юношу. Позднее дошла до Акомината весть о смерти Сгура. Непобежденный осаждавшими его франками архонт в 1208 г. умер в своей крепости Коринфе. Он унес с собой в могилу хоть ту славу, что отверг все предложения сдаться на самых благоприятных условиях, какими его искушали чужестранные завоеватели, и умер, как подобало свободнорожденному греку. Так как Сгур не оставил по себе наследников, то греческая народная партия провозгласила своим вождем династа Михаила Ангела Дуку, который создал эпирское государство и надеялся, ведя оттуда борьбу с франками, вырвать из их рук Элладу. Принадлежавшие Сгуру города Коринф, Аргос и Навплия провозгласили Дуку своим властителем, и он отрядил туда своего брата Феодора Дуку, чтобы принять во владение эти города, составлявшие ключ Пелопоннеса.

Михаил Акоминат на возвышение эпиротского государя мог взирать лишь с чувством удовлетворенности. Из Кеоса архиепископ слал многочисленные письма далеким друзьям, товарищам, разделявшим его судьбу, и значительнейшим вельможам павшего Византийского царства, которое теперь возрождалось в Никее, хотя и медленно. Императору Ласкарису, зиждителю новых судеб Ромейского царства, который Азию со делал ковчегом для спасения от Всемирного потопа, архиепископ выражал надежду, что он-де явится освободителем Византии, но за всем тем Акоминат уклонился от приглашения прибыть ко двору Ласкариса, точно так же, как не принял приглашения Феодора Дуки, звавшего его в Арту. Точно так же он отклонил от себя избрание в архиепископа наксосского. "Я уподобляюсь, - писал Акоминат никей-скому патриарху, - одряхлевшей от лет птице, сидящей на шестке и тщетно пытающейся взлететь и отлететь на родину". Он был не в силах переехать ни в Битинию, ни в Эвбею, ни даже в Наксос или Парос.

С помощью друзей Акоминату удалось получить несколько книг и вернуть иные из рассеявшейся собственной библиотеки. Так, он просил епископа эврипского Феодора возвратить ему рукопись, которая, как дошли до Акомината слухи, перешла к Феодору; для архиепископа-де она имеет особенную ценность, ибо переписана им собственноручно. "Ты знаешь, - пишет он к епископу, - что я немало привез с собой книг из Константинополя в Афины, да и там покупал новые. И не воображал я никогда, для кого собираю эти сокровища. Да и могло ли мне, несчастному, на мысль прийти, что делаю я это не для своих соплеменников, а для итальянских варваров. Ведь они не в состоянии этих творений ни читать в подлиннике, ни разуметь с помощью перевода. Скорее ослы постигнут гармонию лиры, и скорее навозные жуки станут наслаждаться благовонием мирт, чем латинцы проникнутся очарованием красноречия" С такой же презрительностью высказывался и брат архиепископа Никита Акоминат о невежественности варваров, хотя близилось время, когда древне-французским рыцарским романсам предстояло победить даже греческое воображение.

В Кеосе престарелый Михаил и сам себе представлялся изверженным из рая. Если некогда он стремился всею душой выбраться из "Тартара Афин", то теперь с берега островка он поглядывал на священные кущи Аттики как на утраченный рай. Он из своего каменистого убежища взирал с глубокой горестью "на патэнаическую погибель", но продолжал елико возможно блюсти души своей осиротелой паствы и помогать ей

Однажды он осмелился даже съездить в Афины. Совершил он это тайком, быть может, в 1217 г. Он, однако же, покинул Афины опять весьма скоро. "Если бы я не удалился поспешно, - пишет он Феодору Дуке, - то завяз бы в зубах у италиков"

В этом же письме Акоминат замечает, что он уже двенадцатый год пребывает в Кеосе, а в минувшем году осмелился побывать в Афинах. Впрочем, самый факт, что добровольный изгнанник мог осмелиться посетить Афины, свидетельствует о терпимости, с какой к архиепископу относились франкские победители. Разумеется, ни им, ни латинскому архиепископу, что водворился в Акрополе, не могло быть приятно посещение бывшего афинского митрополита, так как он продолжал отказывать совершившемуся перевороту в своем признании.

Впрочем, Михаил даже и при непродолжительном посещении города Афин мог, пожалуй, воочию удостовериться, что под властью латинских варваров перед городом действительно открываются виды на лучшее будущее. Афиняне, подвергавшиеся прежде со стороны византийских правителей притеснениям, подчинились чужеземному владычеству безо всякой попытки к сопротивлению. С владычеством этим примирялись даже греческие священники. Сам Акоминат писал как-то настоятелю монастыря Каизариани на Гиметте, который заключил с франками сделку, что "теперешним господам следует повиноваться"

Иноземное владычество в Афинах, быть может, оказывалось более милостивым, чем на Эвбее, где богатейший из архонтов, Халкуцис по имени, покинул имущество и свою родню, чтобы бежать в Никею. Акоминат поручал Халкуциса вниманию патриарха Автореяна. В сущности же везде единственно вельможи, владельцы латифундий, встречали со стороны завоевателей наименьшую пощаду и подвергались наибольшим потерям. Но подобные крупные поземельные собственники едва ли существовали в Афинах. Один из друзей Михаила Дмитрий Макремболит вернулся назад в Афины и, несмотря на присутствие франков, чувствовал себя там прекрасно. Он, как и другие афиняне, посылал престарелому иерарху в дар вино, зелень, вяленую рыбу, воск

Толпа товарищей по бедствиям, которую архиепископ поначалу собрал вокруг себя в Кеосе, постепенно поредела, потому что многие из них вернулись назад в Афины и примирились с франкским владычеством. Так же заблагорассудил поступить и бывший викарий Михаила Феодор, епископ негропонтский; уже в 1208 г. принес он покаянную латинскому архиепископу в Афинах; по этой причине папа Иннокентий указал митрополиту неопатрейскому, епископу давалийскому и настоятелю монастыря Св. Луки восстановить Феодора на епископском столе

Нужда заставила некоторых из греческих епископов подчиниться папе; на это, между прочими, склонился даже неопатрейский архиепископ. Этот последний, однако же, впоследствии опять отпал от папы и бежал к Сгуру в Коринф; он отпустил себе длинные волосы, как то было в обычае у греков, носил вооружение и, целый год состоя в службе у героя-освободителя, собственноручно умертвил не одного латинца.

Георгий Бардан, сын епископа в Каристосе, и единокровный племянник Михаила Акомината Никита, - оба воспитанники архиепископа, который наставлял их в науках, - вернулись в Афины под предлогом забот о расстроившемся их здоровье. Из-за этого престарелый святитель горько упрекает своего племянника, как он мог отправиться в город, где ничего не сохранилось от прежнего изящества, а сами Афины превратились в ад бедственности; там Никита позабудет о свободе отчизны и сделается рабом победителей, но не в состоянии будет оправдывать отступничество даже и сладостями лотоса, на которые ссылались товарищи, изменившие Одиссею, ибо гиметтский мед благодаря италийскому варварству приобрел горечь полыни. Самого же архиепископа в его уединении утешают немногие друзья и сочинения мудрецов

Наибольшее же горе довелось пережить Михаилу, когда смерть похитила у него его брата Никиту. Истинно правоверный и не вполне даже чуждый религиозного фанатизма, Никита Акоминат при последних Комненах, а затем при Ангелах занимал высшие государственные должности, пережил падение Константинополя и вместе с семьей спасся бегством в Никею, но при дворе Ласкариса не вернул уже себе прежнего положения.

В часы досугов он написал свое многословное, далеко не ясное, часто окрашиваемое партийным пристрастием, но за всем тем весьма важное историческое сочинение.

В этом произведении Никита Акоминат описал падение отечества и порабощение его франками и на нескольких страницах сумел воздвигнуть своему брату истинный памятник. В свою очередь Михаил посвятил умершему "Плач" по поводу его смерти, или Монодию, которая дошла до нас. Несмотря на некоторую риторичность пафоса, это произведение поражает как выражение истинного и глубокого чувства горести в осиротелом авторе, призывавшем к себе смерть. Благородный старец около 1220 г. наконец избавился от терний жизни; он умер в Продромском монастыре и, конечно, там же и похоронен, а не в Афинах.

Страницы: 1, 2, 3

Голосование

Как вы оцениваете работу нашего сайта? Отлично Хорошо Нормально Плохо Результаты