“Крупные”, “сильные” люди.... Их энергии можно позавидо-вать; о ней впоследствии вспоминали многие эмигранты. Харак-терно высказывание меньшевика Н. В. Вольского(Валентинова): ” У него была ражь, гипноз, он мог бы и десять революций сделать. Я вам точно говорю, гипноз” (21).
Торопя октябрьские события, эти люди, безусловно, имели своей целью захват власти. Но эта цель не была конечной, она мыслилась как начало нового времени в истории. Времени, когда отойдут в прошлое многие понятия “старого” мира, да и сам он. “Для большевика не было ни родины, ни патриотизма, и Россия была лишь пешкой в той игре, которую играл Ленин” (22). Естественно, что вожди революции мыслили более абстракт-ными категориями, чем ее рядовые участники. И со стороны они, рассуждающие о грядущем изменении мировой системы, диктатуре рабочего класса, насильственном подчинении буржуазии, могли казаться одержимыми фанатиками, лишенными моральных принципов и предрассудков. Именно этой позиции придерживался английский посол в Петрограде Дж. Бьюкенен. Да и каково же было _англичани-_ну . услышать, скажем, о меморандуме Л. Троцкого Ц. К. Р. К. П. от 5 августа 1919 года. Вот отрывок из этого документа: ”Сохранение нынешнего живодерского капитализма хотя бы на несколько лет означает неизбежные попытки усугубления колониальной эксплуа-тации, и с другой стороны - столь же неизбежные попытки восстаний. Ареной близких восстаний может стать Азия. Наша за-дача состоит в том, чтобы своевременно совершить необходимое перенесение центра тяжести нашей международной ориентации.
.... В ближайший период - подготовка “элементов” азиатской ори ентации, и в частности подготовка военного удара на Индию, на помощь индусской революции, может иметь только предваритель ный, подготовительный характер. Прежде всего - деятельная раз работка, изучение его осуществления, привлечение необходимых подготовленных лиц, создание вполне компетентной организа ции” (23).
Патриотизм заменялся интернационализмом; решающая ставка делалась на солидарность рабочих всех стран, особенно разви-тых (считалось, что революция произойдет сначала именно в них - странах с наиболее подготовленным пролетариатом, монополи-зированной экономикой). Принимая во внимание интернационализм большевиков, З. Н. Гиппиус рассматривала возможность мирного соглашения с ними: ”Неужели есть какая-нибудь страна, какое-ни-будь правительство (не большевиков), думающее, что может быть, _физически . может - мир с ними? Черт с ней, с моралью. Я сейчас говорю о конкретностях. “Они” подпишут всякие бумаж-ки. Примут все условия, все границы. Что им? Они безграничны. Что им условия с “незаконным” (не “советским”) правительством? самый их принцип требует неисполнения таких условий. Но фикция мира в их интересах. Одурманив ею народ, приведя его к разору-жению, - они тихими стопами внедрятся в беззащитную стра-ну.... ведь это же, прежде всего, партия “подпольных” действий. А в кармане у них уже готовые составы “национальных” больше-вистских правительств любой страны. Только подточить и поса-дить. Выждать, сколько нужно. “Мирный” переворот, по воле наро-да!
Каждое правительство каждой страны, - какой угодно, хоть самой Америки! подписывая “мир” с большевиками - подписыва-ет прежде всего смертный приговор себе самому. Это 2 + 2 = 4” (24). Конечно, слова Гиппиус - это слова поэтессы, а не политика, но и в них есть истина, которой не следует пренеб-регать.
Если о вождях революции русское общество не располагало полной информацией, то жизнь массы народа (толпы) была всегда на виду. Кризис, переживаемый Россией, обострил положение “низов”, психологически подготовив их к октябрьским событи-ям. Воспользовавшись благоприятным моментом, большевики про-вели идейную подготовку, дав массам цель и средства ее дости-жения. Удачные лозунги, привлекательный результат борьбы сде-лали свое дело: на стороне большевиков оказались солдаты, ра-бочие, бедные крестьяне (именно бедные; остальным интересы ра-бочих были безразличны. Почему? - на этот вопрос отвечает русский писатель В. Н. Иванов: ”Крестьянин добр. Рабочий зол. Один консерватор, другой революционер.
.... жизнь крестьянина закончена, и он требует только одно-го, чтобы не разлучали его с землей, в чем выражается его при-вязанность к собственности. Жизнь рабочего не закончена; он стремится строить дальше, выше, строить без конца. Пролетарий без собственности; владеет всем и ничем, поглощенный рассчиты-вательной силой своих руководителей” (25). Те же, против кого боролись большевики, увидели истинное лицо толпы лишь после октябрьского восстания. Только когда восста-ние произошло, толпа показала всю степень своего падения. Свидетельство А. И. Деникина тому примером: ”Прежде всего - раз-литая повсюду безбрежная ненависть - и к людям, и к идеям. Ко всему, что было социально и умственно выше толпы, что носило малейший след достатка, даже к неодушевленным предметам признакам некоторой культуры, чуждой и недоступной толпе. В этом чувстве слышалось непосредственное, веками накопившееся озлобление, ожесточение тремя годами войны и воспринятая че-рез революционных вождей истерия... .. Психология толпы не об-наруживала никакого стремления подняться до более высоких форм жизни: царило одно желание - захватить или уничтожить. Не подняться, а принизить до себя все, что так или иначе вы-делялось. Сплошная апология невежества” (27). Простое объ-яснение причин “безбрежной” ненависти мы находим у писателя М. Пришвина: ”.... зная, что спастись от голода можно только на острове Благополучия (так Пришвин называет сытую жизнь - К. Д. ), вы поймете ясно, почему в годину бедствия все требуют себе прибавки и разоряют вконец государство: потому что паника и каждому хочется спастись. Иногда эти требования бывают чрезмерны.... И все эти рвущиеся к жизни люди считают виновни-ком всего буржуазию” (27). Как видим, Пришвин находит объясне-ние ненависти: это обычный голод, который испытал и он, пока сам не оказался на “острове Благополучия” из-за высоких гоно-раров в газете.
Думается, такие действия толпы стали возможны исключитель-но благодаря чувству безнаказанности, которое она ощутила вполне. Аппарат подавления, веками довлевший над русскими, был более неспособен наказать из за антизаконные действия. Начиная с октября волна насилия двигалась по нарастающей, об-рушившись на Россию девятым валом гражданской войны.
Большевики к октябрю обладали реальной силой в лице солдат и рабочих; они контролировали флот. Это позволило им в значи-тельной степени влиять на внутреннюю жизнь Петрограда, не считаясь ни с кем, кроме солдатско-рабочих масс. П. Н. Милю-ков: ”Для большевиков(...в отличие от их противников) все было ясно. К своей цели они шли, ни на кого не полагаясь и не ог-лядываясь направо и налево” (27).
Более того: массы сами подталкивали большевиков к действиям, доверяя им. Н. И. Бухарин вспоминал: ” Мы были вынесены этой громадной волной, потому что за нами шли _все рабочие и все _солдаты . ” (28). Мнение левого эсера С. Д. Мстиславского аналогич-но предыдущему: ”.... в такие дни вести может только тот, кто верит. Кто не верит в правильность предрешенного, начатого большевиками пути, пусть с верхов, от руля, сойдет своею во-лею “вниз”, в ряды, на скамьи гребцов... .. Партия - до послед-него человека - не может, не смеет в данный момент отойти, оторваться от масс... .. лук натянут.... предатель тот, кто толк-нет под руку стрелка: переменять прицел - поздно.... ” (29). А вот что писал член ВРК М. Я. Лацис, видевший на собрании ЦК 16 октября оппозицию Ленину в лице Каменева, Зиновьева и нескольких воздержавшихся: ”Вдруг они (оппозиция - К. Д. ) не послушаются партийной директивы? Вдруг они просто опустят ру-ки и будут ныть? .... Но пусть верхушка колеблется, низы выру-чат, низы выпрямят и их хребет” (30).
Сложившуюся ситуацию, когда ЦК не был един по вопросу о сроках восстания, отлично понимал его (восстания - К. Д. ) вдохновитель Ленин. В письме “Большевики должны взять власть” читаем: ”Ждать формального большинства у большевиков наивно: ни одна революция этого не ждет... .. История не простит нам, если мы не возьмем власти теперь” (31). Отношение Ленина к ЦК вообще мы находим у Л. Троцкого (приводит слова Ленина): ”ЦК слишком пассивен, слишком поддается общественному мнению ин-теллигентских кругов, слишком соглашательски настроен по отно-шению к соглашателям; а, главное, слишком безучастно, фаталисти-чески, не по-большевистски относится к проблеме вооруженного восстания” (32). Таким образом, восстание произошло лишь благодаря усилиям радикальной части большевиков и поддерживающих их солдат и рабочих. Остальные считали немедленное восстание преждевре-менным, недооценивая собственные силы и переоценивая силы противника. Ими руководил страх перед возможной расплатой за государственное преступление. И это чувство было присуще не только некоторым вождям революции. Участники восстания также испытывали его. Небезинтересны записи меньшевика Н. Н. Суханова (со второго съезда Советов) на этот счет: ”Все эти известия (о взятии Зимнего - К. Д. ) очень укрепляют настроение. Масса чуть-чуть начинает входить во вкус переворота, а не только поддакивать вождям, теоретически им доверяя, но практически не входя в круг их идей и действий. Начинают чувствовать, что дело идет гладко и благополучно, что обещанные справа ужасы как будто оказываются не столь страшными и что вожди могут оказаться правы и во всем остальном” (33).
Большевики были единственной партией, которой доверяли солдаты и рабочие, партией, которая решала их проблемы. Но у большевиков не было другой общественной базы, поддерживающей их, кроме тех же рабочих и солдат. Конечно, теоретически мож-но предположить, что нити, связывавшие их, вдруг разорвались, и массы влились в какую-либо другую партию. Однако этого не произошло, да и не могло произойти. Большевики были крайне левыми, относительно недавно пришедшими революционерами. Они не собирались завершить революцию одним восстанием - у них была большая революционная перспектива. Наконец, их лидеры считались “своими”, выдвинутыми самой массой. Все это позво-лило большевикам к октябрю оставаться массовой, боеспособной политической партией. Кредит доверия у большевиков был велик, и их противникам не оставалось шанса на власть.
Однако, как бы ни была сильна у масс вера в большевиков, последним еще предстояло установить в партии ту “железную” дисциплину, которой она так славилась впоследствии. В отноше-ниях с массами большевики придерживались принципа: ”Доверяй, но проверяй”. Вот что писал американский публицист А. Р. Виль-ямс о Ленине: ”Вера в массы не мешала ему, однако, лично браться за любую проблему, которая вставала перед ним, и вскрывать те, что были глубоко спрятаны” (34). Действительно, у большевиков было очень мало опытных руководителей и специа-листов, способных организовать недисциплинированную массу. Однако те руководители, которыми располагали большевики, це-нились ими чрезвычайно высоко.
Нехватку людей испытывали и социалистические партии в послефевральское время. Вот что писал эсер В. М. Чернов о А. Гоце, считавшемся в “советских сферах” “незаменимым специа-листом по части укрощения разных эксцессов в самых революци-онных местах”: ”Гоц обладал абсолютной отвагой - так, как бы-вают люди, обладающие абсолютным слухом. Эта его отвага, эта его совершеннейшая неустрашимость звучала в каждом звуке его голоса, в каждом его жесте. Чувствовалось, что он - олицетво-рение негнущейся воли. Она гипнотизировала, обезоруживала, давала раз навсегда понять, что от нее не отделаешься никакой выходкой. К тому же этой воле способствовала не менее абсо-лютная выдержанность” (35).
Такую же яркую “характеристику” Чернов дает Н. Чхеидзе: ” Такое впечатление оставляют лишь настоящие люди, на которых можно положиться. И я понял, почему Чхеидзе стал во главе Петроградского совета: с ним росло ощущение прочности и поли-тической ясности. И еще осталось впечатление - благородной простоты, бывшей отсветом большого и подлинного внутреннего благородства” (36). Описания, данные Черновым, не оставляют сомнений в том, что это были замечательные и преданные своему делу люди. Со-бытия обернулись не в их пользу, но эти имена останутся в русской истории связанными с опытом нашей демократии. Октябрьский переворот явился операцией, ”убившей двух зай-цев”: во-первых, он дал большевикам власть и, во-вторых, он значительно поднял их авторитет. Это было _реальное дело . , ко-торого так не хватало другим партиям, бывшим менее революци-онными. Однако и это дело встречало поддержку не всех деяте-лей социал-демократии. Вот что писал Г. В. Плеханов, комменти-руя “апрельские тезисы” Ленина: ”.... в призывах Ленина к бра-танию с немцами, к низвержению Временного правительства, к захвату власти и так далее, и так далее, наши рабочие увидят именно то, что они представляют собой в действительности, то есть - безумную и крайне вредную попытку посеять анархическую смуту на Русской земле. Русский пролетариат и русская революционная армия не забу-дут, что если эта безумная и крайне вредная попытка не встре-тит немедленного энергичного и сурового отпора с их стороны, то она с корнем вырвет молодое и нежное дерево нашей полити-ческой свободы” (37).
Приведенные выше цитаты А. Р. Вильямса и Д. Рида нельзя счи-тать необъективными. Эти иностранцы приехали в Россию неза-долго до 25 октября, и были свидетелями вооруженного восста-ния. Слабая дисциплина “революционных” солдат и рабочих под-мечена точно - она бросалась в глаза. Сцена, описанная Д. Ри-дом, произошла на следующий день после восстания. Журналисты остались живы случайно: если бы солдаты не поверили члену ВРК, А. Вильямса, Д. Рида и их друзей расстреляли бы как шпио-нов. А об атмосфере ненависти, царившей в России, говорит приведенная выше цитата из А. И. Деникина.
А теперь - непосредственно о самом восстании - его подго-товке, ходе и результатах. Начнем с контрреволюционеров. Фев-ральская революция не решила многих проблем России, и приезд Ленина в Петроград 3 апреля 1917 г. дал ответ на вопрос: бу-дет ли революция продолжаться. После “Апрельских тезисов” почти погасла надежда на ее мирный исход. Вот что писал русский ученый и общественный деятель Н. И. Кареев о полити-ческой жизни Петрограда осенью 1917 года: ”Общее...-...полнейший общественный разброд, совершеннейшая разноголосица, взаимная грызня. Утешительного в таком зрелище было мало. Надежда на мирный исход революции была, и назависимо от этого, минималь-ной” (38). Эту надежду попытались использовать меньшевик Ф. Дан и эсер А. Гоц, предложив Керенскому в ночь на 25 октября упредить восстание немедленным решением вопросов о войне, земле и Учредительном собрании. “Для нас, - писал Ф. Дан, - было аксиомой, что пытаться бороться с большевиками чисто во-енными средствами было нелепо...... в силу такого факта, что таких средств в это время у правительства не было и быть не могло... .. если еще можно было что-либо противопоставить боль-шевикам с надеждой на успех, то только определенную политику, которая собрала бы вокруг правительства недостающие ему силы и позволила бы ему с их помощью противодействовать насилию большевиков.... ” (39).
Коалиция не составилась, -до восстания оставались часы, последние часы Временного правительства: ”.... со дня на день, почти с часу на час, я вижу, как утверждается тирания Совета, деспотизм крайних партий, засилия утопистов и анархистов”, -писал в дневнике французский дипломат М. Палеолог (40). А. Ф. Керенский считает, что Временное правительство делало гораздо больше, чем считают, для подписания мира: ”И, несмотря на Тарнопольский прорыв, несмотря на июльское большевистское восстание, несмотря на корниловский заговор, на весь развал ты-ла, февральская революция победила бы своих противников в воп-росе о мире, а следовательно, победила бы во всем осталь-ном! Австрия не выдержала - она должна была во что бы то ни стало выйти из боя. За ней последовала бы Болгария. К октябрю Австрия решила вступить с нами в переговоры о мире. Мы были у якоря спасения! Но решение Вены стало известно Берлину. И пока австрийское предложение шло к Временному правительству, во имя “мира”, в спешном порядке вспыхнула так называемая Октябрьская революция. Началось восстание, сорвавшее “мирную политику” мар-товской революции накануне ее торжества! Началось восста-ние, бросившее растерзанную Россию в хаос кровавых смут и внешних войн. Началось восстание, продлившее мировую бойню еще на долгие месяцы.... ” (41). Прибывший в Петербург с фронта полковник С. А. Коренев делал неутешительные сравнения: ” На фронте хоть и очень плохо, но все же не так, как здесь, да и менее там заметно это полное отсутствие власти и безнаказанность попыток живьем захватить Временное правительство” (42).
Небезинтересно сравнить этап подготовки Февральской и Ок-тябрьской революций. М. Палеолог записал в своем дневнике фрагмент беседы, состоявшейся в его гостиной вскоре после ликвидации монархии. Кадет В. Маклаков: ”Никто из нас не пред-видел огромности движения; никто из нас не ждал подобной ка-тастрофы. Конечно, мы знали, что императорский режим подгнил, но мы не подозревали, что это было до такой степени. Вот по-чему ничего не было готово. Я говорил вчера об этом с М. Горь-ким и Чхеидзе: они до сих пор не пришли в себя от неожидан-ности.
В таком случае, - спрашивал Боргезе (Боргезе Шипитоне, принц - К. Д. ), - это воспламенение всей России было самопроиз-вольное?
Да, вполне самопроизвольное”. (43).
С М. Палеологом согласен В. Шульгин, член Государственной Думы в феврале 1917: ”Они - революционеры - не были готовы, но она - революция - была готова. Ибо революция только наполови-ну создается из революционного напора революционеров. Другая ее половина, а может быть три четверти, состоит в ощущении власти собственного бессилия. У нас, у многих, это ощущение было вполне” (44).
Принимая во внимание усилия Ленина, Троцкого и пр. по под-готовке и проведению восстания в октябре, можно с уверен-ностью сказать, что тогда “самопроизвольного” восстания не было. Да и февральские события были стихийными лишь частично; естественно, что со стороны они казались таковыми - быстрая смена событий притупляла чувство времени.
Расстановка сил накануне восстания была традиционной: ле-вые, центр и правые. Однако соотношение сил было неравным - левые перевешивали. Для центра и правых было характерно пре-обладание слов над делами. Но, как писал А. И. Деникин, “Вопрос решался, конечно, не речами, а реальным соотношением сил”. Вот как характеризовал действия большевиков П. Н. Милюков: ”Для большевиков (в отличие от их противников) все было ясно. К своей цели они шли, ни на кого не полагаясь и не оглядываясь направо и налево” (45).
О правых партиях писал Ф. Дан: ”Правые, несомненно, мечтали (и не скрывали этого) о “сильной власти” в корниловском духе, но добиться этой власти они думали не тем, что свергнут Вре-менное правительство руками большевиков, а тем, что спасут его силами военщины и уже затем, как победители мятежа, про-диктуют ему свою волю и преобразуют в своем духе” (46).
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
