Настала неповторимая, но краткая пора расцвета русской публицистики. Передовые мыслители приступили к обсуж-дению назревших проблем преобразования общества. Од-ним из самых ярких публицистов той поры был Иван Семенович Пересветов. Он родился в Литве в семье мел-кого шляхтича и исколесил почти всю Юго-Восточную Европу, прежде чем попал на Русь. Уцелевшие члены семибоярщины еще располагали в то время некоторым влиянием в Москве. Один из них, М. Юрьев, обратил на Пересветова внимание, после того как ознакомился с его проектом перевооружения московской конницы щитами македонского образца. (Как видно, обстановка не благо-приятствовала составлению более широких преобразовательных проектов.) Как бы то ни было, Пересветов за-ручился поддержкой Юрьева и устроил свои материала ные дела. После смерти покровителя приезжий дворянин впал в нищету. Наступивший период боярского правле-ния стал в глазах Пересветова олицетворением всех об-щественных зол, которые губили простых «воинников» и грозили полной гибелью царству.
Проведя многие годы в бедности, Пересветов мгновен-но оценил благоприятные возможности, связанные с наме-тившимся в конце 40-х годов поворотом к реформам. Улу-чив момент, прожектер подал царю свои знаменитые че-лобитные. Простой «воинник» оказался одним из самых талантливых писателей, выступивших с обоснованием идеологии самодержавия. Опасаясь прямо критиковать московские порядки, что было делом небезопасным, Пе-.ресветов: прибегнул к аллегориям и описал в качестве идеального образца неограниченной дворянской монархии грозную. Османскую империю, построенную на обломках греческого дарства. Православное греческое царство царя Константина, рассуждал публицист, погибло из-за вель-мож, из-за, «ленивых богатинов», зато царство Магомет-Салтана процветает благодаря его «воинникам», которы-ми он «силен и славен»; Воззрения Пересветова поража-ли ровременников свюей широтой, в некоторых отношени-ях он обгонял свое время. Публицист писал, что о поступ-ках людей надо судить по их «правде», ибо «бог не веру любит, а правду». Он призывал освободить «похолоплен-ных» воинов. «Которая земля порабощена,-- замечал пи-сатель,--в той земле зло сотворяется... всему царству оскудение великое». Замечательно, что Пересветов обхо-дил полным молчанием вопрос о земельном обеспечении служилых людей, а между тем именно этот «великий воп-рос» тогдашнего времени более всего волновал феодаль-ное дворянство. Публицист предполагал, что служилых людей достаточно обеспечить жалованьем, а необходимые денежные средства можно получить с горожан при усло-вии введения твердых цен на городских рынках. Пере-светов советовал царю быть щедрым к «воинникам» («что царьская щедрость до воиннеков, то его и мудрость») и призывал «грозу» на голову изменников-вельмож. Пере-светов первый четко выразил мысль о том, что преобразо-вание системы управления и военной службы в России не-мыслимо без ограничения политического господства зна-ти, без приобщения к государственным делам дворян-ства. Пересветов смело и страстно протестовал против боярского засилия в России. Дерзкие обличения по адре-су высших сановников государства -- бояр -- неизбежно привели бы безвестного шляхтича в тюрьму или на пла-ху, если бы за его спиной не стояли новые покровите-ли -- партия реформ.
Возглавленная Адашевым партия реформ стала ядром правительства, получившего в литературе не вполне удач-ное наименование Избранной рады. Молодой царь Иван IV стал своего рода рупором нового направления. После «со-бора примирения» он выступил перед так называемым Стоглавым собором со знаменитыми «царскими вопросами», содержавшими обширную программу преобразований. В своей речи к членам собора глава государства за-тронул и экономические вопросы (например, вопрос о внутренних таможенных барьерах), и вопросы социаль-ные (такие, как ограничение местничества, всеобщая пе-репись земель, пересмотр землевладения, судьба кормле-ний). «Царские вопросы» показывают, сколь глубоко за-хвачен был царь преобразовательным течением. Споры, рожденные проектами реформ, и первые попытки их осу-ществления стали той практической школой, которой так недоставало Ивану. Они шлифовали его пытливый от при-роды ум и формировали его как государственного деятеля.
В 1549 г. «собор примирения» принял решение о том, чтобы исправить Судебник «по старине». Приказы при-ступили к делу немедленно и год спустя передали на ут-верждение думы новый Судебник. В центре законодатель-ной работы, по-видимому, стоял Казенный приказ, воз-главляемый казначеями. Не случайно в период подготовки нового кодекса законов А. Адашев получил чин казначея. Как только работа над Судебником подошла к концу, Адашев покинул Казенный приказ.
Составители судебника не внесли изменений в те за-коны государства, которые определяли взаимоотношения феодалов и крестьян. Нормы Юрьева дня были со-хранены без больших перемен. Крестьяне по-прежнему могли покинуть землевладельца в течение двух недель на исходе осени. Свое внимание законодатели сосредоточили на проблеме совершенствования системы центрального и местного управления. Новый Судебник ускорил формиро-вание приказов, расширил функции служилой приказной бюрократии, несколько ограничил власть наместников-кормленщиков на местах. Новые статьи Судебника преду-сматривали непременное участие выборных земских властей -- старост и «лучших людей» -- в наместничьем суде.
Одновременно с судебной реформой кружок Адашева занялся упорядочением местничества. В военном деле анахронизм местнических порядков ощущался особенно остро. Назначения на высшие воеводские посты по прин-ципу «породы» и знатности приводили на поле брани под-час к катастрофическим последствиям. Боярская дума и знать не допустили отмены местничества, чего требовали дворянские публицисты. По этой причине «приговоры» о местничестве носили половинчатый, компромиссный характер. Они воспрещали воеводам вести местнические споры в период военных действий, а кроме того, вноси-ли некоторые перемены в структуру военного командова-ния. Новые законы позволили правительству назначать в товарищи к главнокомандующему (непременно самому «породистому» из бояр) менее знатных, но зато более храбрых и опытных воевод, которые отныне ограждались от местнических претензий всех других воевод. В рефор-ме местничества борьба за расширение сословных приви-легий среднего дворянства сочеталась с интересами карь-еры семейства Адашева, представители которого получи-ли вскоре самостоятельные воеводские назначения. В глазах Алексея Адашева первые преобразования имели особую цену. Недаром перед самой отставкой он воскре-сил в памяти свой успех и неуместно включил отчет о реформе в последние тома летописи, над которыми тогда работал. «А воевод,-- писал он,-- государь прибирает, разсуждая их отечество (знатность!) и хто того дородитца, хто может ратной обычай сдержати». Рассуждения Адаше-ва были далеки от радикальных требований Пересветова об уничтожении местничества. Его реформы сохранили незыблемыми местнические порядки и лишь внесли в них небольшие поправки.
В связи с упорядочением административной и военной службы правительство предполагало отобрать из знати и дворянства тысячу «лучших слуг» и наделить их поместь-ями в Подмосковье. Будучи поблизости от столицы, «луч-шие слуги» в любой момент могли быть вызваны в Мо-скву для ответственных служебных поручений. Подготов-лявшаяся реформа должна была приобщить цвет провин-циального дворянства к делам управления.
Среди историков нет одного единого мнения по вопро-су о судьбе этой реформы. И.И.Смирнов считал орга-низацию «тысячи» одним из важных достижений Избран-ной рады. По мнению А.А.Зимина, проект не получил практического осуществления.
В целях укрепления вооруженных сил правительство Адашева приступило к организации постоянного стрелец-кого войска и сформировало трехтысячный стрелецкий отряд для личной охраны царя. Стрелецкие войска заре-комендовали себя с лучшей стороны в военных кампани-ях последующих лет.
Основной боевой силой русской армии в XVI в. оставалось, впрочем, феодальное ополчение, состоявшее в массе своей из мелких дворян. Необеспеченность э.тих дворян землями подрывала боеспособность ополчения. Правительство многократно обсуждало проблему перерас-пределения земельных богатств в пользу дворянства, Этрй теме посвящены были по крайней мере 5 из 12 вопросов, представленных царем Стоглавому собору. Аргументируя необходимость земельного «передела», Иван указывал на то, что в годы боярского правления многие бояре и дво-ряне обзавелись землями и кормлениями «ие по службе», а другие оскудели: «у которых отцов было поместья на сто четвертей, ино за детми ныне втрое, а иной голоден». В вопросах митрополиту царь просил рассмотреть, каковы «вотчины и поместья и кормления» у бояр и дворян и как они «с них служили», и приговорить, «недостальных как пожаловати».
Проекты «землемерия» приобрели широкую популяр-ность в среде дворянства. Однако осуществление их на-толкнулось на сугубо практические трудности: откуда было взять необходимые служилой мелкоте земли? Дворя-не не прочь были поправить свои дела за счет церкви. Земельные богатства духовенства возбуждали в них за-висть. В центральных уездах страны монастыри успели завладеть примерно 1/3 населенных крестьянами земель. Ни в одной стране, писали иностранцы, нет такого коли-чества монастырей и монашествующей братии, как в Рос-сии.
Русские монахи вовсе не походили на «живых мерт-вецов», ушедших от мирских дел. Они промышляли тор-говлей и ростовщичеством, что позволило им скопить большие денежные богатства. Располагая средствами, мо-нахи скупали земли разоренных вотчинников. Власти с тревогой следили за тем, как монастыри округляют свои владения за счет служилых земель. Наконец были попыт-ки частичной секуляризации церковных имуществ. Эти попытки получили поддержку со стороны «заволжских старцев», вызванных царем в Москву. Старцы эти издав-на жили в скитах, разбросанных в глухих лесистых ме-стах вокруг Кириллова монастыря. Первооснователь за-волжских скитов Нил Сорский и его последователи учили чернецов жить «нестяжательно» по пустыням, не владеть имуществом и кормиться своим «рукоделием», «Нестяжатели» допускали известную свободу в толковании священ-ного писания и отвергали методы инквизиции. Кроме того, они критиковали реформу, проведенную Макарием, и не верили в «новых чудотворцев». Вождь нестяжателей ста-рец Артемий настойчиво советовал ограничить земельные богатства церкви и предлагал «села отнимати у монасты-рей». На Стоглавом соборе правительство открыто поста-вило вопрос о будущих судьбах монастырского землевла-дения. «Достойно ли монастырям приобретать земли?» -- значилось в одном из царских вопросов к собору.
Покушение на земельные богатства церкви встретило решительное противодействие со стороны воинствующих церковников -- осифлян. Так называли себя последовате-ли Иосифа Волоцкого, главного противника Нила Сорского и нестяжателей. Осифлянское большинство сплотилось вокруг Макария и провалило правительственную програм-му секуляризации. Правительству удалось лишь частич-но осуществить свои замыслы. В мае 1551 г. был издан указ о конфискации всех земель и угодий, переданных Боярской думой епископам и монастырям после смерти Василия III. Закон полностью запрещал церкви приобре-тать новые земли без доклада правительству. Задавшись целью воспрепятствовать выходу земель «из службы», власти ввели некоторые ограничения в отношении княже-ско-вотчинного землевладения. Князьям воспрещалось продавать и отказывать свои вотчины в пользу церкви без особого на то разрешения. Земли, уже переданные мона-стырям без доклада, подлежали конфискации и обраща-лись в поместную раздачу.
Осуществление нового земельного законодательства позволило правительству несколько пополнить фонд по-местных земель за счет церковных и отчасти княже-ских вотчин. Но основные земельные богатства церкви остались все же нетронутыми. Церкви удалось отстоять земельные владения, но она должна была поступиться значительной частью своих податных привилегий -- «тар-ханов».
Со времен феодальной раздробленности обладатели «тарханов» -- знать и князья церкви -- не платили в казну податей с принадлежавших им земель. Приступив к реформам, власти задались целью ограничить действие «тарханов». Царский Судебник предписывал «тарханных вперед не давати никому, а старые тарханные грамоты поимати у всех». Как показал Н. Е. Носов, действие но-вого закона испытали на себе привилегированные земле-владельцы и светского и духовного звания.
Власти довершили реформу податного обложения, объ-явив о введении «большой сохи». Размеры этой окладной единицы определялись сословной принадлежностью земле-владельца. Черносошные (государственные) крестьяне оплачивали соху в 500, церковные феодалы -- в 600, слу-жилые землевладельцы и дворец -- в 800 четвертей «доб-рой земли». Таким образом, светские феодалы получили ощутимые налоговые льготы по сравнению с духовенст-вом и особенно крестьянами.
Меры против «тарханов» подрывали систему феодаль-ного иммунитета и способствовали осуществлению прог-раммы дворянских преобразований. Реформа сохи также шла навстречу требованиям дворянства.
Первые реформы Адашева имели важное значение: они способствовали укреплению централизованной власти и в известной мере удовлетворяли интересы дворянства. Но эти реформы носили в целом компромиссный характер. Консервативное боярство неохотно уступало свои позиции служилым людям. Необходимо было примирить противо-положные устремления знати и дворянства, чтобы дать реформам новый толчок. Помимо Адашева решению этой задачи более всего способствовал придворный священник Сильвестр. Для Ивана этот священник стал подлинным учителем жизни.
Сильвестр родился в Новгороде в семье небогатого священника и избрал духовную карьеру. Из Новгорода Сильвестр перебрался в столицу и получил место в крем-левском Благовещенском соборе. Благовещенский поп, «последняя нищета, грешный, неключимый, непотребный раб Сильвестришко» (так он именовал себя), выделялся своим бескорыстием в толпе стяжателей, сребролюбивых и пьяных князей церкви. Положение при дворе открыло пе-ред ним блистательные перспективы. При его влиянии он без труда мог бы занять доходное епископское место или пост настоятеля монастыря. Но он никогда не умел устро-ить своих дел. После пожара перед Сильвестром откры-лась возможность получить «протопопствие» и даже официальный пост царского духовника, но он не восполь-зовался случаем. Начав карьеру священником Благовещен-ского собора, он закончил жизнь в том же чине.
Благовещенский поп, надо полагать, принадлежал к образованным кругам духовенства. Он обладал неплохой для своего времени библиотекой. Некоторые книги ему подарил Иван IV из царского книгохранилища. Возмож-но, Сильвестр даже знал греческий язык. Иван немало обязан был Сильвестру своими успехами в образовании, но после разрыва с ним царь перестал признавать умст-венное превосходство бывшего наставника и наградил его нелестным прозвищем «поп-невежа». Этот эпитет свиде-тельствовал скорее о раздражении царя, нежели о необра-зованности Сильвестра.
Известно, что Сильвестр составил или во всяком случае отредактировал знаменитый Домострой. Формально он по-святил этот сборник наставлений своему сыну Анфиму. Но имеются основания предполагать, что Домострой имел в виду также и молодого царя. Иван IV, только вставший на стезю семейной жизни, нуждался в наставлениях, тем более что сам он рос сиротой. На первых страницах До-мостроя Сильвестр учил вере в бога и тут же переходил к более важной теме: «како чтити детем отца духовнаго и повиноваться им во всем». Обязанности Ивана IV по отношению к его отцу духовному были расписаны во всех подробностях. Питомцу вменялось в обязанность призы-вать духовника «к себе в дом часто», к нему приходити и приношение ему давати «по силе», советоваться с ним часто «о житии полезном», «како учити и любити мужу жену свою», как каяться, как покоряться перед духовни-ком во всем, а если духовник будет о ком-нибудь «печа-ловатися», как его «послушаться» 4. Припоминая свои взаимоотношения с Сильвестром, царь писал много лет спустя, что, следуя библейской заповеди, покорился бла-гому наставнику без всяких рассуждений. Сильвестр вос-пользовался покорностью питомца и через Домострой ста-рался всесторонне регламентировать его жизнь: учил, как следует посещать церкви, ездить на богомолье, вершить всевозможные житейские дела. Придет время, и царь бу-дет жаловаться на притеснения, которым Сильвестр под-вергал его во время путешествий и отдыха, в хождении в церковь и во всяких других делах2. Как видно, Силь-вестр был учителем строгим и требовательным. Когда ученик восстал против пережившей себя опеки со сторо-ны наставника, он произнес много горьких слов по его адресу. При Сильвестре, сетовал царь, даже в, малейших и незначительных делах «мне ни в чем не давали воли как обуваться, как спать -- все было по желанию настав-ников, я же был как младенец» 3. Как бы то ни было, пора ученичества не прошла для Ивана бесследно.
После знаменитого московского пожара 17-летний Иван дал Сильвестру первое ответственное поручение. Священник должен был восстановить роспись кремлев-ских соборов, пострадавшую от огня. Сильвестр вызвал иконописцев из родного города и, «доложа царя государя», велел им браться за дело. Стены Золотой палаты покры-лись нравоучительными картинами, изображавшими юно-шу царя в образе то справедливого судьи, то храброго воина, то щедрого правителя, раздающего нищим золотни-ки. Средствами живописи Сильвестр старался оказать воз-действие на эмоции питомца и вскоре преуспел в этом деле.
Сильвестр принадлежал к числу глубоко верующих людей. Его преданность религии граничила с экзальтаци-ей: поп слышал небесные голоса, ему являлись видения. В придворной среде немало злословили по поводу ново-явленного пророка. Даже Курбский, хваливший царского наставника, смеялся над его «чудесами». По словам это-го писателя, Сильвестр злоупотреблял легковерием Ива-на, рассказывая ему о своих видениях («аки бы явление от бога»). Не знаю, замечает Курбский, были ли эти чу-деса истинными или же Сильвестр выдумывал их ради того, чтобы напустить на ученика «мечтательные страхи», унять его буйства и исправить «неистовый нрав» 4.
Рассказы Сильвестра производили на Ивана потрясаю-щее впечатление. Фанатик зажег в душе Ивана искру ре-лигиозного чувства. Иван увлекся религией и вскоре пре-успел в этом увлечении. Он ревностно исполнял все цер-ковные обряды. По временам, в минуты крайнего нервно-го напряжения, у него случались галлюцинации. Под сте-нами Казани в ночь перед решающим штурмом 23-летний царь после многочасовой молитвы явственно услышал звон колоколов столичного Симонова монастыря.
